Избави нас от зла
Шрифт:
— Заметил, — прошептал я.
— Улыбались, потому что, несомненно, узнали.
— Вы действительно верите, что я могу носить в себе такое чудовище?
— Дело не во мне, но в этом уверена так же и Миледи.
— Значит, я… — у меня перехватило горло, и я закрыл глаза. — Я должен… убить…
Я сжал свой живот.
— Я должен… заколоть это существо, это создание, прикончить его прямо там, где оно лежит.
— Сомневаюсь, сэр, — возразил Лайтборн, — что вы могли бы убить его сейчас. Просто подумайте. Все ваше могущество все ваши приметы, которые
— И все же у вас не может быть полной уверенности. Не стоит ли попытаться, чтобы обрести ее?
— Да, сэр, стоит, но не здесь.
— Почему?
— Потому что существо, которое вы носите… Оно появляется на свет со смертельным исходом для своего родителя. Природа обретения им способности дышать губительна, например, даже для меня, даже для Миледи. Неужели вы не допускаете, что, убив себя, вы тем не менее не убьете его? Нет, сэр, нет… — Лайтборн энергично мотал головой. — Я не могу позволить вам оставаться рядом с нами.
Я ему не ответил.
Внезапно он улыбнулся и похлопал рукой по балке над головой.
— В ближайшие полчаса этот корабль поднимает паруса и отправляется в Америку. Это достаточно дикое место. Я тешу себя надеждой, что вы затеряетесь там вместе с вашим ублюдком. А если этому не суждено случиться, что ж… все американцы набожны и свято чтят христианские традиции. Кто сможет лучше противостоять порождению дьявола, чем Богом избранные?
— Нет, — решительно возразил я. — Я не поеду. Я не поеду в Америку.
Лайтборн фыркнул.
— У вас нет выбора.
— Миледи…
— Миледи? — переспросил Лайтборн и рассмеялся. — Но она со мной согласна, Ловелас. Это во всех отношениях наилучший выход.
— Ее здесь нет?
— Вы же знаете, как она вас любит. Она не выдержала бы зрелища вашего отплытия.
— Сначала я хочу увидеться с ней.
— Вы не сможете это сделать.
С этими словами Лайтборн вытащил нож. Я попытался увернуться, но был слишком слаб, и он приставил мне лезвие к горлу.
— Вы отправитесь в Америку, сэр, — прошипел он.
И в тот же миг с палубы послышались крики. Лайтборн склонил голову набок, прислушиваясь, потом засунул нож за пояс.
— Позднее, чем я думал, — беспечно изрек он, — но все-таки ваш корабль отплывает.
Он поднялся на ноги, потом внезапно остановился и сунул руку под плащ.
— Вот, — пробормотал он, вытаскивая очередной флакон с мумие. — Это все, что осталось.
Он положил бутылку возле моих ног.
С палубы над головой донеслись новые крики, и я почувствовал, что корабль закачался на волнах и поплыл.
— Скажите ей…
Он кивнул головой, уже уходя от меня. Я видел только его спину.
— Вы скажете ей? — крикнул я.
Но он был уже далеко и, если даже слышал, не обернулся. Я крепко вцепился в бутылку с лекарством. Я остался один. Тут приступ боли настиг меня, и я рухнул на голые доски.
«…Марблхэд,
Благотворного действия мумие хватило на несколько следующих дней. По крайней мере, я смог подняться и осмысленно воспринимать что-то еще, кроме терзавшей, безостановочно терзавшей меня боли. «Праведный пилигрим» был небольшим кораблем, но все же на его борту оказалось до сотни душ — все пуритане, направлявшиеся на поиски Нового Света. Их предводителем был поджарый, одетый во все черное мужчина, сравнивавший своих людей с израильтянами, а Лондон с Египтом, обреченным погибнуть в чуме и пожаре. Имя этого человека, провозгласившего себя новым Моисеем, было мистер Шелдон-Стойкий, и он чем-то напоминал мне одного уроженца Уилтшира, которого я когда-то знал: старинного друга отца, мистера Уэбба. Однако мистер Шелдон занимал лучшую каюту на корабле, чего друг отца никогда бы себе не позволил, а в неистовстве его ненависти и жестокости суждений было, казалось, мало сострадания, которым запомнился мне мистер Уэбб.
Не стало его сострадание сколько-нибудь заметным, и когда моя боль снова усилилась. Скорее наоборот: чем очевиднее становилась для него моя слабость, тем более властными делались его манеры, пока он не взял за правило командовать мной как своим слугой или ребенком. Возмущенный его наглостью, я ударил его. Удар получился слабым, однако он пошатнулся и его худое лицо сильно побледнело. Он осыпал меня громогласными проклятиями, а потом повелел своей братии схватить меня и связать. С меня сорвали одежду и швырнули ее в море.
— Эти шелка развратного Вавилона, — распалялся Шелдон, — годятся только для борделя. Им не место на этом Господом благословленном судне.
Потом он увидел мою обнаженную грудь и с рыданием затянул какую-то молитву, а собравшаяся братия огласила палубу единым стоном. Я опустил взгляд и впервые увидел, что мои соски сочились водянистой кровью.
— Остерегайтесь! — кричал мистер Шелдон. — Остерегайтесь! Чем могут быть эти знаки, если не знаками Зверя? Пусть плеть погуляет по его спине, и хорошо погуляет, чтобы оставленные плетью полосы могли стать свидетельством нашей самой преданной любви к Господу.
Приказ мистера Шелдона был выполнен незамедлительно. Потом на меня надели черную домотканую одежду, какую носила вся братия, приволокли в каюту мистера Шелдона и швырнули к его ногам. Мистер Шелдон окинул меня благочестивым одобрительным взглядом.
— Вам предстоит трудный путь послушания, — сказал он, — пока не будет смыт весь позор вашей прежней жизни и вы не станете так же чисты, как Нааман, омытый водами Иордана.
Я схватился за живот и рассмеялся, несмотря на боль.
— Вы не понимаете того, что говорите.