Из записок сибирского охотника
Шрифт:
— Так ведь вы не охотник!
— Ну что за беда, что не охотник, а я хоть прогуляюсь.
— Хорошо, только вы соскучитесь, а мы скоро назад не вернемся, — говорил Дудин.
— И это не ваша беда, я на вас не поеду, а найду дорогу один, если устану.
— Отлично! — подхватил я. — А нам будет веселее.
— Да он шутит, — заметил Дудин, — а вы и поверили.
— Нет, не шучу, — как бы обиделся Евгений Васильевич, — и если хотите, то буду вам помогать.
— Чем же это? — посмеялся Дудин.
— Как чем? Да я понесу закуску, а на охоте буду таскать вам дичь.
— А как она вас задавит, Евгений Васильевич! — пошутил уже я.
— Не бойтесь, я ведь не ребенок и говорю вам совершенно серьезно.
— Тем лучше, Василий Иванович, — сказал я Дудину, — Евгений Васильевич сделает нам большое одолжение и доставит удовольствие, он же человек веселый.
— Так что же, пойдемте втроем, — решил Дудин и тут же сказал, чтоб мы завтра вставали пораньше, да приходили к нему.
— Вот и отлично, merci! А то я, право, совсем засиделся, хочется поразмять свои косточки. А что касается вставанья, то об этом не беспокойтесь — не просплю! Около четырех часов буду у вас, — сказал мне Евгений Васильевич, отправляясь домой подготовляться.
— Вот еще не грех ли к нам вяжется? — сказал Дудин, когда Павлуцкий, простившись, вышел из дома. — А в Шахтаменке ходьба тяжелая, там все мохарник. Да ему, бедняге, и пяти верст не выходить!
— Верно, надеется, Василий Иванович! А такие люди часто выносят больше, чем здоровые. Он весь-то, как воробей, — во мху не завязнет, на воде не утонет и харчей съест немного, а помочь поможет.
— Ну да уж обещали, так пусть так и будет, а только я с ним нянчиться не стану, — сказал Дудин, подал руку и пошел домой.
Вечером он снова забежал ко мне, чтоб уговориться, что взять ему и что мне — для закуски, имея в виду и то, что, может быть, придется там ночевать. В это же время, уже поздненько, пришел опять Павлуцкий и, выслушав наше совещание, сказал, что он возьмет с собой на всякий случай топорик да небольшой медный чайник…
Утром, должно быть ранее трех часов, так что я еще спал, постучал в окно моей комнаты Евгений Васильевич.
— Будет вам спать, вставайте! — весело сказал он.
Я живо соскочил с кровати, отпер сени и велел поставить самовар, а сам умылся, помолился и оделся совсем по-походному: одни холщовые панталоны, легкую блузу и мягкие юфтевые «чирки» (вроде поршней).
Мы напились чаю, закусили, собрались и отправились к Дудину, но он, увидев нас в окно, встретил на улице. С ним были две собаки — одна среднего роста дворняжка, а другая — большой легаш, Тамерлан.
— А эту кривохвостку на что вы берете, — спросил я, указывая на дворняжку.
— Что вы, помилуйте! Да в ней-то вся сила, она-то и главная штука, кривохвостка-то, и ищет. А вот этот дурак, его дело только жрать. Он и глухаренком не побрезгует, а так всего и счистит и перышков не оставит. Да и злой, проклятый! Я его иногда сам потрухиваю (трушу).
— Так на что же и брать такого крокодила?
— А, видите, кривохвостка без него не ходит, из дома не вытащишь…
Мы все трое отправились через разрез, перешли реку Шахтаму и попали на тропинку, ведущую прямо через небольшой злобчик в долину Шахтаменка. Долго-долго шли мы этой таежной тропкой. Потом, перебравшись через речку, зашли на такие мхи, что пришлось шагать как по перине, что ужасно утомляло и сокращало самую поступь.
Но вот нам стали попадать лесные колки, мы разошлись по разным направлениям, но все наши поиски сходили к нулю — никого найти не могли. Выйдя опять на чистый мхарник, я заметил на нем чьи-то большие следы. Сначала мне показалось, что это шел человек, но когда я заметил, что мой след гораздо меньше и не так уходит в мох, то подозвал Дудина и спросил:
— Василий Иванович! Посмотрите, пожалуйста, чей это след?
— Аа!.. Да это, должно быть, приставский Степан ходил тут, а он ведь знаете, какой толстущий, словно медведь, да и частенько сюда заглядывает.
Я будто успокоился и не понял его шутки, но потом одумался, сообразил и сказал Дудину, что нет, Василий Иванович, это следы не Степана, а должно быть, настоящего Михаила Потапыча.
— А у вас есть с собой пули? — вдруг спросил он меня и несколько побледнел.
— Нет, нету!
— Ну вот это плохо! Да и я-то, дурак, не захватил с собой на всякий случай.
— А что?
— Да как что? Видите, это недавно прошел медведище, да какой матерущий, будь он проклят!
— Смотрите-ка, как мох-то удавливал, — преспокойно заметил Павлуцкий.
— Это нехорошо! А нам как раз надо идти в то место, куда он, черная немочь, шарашился!..
— Так что за беда, с нами ведь ружья, — тихо и сиповато сказал опять хладнокровно Евгений Васильевич…
В это время обе собаки, бросившись в громадный заросший колок, выгнали большое гнездо кополят.
Мы тотчас, забыв опасность, стали скрадывать тех, которые сидели поближе на деревьях. Собаки пробежали далее в чащу, но вдруг я вижу, что Тамерлашка с визгом вылетел из колка, поджал хвост и сунулся за Дудина, а маленькая дворняжка громко затявкала, и тут я заметил, как шагах в двадцати от нас закачалась мелкая густая поросль. Но азарт мой был так велик, что я в это время не сообразил всей истории и, подкравшись к глухаренку, выстрелил из «мортимера». Молодой упал, но в ту же минуту вылетел из чащи в противоположную сторону громадный медведь и пустился наутек.
Дудин стоял бледный за деревом, а Павлуцкий, преспокойно поглядев на зверя, пошел поднимать кополенка.
Тут только опомнился и я, но так растерялся, что начал что-то говорить и заряжать ружье, да так, что вместо пороха высыпал из патрона сначала дробь и стал припыживать.
— Что вы делаете? — тихо заметил мне Павлуцкий.
— А что, а что? — говорил я, теряясь.
— Вы высыпали сперва дробь.
— Да, дробь, дробь, а что?
— Как что?! Ну разве дробью заряжают сначала?