Из воспоминаний
Шрифт:
В тексте Окунева было много ярких, афористических выражений, интересных и запоминающихся примеров. Как можно судить по дальнейшим событиям, из этого текста была сделана обширная выжимка из наиболее запоминающихся выражений и разослана по всей системе Главлита – под таким «затуманенным» (А. И. Солженицын) названием скрывалась в Союзе огромная и разветвленная система цензуры. Во всех цензорских кабинетах в московских издательствах и в редакциях газет и журналов были образцы литературного и публицистического почерка Окунева. Организаторы этого поиска были уверены, что новый автор Самиздата не новичок в политической публицистике, и что он вряд ли откажется навсегда от работы в советской печати. И Лен Карпинский все-таки попал в расставленные на него сети.
В начале 70-х годов Лен Вячеславович получил предложение, от которого не мог отказаться. Одна из московских литературных редакций предложила ему составить сборник его рецензий, статей и эссе из газет «Правда» и «Комсомольская правда», из журнала «Молодой коммунист» и некоторых других изданий. Редактируя и дополняя некоторые статьи для этого сборника, Лен Карпинский не смог удержаться от того, чтобы не вставить в одну из прежних статей три страницы из очерка «Слово – тоже дело».
Сначала все было хорошо, и сборник пошел в набор. Но перед сдачей в печать любой издаваемый материал шел к цензору. И этот безымянный цензор сличил почерки, обнаружил вероятного автора самиздатского очерка и доложил начальству. Карпинского вызвали в КГБ, где у него было много знакомых – еще по работе в ЦК ВЛКСМ; они пришли сюда вместе с Шелепиным и Семичастным. Еще в 50-е годы Лен Карпинский был активным комсомольским функционером. Однако когда Н. С. Хрущев призвал комсомольских лидеров идти на работу в КГБ, Лен от этого уклонился. Рядовым следователям на Лубянке было трудно разговаривать с таким человеком, как Карпинский, и его пригласил к себе один из заместителей Юрия Андропова, начальник Пятого управления КГБ генерал Филипп Бобков.
В своей книге «КГБ и власть» Ф. Бобков так писал об этой встрече: «В начале семидесятых годов к нам поступила информация о том, что известный публицист, бывший секретарь ЦК ВЛКСМ Л. В. Карпинский задумал создать некоторое подобие нелегальной библиотеки для распространения запрещенной литературы. Я был хорошо знаком с Карпинским, знал о его неординарных оценках событий, происходящих в стране, ценил высокую эрудицию и рассудительность, его широкий взгляд на политические события и свободомыслие. Наши встречи еще в ЦК ВЛКСМ всегда давали почву для размышлений. Политические взгляды Карпинского никакого беспокойства у органов госбезопасности не вызывали. Когда же речь зашла о создании некой нелегальной структуры, это настораживало. Не хотелось видеть Лена Карпинского, ставшего к тому времени руководителем одной из идеологических редакций в издательстве “Прогресс”, среди так называемых диссидентов. После размышлений я пригласил Карпинского к себе, и мы обстоятельно поговорили. Я преследовал только одну цель – уберечь его от нелегальщины. И Лен Вячеславович понял это. Об этой беседе я доложил Андропову. Помню, Юрий Владимирович встал из-за стола и долго ходил взад-вперед по кабинету. Потом остановился и внимательно посмотрел на меня.
– Плохо, что такие, как Карпинский, уходят от нас. Это свидетельствует, что в нашем доме не все ладно. Не знаю, поймут ли его в ЦК…» [81]
Это интересное, но не слишком точное свидетельство. В очерке «Слово – тоже дело» Карпинский не предлагал создавать никакой нелегальной структуры «для распространения нелегальной литературы». Он обращался к творчески мыслящим коллегам с предложением о создании «современной марксистской библиотеки» из десяти-пятнадцати новых исследовательских работ. Да, конечно, Карпинский понял пожелания Ф. Бобкова. Но он уже не мог остановиться в своей теоретической работе. Бросить начатые размышления и планы и обратиться к издательской рутине значило для него потерять лицо и уважение к самому себе. Лен Карпинский начал готовить издание независимого марксистского альманаха и привлек к этой работе несколько человек, в числе которых был и Отто Лацис, автор интересного исследования о природе и истоках сталинизма – эта работа не появлялась в Самиздате.
Карпинский не учел лишь одно обстоятельство – после беседы с Бобковым за ним было установлено плотное наблюдение. Прослушивались не только все его телефонные разговоры из дома, но и из служебного кабинета. И когда уже готовая рукопись альманаха была передана машинистке, у нее провели обыск, и все бумаги вместе с машинкой опять попали на Лубянку. Сам Карпинский доложил об этом в ЦК КПСС, где ему готовили повышение по службе.
Лен Вячеславович не каялся во время партийного следствия. Напротив, он привел множество высказываний Ленина начала двадцатых годов о том, что партия не должна допускать пропаганду и агитацию оппозиционных взглядов в листовках тиражом в 250 тысяч экземпляров, но она должна разрешить для любой оппозиции выпуск «специально изданных сборников». «Есть теоретики и среди оппозиции, – говорил на Х съезде РКП(б) Ленин, – которые всегда дадут партии полезный совет. Это необходимо. Это не надо смешивать с пропагандой, с борьбой платформ». Но в ЦК и в КПК при ЦК КПСС, как и предполагал Ю. Андропов, не поняли Л. В. Карпинского. В результате он потерял и работу, и партийный билет. Новые возможности для Карпинского открылись только в годы перестройки, когда уже не нужно было прибегать ни к каким псевдонимам.
В конце восьмидесятых годов Лен Карпинский стал ведущим политическим обозревателем, а с августа 1991 года – главным редактором газеты «Московские новости». Сохранить независимость суждений в условиях нового демократического режима оказалось тоже нелегко, но Лен Карпинский справился с этой задачей.
О книге «Д» «Стремя “Тихого Дона"»
В сентябре 1974 года эмигрантское русское издательство «ИМКА-Пресс» в Париже опубликовало небольшую книгу «Стремя “Тихого Дона”: Загадки романа» с предисловием Александра Солженицына. Вместо имени автора на обложке и на титульном листе была проставлена всего одна буква «Д». Можно было подумать, что это намек на Дон.
В 1974 году интерес к тому, что говорил и делал Солженицын, недавно лишенный советского гражданства и высланный за границу, был очень велик. Но и интерес к Михаилу Шолохову и его роману «Тихий Дон» в Советском Союзе также был очень велик. Поэтому книга «Д» не могла не вызвать интереса и в нашей стране, и за границей.
Как было видно из предисловия, Солженицын хорошо знал «Д» и ценил его как «литературоведа высокого класса», который между других своих работ взялся и за изучение проблемы авторства «Тихого Дона». Можно было понять, что «Д» начал эту работу по просьбе Солженицына и делал ее не только бескорыстно, но и тайно. Однако автор смог только начать большое исследование, написав несколько разделов, а также много разрозненных заметок, которые и вошли теперь в книгу. Из письма «Д» к Солженицыну, которое приводилось в предисловии, было видно, что «Д» намеревался значительно продвинуться в своем исследовании летом и осенью 1973 года, а в дальнейшем написать еще одну книгу на ту же тему, но уже как детектив. «Однако “Д” был болен, – свидетельствовал Солженицын. – Он не смог выполнить задуманного, а умер среди чужих людей, и нет уверенности, что не пропали его заготовки и труды последних месяцев. Я сожалею, что еще сегодня не смею огласить имя “Д” и тем почтить его память. Однако придет время». [82]
Как известно, сомнения в авторстве Михаила Шолохова высказывались еще в 1928–1929 годах, после выхода в свет первых частей романа «Тихий Дон» в журнале «Октябрь» и в «Роман-газете». Однако то были разного рода слухи и домыслы, а теперь это была попытка исследования. Неудивительно, что книга «Д» быстро распространилась в конце 1974 года в московских литературных кругах. Я хорошо помню, как бурно обсуждали книгу «Д» в разных писательских квартирах. В квартире Владимира Солоухина почти все собравшиеся здесь несколько писателей склонны были принять доводы «Д» и Солженицына. В доме Владимира Тендрякова были решительно против этого. Юрий Трифонов был полон сомнений. Взволнованы были Владимир Лакшин, Юрий Черниченко и Лев Копелев.
Многие стали выписывать и читать в библиотеке дореволюционные повести и рассказы Федора Крюкова, известного в свое время донского писателя и общественного деятеля, которому «Д» и приписывал главную роль в создании романа «Тихий Дон». Литературовед, биограф и земляк Ф. Крюкова Владимир Проскурин, с которым я тогда познакомился, был рад всеобщему вниманию к творчеству Крюкова, но возражал против приписывания Крюкову авторства «Тихого Дона». Естественно, что в писательской среде строилось множество догадок и о том, кто такой сам «Д». Кое-кто высказывал предположение, что за этим псевдонимом скрылся сам Солженицын, но у этой версии оказалось мало сторонников. Опубликованные материалы свидетельствовали о «Д» как о способном литературоведе. Литературное окружение А. Солженицына было невелико, но оно было, как это принято говорить сейчас, не слишком «прозрачно».
Книга «Д» вызвала не только большой интерес сама по себе, но и положила начало многим новым исследованиям и публичным обсуждениям. Были предприняты попытки сравнить словарный запас, стиль и идейную направленность «Донских рассказов», сочиненных и опубликованных в 1924–1926 годах, и первых пяти частей «Тихого Дона», которые создавались в 1927 и в начале 1928 года.
Норвежский исследователь-славист Гейр Хетсо провел компьютерное исследование, в основу которого положено сравнение длины предложений и расположение частей речи в «Донских рассказах, в первых двух частях „Тихого Дона“ и в „Поднятой целине“. Полученные данные сравнивались потом с теми же параметрами в сборниках рассказов и повестей Федора Крюкова, особенно за период 1909–1917 годов. Ряд авторов испробовали еще один путь поиска – создание облика автора „Тихого Дона“ не по его официальной биографии, а по тексту самого романа. Каждый литературовед знает, что автор любого крупного и оригинального произведения рисует в нем не только образы героев, но и свой собственный облик.