Избави нас от зла
Шрифт:
— Когда-то я прятался среди этих деревьев, — заговорил Роберт, — от закутанного в черное всадника, лицо которого так напугало меня, что оно до сих пор является мне во сне.
Он тронул лошадь и медленно ехал вперед, пока на него не упала тень первой ветки ближайшего дерева. Его затрясло, и он снова остановился.
— Что мы найдем там, — прошептал он, — там, за деревьями?
Маркиза пристально посмотрела ему в глаза.
— Вы единственный, кто видел Его восстававшим из праха.
— Значит, вы по-прежнему настаиваете, что это действительно был Первый во Зле?
— Во Зле? — переспросила Маркиза с улыбкой презрения на лице. — Не существует ни добра, ни зла. Ощущение ужаса порождает воображение.
— Да, я помню. Фауст говорил то же самое, но за это он был обращен в пыль и развеян по ветру.
— Фауст знал много, но не знал всего.
— А вы всегда совершенно уверены в том, что делаете?
Маркиза
— Что я могу обнаружить, сейчас не имеет значения, а что мне необходимо установить, я пока не знаю, — заговорила она, растянув в холодной улыбке свои тонкие губы. — Не обессудьте.
Затем она пришпорила лошадь и почти сразу же скрылась в густом тумане среди деревьев. Роберт бросил взгляд на Миледи. Она ответила ему слабой улыбкой и тоже поскакала в лес. Роберт был не в силах ни тронуть лошадь, ни шелохнуться в седле, словно примерз к нему. Он чувствовал, как его страх поднимался вверх, превращаясь в бисер пота на лбу, липкого и холодного, словно капли осевшего тумана. Он вытер его рукой, на какое-то мгновение снова замер, потом тряхнул поводьями и продолжил путь.
Сначала все выглядело таким спокойным, что он вообразил, будто въезжает в темное царство смерти, где клочья тумана носятся вперемешку с бесформенными призраками, — об этом царстве ему доводилось читать в древних легендах. Ему вспомнилась ночь, когда было обнаружено тело Ханны, и то, как ему представлялось, что ад — это не языки пламени, а нагромождение льда. Кто может сказать, что он ошибался, думал Роберт, и что эта дорога не приведет его в самый настоящий ад? Внезапно впереди он услышал приглушенный голос. Роберт почувствовал дрожь, но это была дрожь облегчения, потому что, хотя голос звучал высокомерно и злобно, принадлежал он, несомненно, смертному. Милицейский пост, решил юноша, вспомнив часового, остановившего их прошлой ночью, и нащупал под плащом королевский пропуск. Он уже заметил впереди фигуры людей и заграждение — не временное, как на предыдущей заставе, а крепкое сооружение из кольев, обвитых колючим кустарником. Оно не просто перегораживало проход, понял Роберт, но представляло собой частокол, простиравшийся в обе стороны от дороги, насколько мог видеть глаз. Он сдержал лошадь, поднял взгляд на ворота и увидел четверых солдат. Один из них кричал Маркизе, чтобы та поворачивала обратно. Роберт сразу узнал его. Это был Илия Брокман, один из работников сэра Генри, которого Эмили однажды видела в доме имения Уолвертонов. Рассматривая его, Роберт заметил, что Илия одет вовсе не как милиционер. На нем были непонятные ржавые доспехи и ветхая, изодранная в клочья одежда. Роберт не видел такого обмундирования с того самого майского дня, когда солдаты шли маршевым строем на Вудтон, а потом охраняли погребальный костер, на котором сожгли его мать.
— И все же, — произнес он, сощурив от напряжения глаза, — они не выглядят похожими на мертвецов.
Маркиза бросила на него взгляд и откликнулась:
— Они и в самом деле не мертвецы.
— Тогда кто же они?
— Смертные. Все как один смертные. Просто обычный хлам из крови и плоти.
Она обернулась и подняла взгляд на часовых. Теперь они кричали на нее все разом, смеясь и выкрикивая проклятья. Один из них поднял камень и бросил в нее. Маркиза подняла руку, чтобы отразить удар. Солдаты мгновенно затихли, словно поверженные насмерть. Их лица стали белыми, оружие со стуком выпало из рук. Маркиза слегка качнула головой, и солдаты сразу же поспешили оставить свой пост. Роберт услыхал скрежет металлических засовов, и обе створки деревянных ворот распахнулись. Маркиза тронула лошадь, и та медленным шагом вошла в образовавшийся проход. Проезжая мимо, Маркиза повернулась в седле и жестом поманила к себе солдат. Словно нашкодившие плаксивые школьники, они собрались вокруг нее, а в их глазах горел страх.
— Теперь, — замурлыкала Маркиза, по очереди оглядывая каждого охранника, — скажите мне, ради какого дела вы не пропускаете честных проезжих?
— Таковы приказы, — заикнулся Илия. — Нам не дано выбирать.
Он повернулся к товарищам, взывая к их поддержке. Они закричали все разом. Но Маркиза подняла руку, и мгновенно воцарилась тишина. Она указала рукоятью плети на Илию.
— Говорите вы, — произнесла она. — Чьи приказы?
Она подождала ответа, а потом внезапно хлестнула его плетью по щеке. Пока упавший Илия пытался подняться из грязи, она склонилась, сидя в седле, к его уху и шепнула:
— Я спросила, чьи приказы?
— Я… — забормотал Илия, облизывая губы, и еле слышно сказал: — Его.
Он поднял на нее взгляд и внезапно выкрикнул очень громко:
— Его!
Маркиза изобразила на лице неземную улыбку.
—
После этого вопроса лица солдат стали еще бледнее. Они бессмысленно заикались, не в силах что-нибудь произнести, словно их повергала в ужас сама мысль о возможности дать какой-то ответ.
Улыбка на лице Маркизы стала еще шире.
— Где ваш командир? — спросила она. — Полагаю, вами кто-нибудь командует. Он и передает вам Его команды?
— О да! Да! — хором закричали солдаты.
— Очень хорошо, — сказала Маркиза и снова ткнула концом хлыста в грудь Илии. — Вы поведете нас к нему. А все остальные… У вас есть приказ, продолжайте выполнять его как положено.
Она оглянулась на своих компаньонов и кивнула. Затем пришпорила лошадь, заставив ее идти рядом с лошадью Илии. Роберт и Миледи следовали за ними бок о бок, держась немного позади. Они петляли по лесу, затем выехали на открытое место. Впереди снова простиралась равнина, вдалеке сквозь туман едва виднелась деревня. Роберт ехал медленной рысью. Он думал, что облик этого поселения навсегда запечатлелся в его памяти, но, увидев нынешний Вудтон, едва узнал его. Все окружающие поля выгорели, дома стояли без крыш или вовсе развалились. Все являло собой картину сплошного опустошения. Он готов был согласиться, что все население деревни действительно умерло от чумы, как заявил полковник Секстон, если бы не артели работников, трудившихся у кромки леса и на почерневших полях. Чем они занимались, разглядеть было невозможно, но не было сомнения, что это были связанные цепями изможденные рабы. Роберт присмотрелся внимательнее. Они не выглядели больными чумой, но не походили и на существа, с которыми им пришлось иметь дело ночью. Когда всадники подъехали ближе, стало видно, что на каждом были кандалы. Люди — женщины, дети и мужчины — работали, не разгибая спин, под ударами хлыстов достаточно упитанных охранников, одетых в такую же форму, какая была на караульных. Роберт замер, сидя на лошади, с ужасом глядя на юную девушку, которую хлестали кнутом, пока она не заплакала, а потом упала в грязь и лежала без движений, но ее продолжали хлестать.
— Скажите-ка мне, — обратился он к Илии, — что сталось с Эмили Воэн?
— Эмили?.. — переспросил солдат и побелел, но потом нахмурил лоб и сощурил глаза. — Но, сэр, откуда вы ее знаете?
— Где она?
Внезапно Илия рассмеялся. Его смех был явно нарочитым.
— Здесь есть тот, кто может ответить на этот вопрос лучше меня.
Он снова рассмеялся, потом пришпорил лошадь и поскакал по дороге в деревню.
Роберт догнал его, схватил лошадь за поводья и гневно крикнул:
— Как я должен это понимать?
Солдат встретился с ним взглядом, и его почерневшие зубы обнажились в такой ухмылке, будто он хотел бы сдержать веселье, но не может себе это позволить из страха.
— Я просто веду себя так, как велела она, — крикнул он, махнув рукой в направлении Маркизы.
Его ухмылка внезапно исчезла, и он добавил:
— Мне приказано отвести вас к моему командиру. Спросите его, если пожелаете, об Эмили Воэн.
Роберт молча отпустил поводья лошади Илии. Они въезжали в деревню. Юноша озирался, разглядывая дома по обе стороны дороги. Сквозь их полы проросла крапива, деревянные балки покрывала плесень, заросли ежевики покрывали пространство между обрушившимися камнями. В этом запустении не было ни единого признака предумышленного разрушения. Все деревья, которые некогда окаймляли главную деревенскую улицу, были спилены, а оставшиеся пеньки покрашены каменноугольной смолой. Какое-то мгновение Роберт озирался вокруг, недоумевая, что было не так, но потом сообразил, что исчезла даже церковь. Он оставил главную дорогу и галопом поскакал к тому краю деревни, где находился церковный двор. Ничего не осталось, кроме разбитых могильных камней среди сорняков. На развалинах самой церкви он увидел группу рабов: одни голыми руками стаскивали в кучи камни, другие носили и разбрасывали булыжники по полям. Многих работников Роберт узнал. Одним из них был Ионас, отец Илии. И все же надсмотрщик стоял и над ним, не переставал махать хлыстом. На нем была такая же форма, какую носил Илия. Как могло оказаться возможным, недоумевал Роберт, что отец и сын находятся в таком неравном положении?
Он медленно направился обратно, чтобы присоединиться к своим компаньонкам, которые ждали его на деревенской лужайке. По мере приближения к этому месту юноша дрожал все сильнее, и Миледи, увидевшая его, поспешила навстречу, чтобы прикоснуться к его руке. Роберт едва ли почувствовал это прикосновение, потому что внезапно ему показалось, что его окружают кричащие лица, а на лужайке приготовлены два столба с кучами сухих веток для костра.
— Ловелас, — окликнула юношу Миледи, снова дотронувшись до его руки.