Из воспоминаний
Шрифт:
В конце 1972 года А. Д. Сахаров вместе с женой дважды приезжал ко мне на квартиру, чтобы познакомить меня с тем или иным документом, например, с обращением к Верховному Совету СССР об отмене в стране смертной казни. Я никогда не отказывался поставить под таким документом и свою подпись. Однако прежних длительных и доверительных бесед с Андреем Дмитриевичем у меня уже не было.
Разногласия
Мои и Сахарова взгляды не совпадали по многим вопросам и в 1968 году но это не мешало нашим добрым отношениям. Однако в 1973 году наши разногласия усилились и обострились. Именно в тот год диссидентское движение стало раскалываться, и этому было несколько причин. Проблема борьбы против реабилитации Сталина отошла в это время на второй план, и даже общая борьба против политических репрессий и за
Особенно мощная пропагандистская кампания велась в 1973 году против Сахарова и Солженицына. Эта кампания сопровождалась мелочным, но болезненным давлением на их семьи. В сложившихся условиях высказывания и заявления Сахарова становились все более и более радикальными, и он обращался теперь не к руководителям СССР и КПСС, а к Конгрессу и Президенту США. При этом на первый план Сахаров выдвигал право на эмиграцию, считая право покинуть свою страну самым главным демократическим правом ее граждан. Против такого рода акцентов в борьбе за демократизацию возражал не только Солженицын.
Неожиданный отклик в среде диссидентов получил и военный переворот в Чили, в результате которого часть коммунистов и социалистов в этой стране были физически уничтожены, а к власти пришел Аугусто Пиночет. Некоторые из наиболее радикально настроенных правозащитников-западников говорили между собой, что только так, как в Чили, и надо поступать с коммунистами. А. Сахаров не испытывал симпатий к Пиночету, но после ареста в Чили Нобелевского лауреата поэта и коммуниста Пабло Неруды Сахаров вместе с несколькими другими диссидентами направил Пиночету телеграмму, текст которой я считал ошибочным. В телеграмме была фраза о том, что расправа над Пабло Нерудой неизбежно бросит тень на «объявленную Вами (т. е. Пиночетом) эпоху возрождения и консолидации Чили». Вырванная из контекста, эта фраза создавала впечатление симпатий к пиночетовскому режиму. В советской печати эта телеграмма спровоцировала резкую кампанию против А. Д. Сахарова и других диссидентов.
Разногласия среди диссидентов широко освещались в западной прессе. Осенью 1973 года немецкая социал-демократическая газета «Цайт» обратилась ко мне с просьбой изложить мое мнение на эту полемику. Статья «Демократизация и разрядка» была опубликована, кажется, в октябре в «Цайт», но затем переводилась и перепечатывалась и в других западных странах. В этой статье я критиковал как некоторые высказывания Солженицына, так и некоторые высказывания Сахарова, но очень осторожно и корректно, так как против них велась кампания в советской печати, которую я осуждал. Перед тем как отправить свою статью в немецкую газету, я дал прочитать ее текст А. Д. Сахарову. Никаких возражений моя критика у него не вызвала.
Однако после того как статья была опубликована и стала широко комментироваться, отношение Сахарова и особенно Е. Г. Боннэр к этой статье неожиданно переменилось, о чем я получил уведомление от общих друзей. Валерий Чалидзе в это время уже был в эмиграции, и наиболее активным «советчиком» Андрея Дмитриевича стал писатель Владимир Максимов, взгляды которого несколько раз менялись, но были всегда крайне радикальными. Из кружка Максимова вышло тогда и Открытое письмо «братьям Медведевым», кончавшееся вопросами «на кого вы работаете?» и «с кем вы?» – вполне в духе советской пропаганды. А. Д. Сахарову такой стиль мышления был чужд, но его убедили поставить свою подпись. Ни я, ни Жорес не стали, конечно, отвечать на это письмо, но мои встречи и беседы с А. Д. Сахаровым с ноября 1973 года прекратились. В своих «Воспоминаниях» А. Д. Сахаров также писал об этом, применяя какую-то странную и, на мой взгляд, не совсем мужскую лексику. «Спасая Жореса, я показал верность диссидентской солидарности. Однако позднее и личные, и идейные отношения с братьями Медведевыми стали неприязненными. Они мне определенно разонравились». [79]
В середине и в конце 70-х годов мне приходилось не раз писать о положении в СССР и о полемике
Я снова увидел А. Д. Сахарова только в конце мая 1989 года на Первом Съезде Народных депутатов СССР, а также на первых заседаниях Межрегиональной депутатской группы (МДГ), на которые меня приглашал Гавриил Попов. Политические и идеологические процессы в Советском Союзе еще с весны 1989 года начали выходить из-под какого-либо контроля и развивались почти стихийно. Это вызывало тревогу, и предложения и призывы А. Д. Сахарова передать всю власть в стране из рук КПСС в руки Советов казались мне чрезмерно радикальными. Ни Съезд Народных депутатов, ни Верховный Совет СССР не были приспособлены к отправлению высшей власти в стране; даже как органы законодательной власти они еще были крайне несовершенны.
Дискуссии, которые происходили летом и осенью 1989 года на официальных заседаниях Съезда и Верховного Совета, были очень острыми. Не менее острыми были и дискуссии на собраниях МДГ. А. Д. Сахаров фактически возглавил в эти месяцы оппозицию Политбюро ЦК КПСС и М. С. Горбачеву, и нагрузка, которую Андрей Дмитриевич принял на себя, оказалась слишком большой. Сахаров очень беспокоился о диссидентах из своего окружения и о своей второй семье, но о нем самом мало кто заботился. А. Д. Сахаров умер поздно вечером 14 декабря 1989 года от инфаркта после одного из самых утомительных заседаний МДГ. Безусловным лидером как парламентской, так и непарламентской оппозиции стал после смерти Сахарова Борис Николаевич Ельцин.
1990, 2002
Рой Медведев Поиски автора
Из истории диссидентской литературы
Иногда приходилось слышать, что советские диссиденты 60–70-х годов в силу моральных соображений выступали с критикой режима всегда открыто, невзирая на опасность репрессий. Но это было не так. Никто из диссидентов не спешил оказаться в тюрьме или в лагере, а мысль о возможности принудительной психиатрической госпитализации вызывала не только негодование, но и страх. Поэтому многие из нас, выпуская из рук свою работу, должны были принимать различные меры предосторожности. Неудивительно, что и в Самиздате, и при публикациях за границей (в Тамиздате) многие тексты выходили в свет под разного рода псевдонимами или просто анонимно. Если тексты были интересными и поднимали важную тему, они широко распространялись среди заинтересованной публики.
Еще в пятидесятые годы, после ХХ съезда КПСС, стали распространяться весьма острые по тем временам и хорошо написанные стихотворения, но без имени сочинителя. Многие из них посвящены послесъездовским реабилитациям; вероятно, недавние зэка и были их главными авторами.
Без траурных флагов на башнях казенных, Без поминальных свечей и речей Россия простила невинно казненных, Казненных простила и их палачей.Или другое:
В забое, в торфянике зыбком Шел месяц за месяцем вслед… И вот объявили ошибкой Семнадцать украденных лет. Он вышел нелепый, безвестный, Свое получивши сполна. Узнал он, что в царстве небесном Свой срок отбывает жена. Что в этом рассчетливом мире Холодных лакейских сердец, Он нужен, как нужен в квартире Давно позабытый жилец.