Из воспоминаний
Шрифт:
Неудача поисков стала понятной много позже. Николай Аржак, или Юрий Маркович Даниэль, был в 1958 году мало кому известным переводчиком и поэтом, и опубликованные на Западе рассказы – его первые прозаические произведения. Даниэль не был и членом Союза писателей. Абрам Терц, или Андрей Донатович Синявский, принят в Союз писателей в 1961 году как литературовед. Его кандидатская диссертация посвящена поэзии первых лет революции, позднее он стал соавтором книги о Пикассо и автором вступительной статьи к сборнику стихов Бориса Пастернака. Опубликованные во Франции повести и рассказы также были его первыми прозаическими произведениями. Так что экспертам из КГБ не с чем было все это сравнивать.
О том, как все же были раскрыты псевдонимы Абрам Терц и Николай Аржак, существует несколько версий. Евгений Евтушенко рассказывал позднее в мемуарах, ссылаясь на покойного Роберта Кеннеди, что это была тайная операция двух спецслужб – американской и советской. Как писал Е. Евтушенко, в ноябре 1966 года в своей штаб-квартире в Нью-Йорке Роберт Кеннеди «повел меня в ванную и, включив душ, конфиденциально сообщил, что псевдонимы Синявского и Даниэля были раскрыты советскому КГБ американской разведкой. Это был, по мнению Кеннеди, весьма выгодный пропагандистский ход, так как у мировой общественности тема американских бомбардировок во Вьетнаме отодвигалась на второй план, а на первый план выходило преследование интеллигенции в Советском Союзе».
Евтушенко передал эти сведения представителю СССР в ООН Николаю Федоренко. Они вместе составили и отправили шифровку в Москву, не упоминая имени Р. Кеннеди. Это стало причиной шантажа со стороны двух агентов КГБ в Нью-Йорке, угрожавших убить поэта, если он не перестанет клеветать на органы и не сообщит источник своей информации. Спасло Евтушенко только хорошее знание русского мата. «Из меня, – писал он, – прорвался шквал великого, могучего русского языка, накопленного мной на сибирских перронах и толкучках, в переулках и забегаловках Марьиной Рощи, да такой шквал, что мои преследователи ошарашено замолчали и, переглянувшись, вышли». [80] Этот рассказ не кажется мне достоверным.
По другой версии, один из экспертов КГБ обратил внимание на явное знакомство Абрама Терца или Николая Аржака с неопубликованными письмами Ленина к Инессе Арманд, которые хранились в секретном фонде Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Знакомиться с подобного рода текстами можно было лишь по особому разрешению, и все, кто мог в недрах «спецхрана» получить для просмотра тот или иной документ, проверялись и регистрировались. Таких читателей за пять лет набралось всего двадцать человек, и все они были тщательно допрошены, а их связи и знакомства изучены. Таким образом удалось выйти на А. Синявского, за которым, как позднее и за Ю. Даниэлем, было установлено самое плотное наблюдение.
И хотя речь шла о художественных произведениях, которые трудно было даже определить как «антисоветские» (Синявский говорил позднее, что у него с советской властью были только «стилистические разногласия»), работа, проведенная КГБ, была столь велика, что и Синявского, и Даниэля было решено арестовать и судить. О дальнейших событиях, превративших скромных советских литераторов во всемирно известных писателей и общественных деятелей, говорить нет необходимости. С протестов по поводу ареста, а потом и суда над Синявским и Даниэлем началось движение диссидентов 60-х годов.
Эпизод из жизни Лена Карпинского
Лен Вячеславович Карпинский, известный советский публицист и общественный деятель – сын одного из старейших деятелей КПСС Вячеслава Карпинского, который был хорошо знаком и с Лениным, и со Сталиным и сумел избежать репрессий 1937–1938 годов. И отец, и сын в разное время работали в редакции газеты «Правда» и считались знатоками как теории, так и истории марксизма и ленинизма. Я познакомился с Леном Карпинским в 1969 году, и меня поразили необъятность его эрудиции и громадные размеры и содержимое семейной библиотеки. Если пользоваться определением Евгения Примакова, можно сказать, что Лен Карпинский был типичным «диссидентом в системе»; он относился явно критически к той советской системе, в которой сам работал на ответственных постах. Он удивлял собеседников неожиданным и оригинальным ходом суждений и способностью почти на всякий вопрос посмотреть с новой и неожиданной стороны. Из всех жанров Лен предпочитал жанр беседы, и это было понятно для 60—70-х годов.
Публиковать свои рассуждения в советской печати Лен не мог, а работать «в стол» не хотел. Поэтому он избегал больших систематических записей, ограничиваясь отдельными рецензиями, эссе, короткими заметками. Однако и это его не уберегло. За одну из заметок в «Правде», которую он написал вместе с Федором Бурлацким («На пути к премьере»), Лен был изгнан из редакции партийной газеты: в заметке критиковались методы и практика театральной цензуры. Некоторое время Л. Карпинский работал в Институте конкретных социологических исследований, но в начале 1969 года ему поручили руководство одной из редакций влиятельного партийно-государственного издательства «Прогресс».
В 1969 году в СССР почти открыто велась подготовка к реабилитации Сталина – в связи с его 90-летием. Это побудило многих, в том числе и Лена Карпинского, к более радикальной критике. В самом начале 1970 года он дал мне не только для чтения, но и для распространения среди друзей большой очерк или эссе «Слово – тоже дело». Все же Лен не хотел слишком рисковать и взял для себя псевдоним Окунев – другую «рыбную» фамилию. Это был блестящий и по изложению, и по содержанию текст, написанный с позиций «социализма с человеческим лицом».
Очерк «Слово – тоже дело» получил распространение в Самиздате и, конечно же, попал в поле зрения Пятого управления КГБ. Для экспертов из этого управления по борьбе с «идеологическими диверсиями» было очевидно, что в ряды критиков сталинизма и текущей партийной политики вступил новый, очень осведомленный и талантливый человек, аргументы которого звучали очень и очень убедительно. Одна из главных идей автора состояла в том, что в новое время, когда не все потоки информации можно держать под контролем, именно слово может изменить обстановку в стране. Умелое, верное и ярко высказанное слово, которое можно будет запустить в каналы массовой информации, – это уже дело, способное повлиять на поведение людей.
Но обнаружить автора этого очерка долго не удавалось. Анализ текста показывал хорошую теоретическую подготовку автора, его ум и способности, оригинальный стиль и язык, но также приверженность марксизму и социализму. Среди известных КГБ диссидентов такого человека не обнаруживалось. Среди разного рода консультантов и советников из аппарата КПСС умных и талантливых людей было много, да и пером владели многие. Но кто из них мог решиться на такой шаг? Работа по анализу текста очерка «Слово – тоже дело» зашла в тупик. Пришлось закидывать на поиски автора с рыбной фамилией самый широкий невод.