Избави нас от зла
Шрифт:
— Кто это с тобой сделал?
Вопрос прозвучал так робко, что Роберт почти не разобрал слов. Он попытался приподнять голову, чтобы лучше расслышать, но голова была словно налита свинцом, и ему не хватило сил удержать ее. Он снова зарылся лицом в кружево, которым было отделано платье леди. На платье его матери тоже была такая кружевная вставка: свадебный подарок молодого ополченца Фокса. Роберт улыбнулся. Кружева матери всегда нравились, вопреки ее уверениям, что, не будь это подарком, она ни за что на свете не надела бы на себя подобную вещь. Роберта всегда удивляла ее неуверенность в себе. Ведь она очень миловидна. Да, подумал он, миловидная женщина,
— Кто это с тобой сделал?
Снова голос. Несомненно, голос отца. Он пришел, чтобы спасти его? Конечно. Кто же еще мог оказаться здесь в такое время, чтобы утешить его и позаботиться о его ранах?
— Очень глубоко, отец, — пробормотал Роберт. — Очень глубоко внутри.
— И все же — кто? Как я узнаю, если ты мне не скажешь?
— Это был дьявол, отец.
Послышался вздох. Наступило такое долгое молчание, что Роберт испугался, не ушел ли отец. Потом он почувствовал прикосновение руки к своему плечу.
— А как появился дьявол?
— Это сделал Фауст.
— Фауст?
— Фауст вызвал главного Духа Зла.
Наступила пауза, затем раздался внезапный смешок, резкий и короткий.
— И где же теперь этот… Фауст?
— Фауст умер.
— Нет. Этого не могло быть.
— Я видел его смерть, отец.
— Но он вампир, и знатно преуспевший в этом деле. Ты не понимаешь. Такое существо, как Фауст, невозможно убить. Никогда!
— И все же он стал прахом. Я видел это, отец.
Роберт поднял голову; ему показалось, что он тоже давно стал пеплом, что ветер поднял его, кружит и кружит в вихре, чтобы рассыпать над камнями.
— Я видел это, видел, видел…
В глазах у него потемнело. Он снова прижался щекой к мягким кружевам. Они стали нежно баюкать его. Он повернулся, чтобы утереть о них слезы, спрятать лицо на груди матери.
На какое-то мгновение Роберт вспомнил, что эта грудь не могла быть материнской. Но потом он почувствовал, что его поднимают, и окружавшая его темнота стала беспросветно черной.
Когда он снова очнулся, возникшие в памяти картины показались ему похожими на далекие плавучие льдины, слабо поблескивающие сквозь туман, нависший над арктическим морем. И он, Роберт, словно осторожный мореплаватель, испугался их приближения, зная, насколько эти льдины коварны и безжалостны. Он неистово задрожал, стал дергаться и вертеться, стараясь не думать, пытаясь убежать от них обратно в сон. Но его сильно тряхнуло, и он открыл глаза. Оглядевшись, мальчик понял, что находится в карете. Напротив него в тени сидел мужчина. Роберт не смог разглядеть черты его лица, но глаза незнакомца вспыхнули подобно паре горящих искр. Мальчик нахмурил брови. Он все еще надеялся, что перед ним отец.
— Кто вы? — спросил он.
Мужчина наклонился вперед. Над одним его глазом был неровный шрам, который показался Роберту неуловимо знакомым, уже виденным прежде.
— Вы можете называть меня… — мужчина сделал паузу, — Лайтборном.
Роберт вздохнул. Он закрыл глаза, а когда открыл их снова, отец вернулся.
— Я так боялся, что вы пропали, — пробормотал Роберт.
Отец ответил улыбкой. Его улыбка выглядела оскалом голого черепа, а лицо было смертельно бледным.
— А я и пропал, — прошептал он, — пропал навеки, сын мой.
Роберт истошно завопил. Он попытался высвободиться, но сразу же понял, что крепко прижат, как и прежде, к выпуклой и упругой
— Мама? — спросил он.
Ему почти удалось поднять взгляд, но внезапно откуда-то послышалось карканье, и он ощутил жар, такой сильный жар, будто на него надели отравленную огненным ядом рубашку… и он вспомнил: его мать сожжена. Он молча залился горючими слезами. Казалось, слезы шипели на его щеках и жгли кожу. Чья-то рука вытирала их. Роберту страстно захотелось поцеловать эту руку, взять ее в свою, но он даже не повернул голову. Потому что если эта рука его матери, то она должна быть обугленной до кости, а не такой красивой и белоснежной, какой она всегда была прежде. Роберт застонал. Потом стон повторился еще громче, и он стал звать мать.
Сквозь лихорадочный жар он услыхал не очень отчетливо прозвучавший смех Лайтборна.
— Вы слышали, как он вас назвал? Ну, не соблазнительно ли? Возможно, настало время обзавестись сыном, Миледи.
— Миледи, — беззвучно повторил Роберт.
Это слово сорвалось с губ Лайтборна, будто капля воды на угасающее пламя. Но кто такая эта Миледи? Роберт изо всех сил старался заставить себя думать. Но в его голове звучало лишь имя, рябью расходясь до самых дальних уголков сознания, словно круги на воде. Он пробовал догнать удаляющийся круг, который уносил с собой все остальные мысли, но вскоре прекратил преследование, потому что, как только прозвучало это имя, успокоились и круги на поверхности его сознания. Роберт уснул, убаюканный покачиванием кареты. На какое-то время он забылся и мирно спал.
«Все, кто приезжает в Лондон, — либо падаль, либо вороны».
Его спокойный отдых продолжался недолго. Вскоре он снова начал бредить; где-то на грани между сном и бодрствованием его опять стали мучить кошмары. Ему представлялось, что он смотрит из окна кареты. Перед его взором простирался неимоверно громадный город, бесконечная бесплодная земля, наполненная пылью и шумом, на которой, казалось, не осталось никакой зелени, не было видно ни деревца, ни пятнышка травы. Узкие улицы погрузились в вечерние тени, но и в самых темных закоулках Роберт смутно видел фигуры людей. Некоторые держали в руках факелы, однако каждая человеческая фигура подпрыгивала и колебалась в воздухе, словно сама была пламенем факела.
— Где мы? — прошептал мальчик. — Не в аду ли?
Лайтборн засмеялся.
— Очень похоже, — прошептал он.
Но Миледи отрицательно покачала головой.
— Мы в Лондоне, — сказала она.
— Зачем все они размахивают факелами?
— Радуются возвращению короля.
Роберт понимающе кивнул. Но, продолжая внимательно наблюдать, он понял, что она ошибается. Теперь он разглядел веселившихся и узнал их. Узнал жителей Вудтона, тех самых, которые сожгли его мать. Все они были вокруг него на улицах. Он не мог ошибаться, потому что на лицах этих людей была та же печать жестокости и жадности, ими владело то же стремление убивать. Они смеялись над ним. Он знал, что они празднуют смерть его родителей. Мальчик закрыл глаза, но это не помогло. Лица жителей его родной деревушки по-прежнему были перед ним; эти лица тряслись от злобного вожделения и ненависти.