Из ворон в страусы и обратно
Шрифт:
Внезапная вспышка гнева улеглась так же стремительно, как и накатила, Ниле стало противно. Баба Катя права: она шла не своим путем, да к тому же не со своим мужчиной.
– Рене, пойдем отсюда, – с отвращением к самой себе попросила Нила.
И снова, как когда-то в техникуме, ее посетила смелая до безумия мысль: она утрет нос этому дешевому обмылку. Она прорвется. Она сумеет начать жизнь сначала и добьется успеха. И поедет на Неделю высокой моды. Не в качестве модели, бери выше – в качестве дизайнера. Вадим Валежанин еще услышит о Неониле Кива. Он еще пожалеет.
…Ночевки Рене в их домике перестали быть редкостью.
С легкой руки бабы Кати диван стал именоваться Ренешкиным, как и комната.
Поцелуи из обязаловки незаметно превратились в потребность, от которой кружилась голова и останавливалось сердце. И кожа воспалялась и болела, и закипала кровь – все как при температуре.
Иногда Нилка приоткрывала веки, подсматривая за Рене. Судя по выражению его лица, сладкая мука давно превратилась в пытку. Нилка готова была голову дать на отсечение, что Рене науку освоил и надобность в уроках отпала, но вот что характерно: он не отказывался от занятий!
В чем дело?
Мысль о девушке, ради которой
– Теперь ты.
И тут что-то с ними случилось.
Рене буквально набросился на Нилку, утратившую бдительность.
Сильные руки сминали ее скромную плоть, бескомпромиссный рот в одну секунду превратил Нилку в пластилин – такому изощренному петтингу она не могла никого обучить по простой причине: таким изощренным петтингом она не владела. Извращенец!
Нилка испуганно оттолкнула Рене.
Оба тяжело дышали и смотрели друг на друга, точно не узнавая. В неверном свете фонарика, вползшего с крыльца, коллективное помрачение развеялось, и они увидели правду: тренировки закончились. Вот он – первый самостоятельный выход в открытый космос.
«Что это? Как это?» – носилось у Нилки в голове. Неужели все это время…
Нилка отогнала унизительную мысль, что ее грубо надули. Скорее всего, Рене поддался искушению. Виртуальная барышня далеко, а она здесь, рядом, – глупо не воспользоваться.
Так или иначе, они в рекордные сроки справились с задачей – вон как мастерски Рене целуется.
Но тогда… Тогда она должна сказать об этом Рене. Сказать, что за поцелуй ему можно смело выставлять высший балл, что ему уже не нужны тренировки. Что его девушка будет на вершине блаженства, потому что он – ас.
Он сам может тренировать кого угодно – сэмпай стал сэнсэем. «Ямэ!» – или что там у них полагается говорить, когда тренировка окон чена?
Значит… У Нилки похолодели руки и ноги от открывшейся перспективы. Рене сделает ей ручкой и отправится целоваться со своей пассией.
Нилка поняла, что ее занесло за цель.
Пожалуй, она не станет уведомлять Рене об успехах, пожалуй, она сделает наоборот – позволит себе покритиковать голубчика.
Не очень строго, а так, слегка, чтобы не отбить охоту и вкус к занятиям.
– Ну вот, – следя за срывающимся голосом, промурлыкала она, – уже лучше.Рене отбыл, а разбитая наголову Нилка осталась один на один со своими постыдными мыслями и вынуждена была признать, что ждет продолжения их… помешательства – она не сомневалась ни секунды, что это помешательство, но в нем была такая притягательная сила, что с утра до ночи Нилка только о нем и думала.
Она даже едва удержалась, чтобы не спросить у Рене как-нибудь деликатно по телефону, возобновит он тренировки или нет, – вот до чего дошло.
От навязчивых мыслей о Рене Нилку отвлекли события вокруг Антонины.
Оба кандидата на Тонькину руку оказались неисправимыми оптимистами, оба продолжали обхаживать будущую мамашу.
Тонька, потупив очи, принимала знаки внимания, но ничего решить не могла: у каждого претендента были свои сильные и слабые стороны.
К примеру, Алик таскал Тоньке фрукты с рынка, а Вене с метизного завода приволочь было нечего, кроме гвоздей. Зато Веня был на две головы выше Алика и подковы разгибал.
Алик отпугивал бешеной ревностью, а Веня – периодическими запоями.
В общем, от пережитых волнений Тонька оказалась в роддоме на неделю раньше срока и разродилась здоровой девочкой.
Свадьба накрылась медным тазом, однако на поведении Вени это не отразилось. Наличие соперника обнаружило в нем невиданное упрямство, между соперниками началось настоящее соревнование. Не успевала Тонька помахать полной ручкой в окно палаты одному, как тут же являлся другой.
– Только бы не подрались, – шептала она Нилке в трубку – вся палата, затаив дыхание, следила за исходом поединка.
Вот тут-то и сыграли свою роль родственные связи – мафия.
Алика на чужбине поддержать было некому, а вокруг Вени сплотилась семья.
Памятуя об интернациональном долге, скрипниковский папаша предлагал объявить мусульманину джихад и биться до последнего… в этом месте Скрипников-старший сбивался с высокой ноты: под рукой, кроме гвоздей, ничего не было. А практичная мамаша давала советы по уходу за роженицей.
Наученный папашей, Веня по ночам трудился над созданием нового типа вооружений – из газового пистолета мастерил боевое оружие, а днем, наученный мамашей, таскал в роддом несладкие йогурты без консервантов и красителей.
Алик же мыслил узко: по привычке снабжал Тоньку фруктами – это и решило исход дела.
Так сложилось, что заведующая отделением увидела фрукты, и устроила Тоньке разнос.
– Вы что, мамаша, – ледяным тоном отчитала она Тоньку, – хотите из родильного отделения в детское переехать? Никаких фруктов, овощи только в отварном виде и по отдельности. Немедленно уберите это безобразие. Если у младенца откроется аллергия и понос, кто ответит?
Геройский облик Алика потускнел, достоинство обернулось недостатком, Веня с отрывом лидировал.Конечно, Рене позвонил, пока она бегала в магазин – бесчувственное животное, никакой интуиции.
Трубку сняла Катерина Мироновна, она и сообщила Нилке приятную новость: Рене обещал приехать уже завтра.
– Что ему здесь делать? – Сердце совершило такой кульбит, что Нилка непроизвольно поднесла руку к груди.
– По-моему, он к тебе приедет, – подколола внучку баба Катя.
– Что ему здесь, дом свиданий? – продолжала ворчать Нилка.
– Тю! Что это с тобой? – проницательно сощурилась Катерина Мироновна. – На себя не похожа.
– А то! – горячилась Нилка. – Нечего ему здесь делать. Мне работать надо, и вообще я скоро уезжаю в техникум.
Неудовлетворенное желание перегорело, оставив после себя привкус разочарования. Заглушая его, Нилка создавала очередной шедевр – на подрамнике у нее был растянут палантин из тонкой шерсти, глаз и рука были верными, и мазок ложился ровный, и все было бы просто чудесно, если бы не мысли – они размножались со скоростью, которой бы позавидовала мушка дрозофила, и были такими же уныло-одинаковыми.
Откуда им взяться, радостным?
Лето в середине, на участке
Конечно, целуется со своей овцой. Что еще он может делать?
И отлично. И пусть. Она уедет на занятия в техникум и больше не увидится с ним. Никогда.
Никогда – это очень долго.
Глухое отчаяние незаметно трансформировалось в глухую злость: и не нужен ей никто, кроме бабушки и картин Лин.
– Уезжаешь, и что? – недоумевала Катерина Мироновна.
– А то! – испытывая трудности с аргументацией, повторила Нилка. – Нечего ему здесь делать. Будет мне тут рассказывать о своей девушке – больно надо.
– Тьфу, – плюнула баба Катя устремляясь к выходу.
– Вечно у тебя я виновата. – У Нилки опустились руки. – Нет чтобы на моей стороне выступить и сказать этому твоему любименькому Ренеше: забудь сюда дорогу.
– Сама и скажи, – бросила через плечо бабуля и с оглушительным звуком захлопнула дверь в Нилкину комнату.
…Все сразу пошло наперекосяк.
Разговор не клеился, Нилка не знала, куда девать глаза, только бы не видеть эти выбритые щеки, эти упрямые губы и слепые линзы очков.
Рене как будто не замечал Нилкиных мук и мрачного вида, с энтузиазмом обсуждал с Катериной Мироновной перспективы российско-французских отношений с уходом Саркози.
– Вы тут поговорите, – потеряв терпение, съязвила Нилка, – а я пойду делом займусь.
С гордо поднятой головой она прошествовала на веранду, сведенные лопатки выражали недовольство и протест. Почему-то Нилка была уверена, что Ренеша притащится следом за ней, но он и тут разочаровал ее – явно оттягивал момент истины. Проверял, наверное, поганец.
Потом все стало еще хуже.
Появившись на веранде, Рене заявил, что не в его правилах жить в долг, что Нилка отработала краски и, если они продолжат занятия, ему придется покупать Нениле еще один набор для батика.
Нилка покраснела, как помидор:
– Тебе не нужны тренировки, Рене. Ты ас. Ты сделаешь счастливой даже эту свою Снежную королеву.
– Кого? – озадаченно спросил Ренеша – налицо был пробел в образовании.
– Твою девушку. – Нилка понимала всю беспочвенность своей злости, но от этого только больше злилась.
– Думаешь? – В интонации Рене проскользнули игривые нотки. Радость брызнула через стекла очков – они уже не мешали Нилке распознавать настроение Рене.
– Уверена, – холодно подтвердила она, – могу нарисовать тебе диплом.
– Да? – Рене улыбался во весь рот. – Любопытно, какую квалификацию ты мне присвоишь?
– Высшую. Мэтра. И золотую медаль за достигнутые успехи в целовании, – буркнула Нилка, неодобрительно поглядывая на сэнсэя. Ишь, как обрадовался, нерусь! Так и сияет. Как начищенный самовар.
Пусть проваливает к своей фригидной корове.
– Интересно, а какие успехи достигнуты? – Рене вдруг посерьезнел.
Нилка будто с разбега наткнулась на его взгляд из-под очков – он был ждущий и… жадный.
Под этим жадным взглядом Нилка вдруг осознала, что не может отдать Рене в чужие руки. Не может, и все тут!
Не может позволить ему уйти к какой-то идиотке, которая не сумеет его оценить, как не ценила она сама. Дура. Дура, дура!
– Рене, – судорожно сглотнув, начала она, – я… мне… Покажи, как ты поцелуешь свою девушку.
По лицу Рене прошла тень, он с усилием выговорил:
– Ненила, мне кажется, игра затянулась.
От этих слов, а еще больше от ускользающего взгляда и нервного подергивания узких губ у Нилки похолодело в груди.
– Да? Ты так думаешь? – расстроенно пролепетала она.
– Да, я так думаю. – Он потер пальцами лоб. – Я не должен был обманывать тебя. Нет никакой девушки. Я ее придумал.
– Как – нет? – ахнула Нилка, забыв, что секундой раньше готова была убить неизвестную соперницу. – Для чего ты ее придумал?
– Не знаю, – признался Рене, – на что я рассчитывал. Тебе понравилось со мной целоваться?
– Допустим, – прошептала Нилка, с тревогой ожидая продолжения. Если это отвлекающий маневр, то она ни за что не поведется.
– Вот для этого я и придумал все, – он вдруг повысил голос, – чтобы ты забыла своего чертова Валежанина.
В голову Нилке бросилась кровь.
Вот, значит, как? Ах ты, гуманист хренов!
– Спасибо за заботу, – тяжело дыша, процедила она.
– Ненила. – Рене протянул к ней руку, но Нилка в бешенстве отпрыгнула.
– Уезжай. Немедленно, сейчас же уезжай. Надеюсь, тебе было не очень противно, – надменно добавила она.
В то же мгновение Рене сделал стремительное движение, Нилка даже не уловила, как он оказался рядом и схватил ее в охапку:
– Дурочка. Ты все не так поняла. Моя девушка – это ты.…Увидев Нилкин необъятный живот, бортпроводница, забыв о манерах, разинула рот и даже не ответила на Нилкину заискивающую улыбку:
– Бонжур, мадам.
Очевидно, дамочка отправила сигнал SOS командиру экипажа, потому что через минуту Нилку с пристрастием допрашивал кто-то из его помощников:
– Мадам на каком сроке?
Нилка молчала, как партизанка, выискивая кого-то в проходе.
Увидев Рене, который протискивался к ней, держа на вытянутой вверх руке затянутое в пленку роскошное платье, Нилка подпустила слезу в голос:
– Слушай, чего они пристают к мне? Беременных не видели, что ли?
– Они беспокоятся, что ты начнешь рожать прямо в самолете, – шепнул Рене. – Я тебя предупреждал.
– Если они будут действовать мне на нервы, я прямо сейчас начну рожать, – прячась за спину мужа, мстительно пообещала Нилка.
Предоставив Рене ведение переговоров, она протиснулась к окну, опустила свое раздутое тело в кресло и прикрыла веки.
Год выдался на редкость напряженным: свадьба, беременность, диплом, первая коллекция и первый контракт с Мерседес Одди – Нилка будто пробудилась от спячки и не хотела ни в чем себе отказывать.
Недавние события еще не отстоялись в памяти, кажется, в ушах еще звучал голос старухи Варенцовой:
– Диплом модельера-закройщика получает Неонила… – Варенцова запнулась на иноземной фамилии, – Дю-брэ.
Раздались жидкие хлопки – в новой группе Нилка не стала своей, что нисколько ей не мешало: в зале сидел единственный человек, кем она дорожила, кто держал кулаки всю сессию, с кем она прошла трудный путь, с кем поверила в свой талант, – ее муж Ренеша Дюбрэ.
– Зачем тебе этот диплом? – поначалу недоумевал Рене. – Он же не конвертируется. К тому же Мерседес возьмет тебя к себе и без него.