Из ворон в страусы и обратно
Шрифт:
После того как она срезала пуговицы на Нилкиной кофте, а Нилка в отместку покромсала ее лекции по основам дизайна, дошло до рукопашной.
От накопившейся ненависти тузили друг дружку в полном молчании.
Потешный бой собрал зрителей, и в самый отчаянный момент схватки до слуха Нилки долетела фраза:
– Дуры, вас же к конкурсу не допустят!
За секунду до этого желавшая смерти врагине, Нила потеряла к ней интерес, обернулась на голос и пропустила фланговый удар.
Теснота комнаты спасла Нилку от дальнего полета. Она вписалась в тумбочку у кушетки и даже не почувствовала боли.
– Какой конкурс? – плохо соображая, спросила она у хлопотавшей над нею девушки – кажется, ту звали Мариной.
– Конкурс готовых изделий, – произнесла сакраментальную фразу кажется-Марина и протянула Нилке руку.
Конкурс готовых изделий. Матч-реванш. Полет первого человека в космос. Второе пришествие. С чем еще можно сравнить это событие?
Стянув с себя разорванную в бою футболку, Нилка переоделась и понеслась в учебный корпус.
…Взбудораженный новостью, техникум гудел.
Было от чего возбудиться.
Во-первых, ожидалось, что в показе примут участие профессиональные модели агентства Look из краевого центра.
Во-вторых, ожидалось, что демонстрировать сшитые наряды будут они же, манекенщицы.
В-третьих, высокое жюри интересовала не только техника работы, высокое жюри хотело видеть изделия, отмеченные индивидуальностью, неповторимостью и самобытностью.Ноги точно приросли к полу.
Нила перечитывала и перечитывала
Н.Н. Загайнова, П.Г. Бубенец, Л.Е. Сухотин.
На первой же фамилии Нила испытала легкое головокружение: Н.Н. Загайнова – автор учебника по конструированию моделей одежды «Алгоритмы славы». Эта фамилия была знакома каждому более или менее приличному портняжке. Нилка была приличным портняжкой, и имя Нины Загайновой было ей знакомо.
Загайнова владела конструкторским бюро. Лекала, которые строили в бюро, пользовались популярностью у производственников.
Если только Н.Н. Загайнова захочет, если только обратит милостивый взор, если заметит Нилкину работу, о будущем можно не беспокоиться – оно будет мажорным и шоколадным.
Имена спонсоров, за чей счет организаторы собирались устроить конкурс, Нилка так и не смогла прочитать – они расплылись перед глазами. Да они и не имели значения. Значение имело другое…
Ткани для моделей одежды – вот что имело значение. Материал можно было купить по своему выбору или получить отрез у Варенцовой.
Черт! Черт! Черт! Будь он проклят, этот конкурс с его наградами и призами, со всеми модельками и меценатами-благодетелями!
Все участницы, и в первую очередь Наташка Бабич, на свое усмотрение отоварятся в магазинах тканей шелком и бархатом, парчой и шифоном! А у нее – казанской сироты – нет денег даже на байку. Даже на рогожку. У нее нет денег даже на кусок марли, черт бы все побрал.
С полными от слез глазами Нила добралась до конца объявления:
«По окончании конкурса будет устроен бал.
Третья группа! Утверждение эскизов моделей состоится через неделю. Учащиеся, опоздавшие сдать эскиз, к участию в конкурсе не допускаются (только в качестве зрителей)».
Под последней строчкой кто-то успел пририсовать человечка с огромными ушами – лоха. Вот-вот. Именно лохом Нила себя и ощущала.
…Все точно сошли с ума.
Группа разделилась на имущих и неимущих, на способных и бездарей, на ленивых и трудяг. Эти подгруппы находились в постоянном броуновском движении, что-то искали, подсматривали, подслушивали, куда-то бегали и что-то доставали. Моментально острым дефицитом стали журналы мод.
Кто владел журналом, тот владел сознанием, а кто не мог себе позволить Bazaar или Vogue – практически превратился в изгоя. Таких было большинство.
Желающие получить хоть на день свежий номер записывались у старосты группы.
Из библиотеки исчезла даже Burda времен бабушек – это все, что перепало Нилке, пока она ждала своей очереди на новенький Elle.
Вообще журналы мод Нилка не любила, но радовалась, когда получала возможность их полистать.
Листая Vogue или Bazaar, не столько рассматривала фасоны одежды, сколько старалась уловить тенденцию. У нее даже получалось с большой долей вероятности предсказать, какой стиль войдет в моду и какой цвет станет трендовым – тот, которого давно не было, по которому все успели соскучиться. Так случилось с баклажаном. Так было с персиковым. И с коралловым.
Получив, наконец, Elle, Нила поняла, что ей ничто не поможет. «Пропорции – это и есть красота», – говорила Шанель. «Пропорции и цвет», – добавляла от себя Нилка. От этой мысли хотелось выть: что-то ей всучит Варенцова, какую дерюгу? Всем известны вкусы старухи: лучшей расцветкой она считала кумач.
За всеми перипетиями Нила совсем выпустила из виду, что, проучившись три года, Наташка Бабич так и не научилась шить. Под словом «шить» подразумевалось – создавать одежду без конструктивных дефектов.
Наташка вещь не чувствовала, детали не прилаживала, а пришпандоривала и приляпывала. Все, что выходило из-под руки будущего мастера-закройщика Натальи Бабич, выглядело в точности, как рассказывал в свое время Аркадий Райкин.
Вкусом Наташка тоже не могла похвастать: предпочитала пафосные фасоны «а-ля королевишна», нагружала вещи лишними деталями, не учитывала особенностей силуэта, рисунок ткани, да и чувство пропорции ей было неведомо, так что на модельера-конструктора Бабич тоже не тянула.
Впервые за все годы учебы Нила испытала удовлетворение при мысли о криворукой Наташке: она по определению не могла быть конкуренткой.
У нее, Неонилы Кива, вообще не было конкурентов в их альма-матер. Завистники были, а конкурентов не было.…На дворе стоял апрель, аромат цветущих яблонь врывался в открытые окна аудиторий.
Учащиеся третьего и четвертого курсов, построенные во дворе буквой «П», уже минут тридцать изнывали в ожидании гостей. Гости задерживались.
Первокурсники и второкурсники допущены к действу не были и умирали от любопытства, густо облепив окна второго этажа.
Букву «П» уже порядком вспучило, когда со второго этажа раздалось долгожданное:
– Е-дут! Е-дут!
Через несколько минут во двор въехала «газель».
Интригующе долго из машины никто не выходил, наконец, под одобряющий гул голосов дверь микроавтобуса отъехала.
Первой показалась жгучая брюнетка – отбеленная в хлорке копия Наоми Кэмпбелл. Поставив ножку сорокового размера на асфальт, она распрямилась, являя себя миру в полный рост, чем вызвала гром аплодисментов.
Овации не прекращались, пока последняя красотка не покинула нутро «газели».
Во дворе техникума некуда было яблоку упасть: в городке событие вызвало горячий интерес, и желающим посмотреть на местный глянец живьем не было отбоя.
Директор техникума Владимир Иванович Волк произнес приветственное слово (короткое, но емкое) и, стараясь держаться на расстоянии от высоченных девиц, сбыл их на попечение зама.
Сухая и прокуренная, как старая зэчка, старуха Варенцова увлекла девушек на экскурсию по техникуму. Двор потихоньку пустел. Первая часть марлезонского балета окончилась.
Опустив плечи, Нила выбралась из толпы: она чужая на этом празднике. Или праздник оказался чужим.
Это было чертовски несправедливо.
– Чего киснем, Кива? – раздалось у самого уха.
Нила вздрогнула от неожиданности и обернулась.
Волк, он же отец и учитель, смотрел с ободряющей улыбкой.
Нила заставила себя улыбнуться в ответ:
– Владимир Иванович, а когда нам раздадут материал для работы?
– Насколько я знаю, сегодня и раздадут. По-моему, ты от группы отбилась, а, Кива?
– Сбор через час в конференц-зале. Успею. А что там будет?
– Я секреты разглашать не имею права.
– Владимир Иванович, – свела белесые брови домиком Нилка, – хоть намекните.
– Не могу. Всему свое время.
Вид у Волка был загадочный, и настроение у Нилы поднялось. Вдруг Бог существует?…Устроившись в третьем ряду, Нила не могла отлепить взгляда от платья на брюнетистой модели, которая вышла из «газели» первой.
Расцветка «Калахари», африканский мотив. Россыпи черного, хаки, ржавого и жженого апельсина. Такие оттенки невероятно идут смуглым.
А бледным спирохетам, вроде Неонилы Кива, все больше нежно-розовенькое… Pink. Поросячий цвет.
Каждому свое. Кому-то инфернальный алый, кому-то шокирующий розовый, а кому-то благородная терракота.
Старушка Варенцова между тем перешла от разговоров к делу. Представив манекенщиц по именам и номерам, развернула свой талмуд, с которым не расставалась, наверное, даже во сне, и стала вызывать студенток по списку.
Через тридцать минут двадцать три студентки третьего курса были осчастливлены куском ткани и открыткой с заданием – вопреки прогнозу Волка, это стало неприятной неожиданностью для Нилы.
Развернув пакет, Нила обнаружила премиленький ситчик в розово-голубой гамме. На открытке с заданием было отпечатано одно слово: сарафан.
Сарафан? Нила задумчиво помяла в руке ткань.
В голове соткался образ англичанки, ленд-леди, этакой героини романа «Гордость и предубеждение».
Или нет. Никаких оборочек, фонариков, пышных юбок. Мысленно Нила уже кроила, приметывала, подгоняла и строчила.
Шум в зале вырвал Нилку из грез: началась вторая часть марлезонского балета.
Каждая манекенщица получала двух модельеров-закройщиц.
В результате Нила с удивлением обнаружила, что ей досталась отбеленная Наоми. Девушку звали Тамарой, ее надменности позавидовала бы и царица. Такую в розово-голубой ситчик?
Придя в себя от шока, Нила извинилась и бросилась к Варенцовой:
– Юлия Валентиновна, по-моему, тут какая-то ошибка.
– Какая ошибка, Кива? – Варенцова смотрела с досадой.
– Видите, какая у меня ткань.
– Ну?
– И смотрите, какая модель. – Нилка повела глазами в сторону Тамары-Наоми.
На дне старческих выцветших глаз появился укор.
– Вечно ты, Кива, голову морочишь.
– Юлия Валентиновна, пожалуйста, придумайте что-нибудь, – взмолилась Нилка.
– Ну, вон, поменяйся с Плашко. Ей все равно, кому брюки шить.
– Юлия Валентиновна, – продолжала хныкать Нилка, – а давайте вы ей сами скажете, а то она упрется, если я попрошу.
Варенцова обреченно вздохнула:
– Кива, у тебя цыган в роду не было? Цыган-альбиносов, – добавила она, окинув взглядом Нилкины соломенные волосенки.
– Да, – не стала отрицать родство Нилка, – и цыгане, и альбиносы, только вы сами скажите Плашко.…Едва модели отбыли восвояси, участницы конкурса сбились в табун.
Эмоции выплеснулись наружу, все заговорили разом, поднялся немыслимый гвалт.
– Нет, вы видели?
– Девчонки, вы видели, – закатывала глаза Ирина, – какой плащ у моей модельки!
– А какие у моей ботильоны!
– А кожа какая! Видели, какая у всех у них кожа?
– А макияж?
– Прозрачный, – со знанием дела вставила Наташка. Ей косметика почти не требовалась, и она щеголяла этим.
В черепной коробке у Нилы теснились образы, и, ведомая ими, она тихо покинула актовый зал.
Модель, на которую Нилка обменяла Тамару, – Эльза – была голубоглазой шатенкой с нейтральным оттенком кожи, и розово-голубой ситец ей сказочно шел.
Боясь расплескать по пути вдохновение, Нила припустила в общежитие, где ее ждали альбом, полумягкий «Кохинор» – приз победительницы конкурса эскизов – и ластик.
Через несколько минут Нилка уже водила карандашом по чистому листу.
Стремительные линии ложились одна за другой, Нила так увлеклась, что даже не заметила появления соседки.
Из-под грифеля выходило свободное платье, отрезное по талии, на застежке из воздушных петель и обтянутых тканью пуговок (не забыть перед обтяжкой замочить ситец). Пустить сутаж по подолу и вырезу? Двух цветов. Красный и синий. Такое платье можно носить с джинсовой курткой или вязаной крючком манишкой.
Как ни экономила бумагу, листов в альбоме не хватило. Отложив рисунки, Нила достала из сумки кошелек, пересчитала деньги. Если купить альбом, то о сутаже можно забыть.
Просить денег у бабушки язык не поворачивался. Может, плюнуть на все и заработать?
Словно отвечая на Нилкин мысленный запрос, судьба ответила стуком в дверь.
Осторожно просунув голову, в комнату заглянула Ира:
– Нил, придумай фасон, а?
Бросив на визитершу задумчивый взгляд, Нила вернулась к рисунку. В голове завертелись меркантильные мыслишки: у Ирки денег нет, взять с нее нечего. Такая же голытьба, как она сама. Надо подождать солидного клиента.
– Нет, Ир, ты извини, – приняла решение Нила. Рука была твердой, и линии получались четкими, прорисованными, – не хочу рисковать. Старуха узнает – эскиз не зачтет ни мне, ни тебе. Так что не проси.
Ставшая свидетелем этого разговора, Наташка не удержалась от комментария:
– Ломается, цену набивает.
– Не твое дело, – даже не повернув голову в сторону подстрекательницы, бросила Нилка.
Чувствуя поддержку, Ирка попробовала зайти с другой стороны:
– Нил, ну, может, посмотришь. У меня задание – юбка из трикотажа. Я вот тут набросала.
Трикотаж Нилка обожала. Косые кокетки, воланы и фантазийные драпировки – м-м-м…
Ирка все-таки ввинтилась в комнату, с просительным видом просочилась к кушетке, на которой полулежала Нила, и протянула альбом с набросками.
Соблазн был велик, но Нила точно знала, что если она хоть одним глазком заглянет в Иркины рисунки, то уже не отделается. Рисунки засядут в голове, как в окопе, и будут мучить, пока не родится фасон. А если фасон не родится сразу, то она зациклится и превратится в маньячку. Нельзя объять необъятное, как говорит отец и учитель Волк.
– Ир, нет, – Нила мягко отвела Иркину руку, – я правда не могу.
Нилка рисковала: не было никакой уверенности, что еще кто-то из девчонок попросит о помощи.
…Риск оказался оправданным. Стоящий клиент появился в столовой.
Поминутно оглядываясь, чтобы не засветиться перед Варенцовой, к Нилке подсела Настя Плашко и заговорщицки прошептала:
– Помоги, а?
Едва не взвизгнув от радости, Нилка быстро опустила глаза в капустный салат, а сама принялась копаться в памяти, вспоминая, кто у Насти родители. Кажется, мать учительница, а отец… Вспомнить, кто отец у Плашко, Нила не успела. Словно отвечая на ее муки, Настя прошептала:
– Я заплачу.
– Что у тебя? – Погасив веселые искорки, Нила посмотрела на однокурсницу.
От волнения Настя стала слегка заикаться:
– У меня б-брюки из вельвета крупного р-руб-ца. Я не знаю, что делать с к-карманами. Они вообще нужны? Если н-нужны, то какие?
– Сделай один крупный, только опусти пониже, тогда он станет отвлекающей деталью.
– Посмотришь эскизы? – Настя наклонилась над портфелем, и Нила дернулась, как от удара током:
– Не вздумай! Встретимся через час в библиотеке, – сосредоточенно глядя в тарелку, прошипела она.
– Сколько?
– Купишь мне сутажной ленты, – подумав, попросила Нилка, – и сахару.
Она так и не вспомнила, кто отец у Плашко, и решила не заламывать.…Нилка обшарила все углы и закоулки на их с Бабич двенадцати квадратах – ее эскизы как сквозь землю провалились. Если это происки вражины Наташки, то большей глупости придумать трудно, ползая по комнате и заглядывая под кушетки, думала она. Вот бы поймать эту ворюгу и засудить! Эскизы – ее, Неонилы Кива, интеллектуальная собственность – это раз.
Комната уже напоминала жилище, в которое прямой наводкой угодила бомба. Осмотрев место схватки в последний раз, Нилка села и задумалась.
Восстановить эскизы не составит труда – это два. Времени жалко, но назло этой стерве она сделает еще лучше, чем в первый раз: нет предела совершенству, как говорит Волк.
Свои эскизы Нила обнаружила совершенно неожиданно и там, где меньше всего ожидала – в туалете, куда побежала, просидев над рисунком три часа.
Ее детище висело на гвозде вместе с туалетной бумагой.
Совершенно не справляясь с собой, Нилка разревелась, хотя ревой не была, скорее наоборот – могла довести до слез кого угодно. Воспитание, полученное в родном доме, было сродни тюремному: не верь, не бойся, не проси.
Утерев рукавом слезы, Нила сняла с гвоздя листы. Ощущение было странное, будто умер кто-то. Однако, взглянув на эскизы, Нила порадовалась за себя: второй вариант на самом деле вышел удачнее.
– Ну, держись, гадина, – пригрозила в пространство Нилка.
Была суббота, Наташка намылилась на выходной день домой и, по всей видимости, свои рисунки предусмотрительно с собой прихватила – от греха подальше.
Нилка ходила по комнате кругами, как мертвая панночка вокруг семинариста, клацала зубами от бессилия, но отомстить по горячим следам не сумела – отыграться было не на ком и не на чем. Ни учебников, ни одежды Наташка на поживу не оставила.
Все, что могла Нилка, – это дать себе страшную клятву мести.