Избери пути ее
Шрифт:
Обычная женщина верила лишь в то, что ей говорили, и проводила уйму времени, тревожась, соответствуют ли ее поступки идеалам романтизма. Таким образом она стала на новом, менее очевидном уровне, более эксплуатируемой, более зависимой и менее плодовитой, чем когда-либо раньше.
– Что ж, – сказала я, – это самое неузнаваемое описание моего мира, которое мне приходилось слышать… словно что-то старательно скопировали, но исказили все пропорции. А насчет «меньшей плодовитости»… да, возможно, семьи стали меньше, но женщины не перестали рожать детей. Население продолжало увеличиваться.
Глаза старой леди на секунду остановились на мне.
– Ты, несомненно, подлинное дитя своего времени, – заметила она. – Плодовитость подразумевает еще и плодотворность, а не только способность к деторождению? Назовешь ли ты цветочный горшок плодовитым, потому что в нем прорастает семя? Это лишь механический процесс… который, как и все подобные действия, можно легко производить без капли интеллекта. Итак, выращивание ребенка, его образование, помощь в становлении личности – вот плодотворный процесс. Но, к несчастью, в то время, о котором мы говорим, женщины в большинстве своем были запрограммированы выращивать своих дочерей как бездумных потребительниц – по своему образу и подобию.
– Но, – упавшим голосом сказала я, – я знаю это время. Оно – мое. Вы все извратили.
– Издалека видно лучше, – повторила она, ничуть не обидевшись, и продолжила: – Но кризис был неизбежен. Случись это пятьюдесятью годами раньше, мы были бы обречены на неминуемую гибель. Пятьюдесятью годами позже – тоже могло оказаться роковым – к этому времени все без исключения женщины могли превратиться в домашних… полуживотных. Но, к счастью, в середине двадцатого столетия некоторые женщины владели определенными профессиями и, что оказалось важнее всего при сложившихся обстоятельствах, большую их часть составляли медики. Пожалуй, не будь этого, мы не сумели бы выжить…
Я сама не очень разбираюсь в медицине, поэтому вряд ли сумею объяснить вам, как это было достигнуто. Все, что я могу сказать… Словом, стали проводиться интенсивные научные исследования в той области, которая вам, вероятно, знакома больше, чем мне.
Все виды существ, и наш в том числе, стремятся выжить, и доктора прежде всего должны были во что бы то ни стало сохранить это стремление. Несмотря на голод, хаос и разруху, дети должны были рождаться. Восстановление цивилизации, ее возрождение могли подождать: главное было продолжение рода. И эта проблема была решена – дети стали рождаться: младенцы женского пола выживали, мужского – умирали. Таким образом, производить на свет мальчиков стало пустой тратой времени, и было сделано так, что стали рождаться лишь девочки. Вы, я вижу, хотите спросить: как? Но тут, дорогая, мы опять вторгаемся в область, которая вам ближе и понятнее.
Вообще-то, как мне говорили, на самом деле это гораздо проще, чем кажется. Ведь, скажем, саранча способна производить женское потомство без мужских особей, кажется, до восьми поколений, а может, и дальше. Было бы странно, если бы мы, со всеми нашими знаниями и разумом, оказались бы беспомощнее саранчи, не правда ли?
Она смотрела на меня выжидающе. Судя по выражению ее лица, она ожидала восхищения… или по крайней мере изумления. Если я не ошиблась, то моя реакция должна была разочаровать ее: после того как ядерная физика наглядно продемонстрировала, чего может достичь наука, вряд ли стоило удивляться каким-то техническим достижениям цивилизации. В принципе возможно все – другое дело, нужно ли это, может ли это принести какую-нибудь пользу, то есть реальное движение вперед…
– Чего же в результате вы добились? – спросила я.
– Мы выжили, – коротко ответила она.
– Биологически да, – согласилась я. – С этим я не спорю. Но если за это пришлось заплатить такую цену… Если это стоило вам всего… Если любовь, искусство, поэзия, физические наслаждения – все это было принесено в жертву продолжению рода, зачем тогда нужно это продолжение?
– Вряд ли я смогу вам что-нибудь ответить, – пожала она плечами, – разве что высказать общеизвестную истину: это общее и главное стремление любого вида. Но я убеждена, что и в двадцатом веке ясности в этом вопросе было не больше, чем теперь. Кроме того, почему вы считаете, что все остальное исчезло? Разве поэзия Сапфо не поэзия? А ваше самонадеянное утверждение, будто обладание душой зиждется на разнице полов, удивляет меня: ведь так очевидно, что двое разных неизбежно находятся в противоборстве, в различного рода конфликтах. Вы не согласны, дорогая?
– Как историк, изучавший мужчин, женщин и движущие силы тех или иных процессов, вы должны были сейчас лучше понять, о чем я говорила.
Она досадливо поморщилась.
– Вы – дитя своего века, моя дорогая, – произнесла она слегка снисходительным тоном. – Вам постоянно внушалось, от работ Фрейда до самых идиотских женских журналов, что земля вертится лишь благодаря сексу, принявшему с развитием цивилизации форму романтической любви. И вы в это верите. Но мир продолжает вращаться и для насекомых, рыб, животных, а много ли они понимают в романтической любви, даже в короткие периоды течки? Вас обманули, дорогая, обманули жестоко. Ваши интересы, весь кругозор свели к тому, что было необходимо, удобно и безвредно для развития существовавшей тогда экономики.
– Я не могу с вами согласиться, – покачала я головой, – конечно, кое-что вам известно о моем мире, но… извне – со стороны. Вы не можете понять, не в состоянии почувствовать!.. Что, по-вашему, тогда движет всем? Из-за чего, по-вашему, земля вертится?
– Это очень просто, дорогая. Стремление к власти. Оно заложено в нас с первого дня существования – и в мужчинах, и в женщинах одинаково. И это гораздо сильнее, чем секс, я же говорила вам, что вас жестоко обманывали, «подгоняли» под удобную в то время систему экономики. С появлением вируса, уничтожившего мужчин, впервые за всю историю человечества женщины перестали быть эксплуатируемым классом. Когда ими перестали править мужчины, они стали понимать свое истинное назначение, понимать – в чьих руках должна находиться сила и власть. Мужская особь нужна лишь благодаря одной своей функции – выполнив ее, весь остаток дней своих эта особь проводит в бессмысленной, ненужной и вредной для общества паразитической жизни. Когда они лишились своей власти, попросту исчезли, эта функция оказалась в руках медиков. Прошло не больше двух десятилетий, и они стали контролировать все. К ним примкнули немногие женщины, владеющие другими профессиями: инженеры, архитекторы, юристы, некоторые учителя и так далее, но только у врачей была настоящая власть, ибо они обладали главным – секретом жизни, дорогая… Секретом продолжения рода. Будущее было в их руках, и, когда жизнь потихоньку начала входить в русло, они превратились в доминирующий класс – Докторат. Отныне Докторат стал олицетворением высшей власти – он издавал законы и следил за их неукоснительным исполнением…
Разумеется, не обошлось без оппозиции. Память о прошлом и два десятилетия полной анархии не прошли даром. Но в руках врачей было мощное средство повиновения: каждая женщина, желавшая иметь детей, была вынуждена обращаться к ним и принимать все их условия, то есть занять то место в обществе, которое ей предназначалось. Анархия кончилась, порядок был восстановлен.
Правда, позже возникла более организованная оппозиция – целая партия, утверждающая, что вирус, поразивший мужскую половину населения, исчез, и прежнее положение вещей может и должно быть восстановлено. Их называли Реакционистками, и они представляли собой определенную угрозу зарождавшейся новой форме жизни, новой системе.
Почти все члены Совета Доктората хорошо помнили те времена, когда беспощадно эксплуатировалась женская слабость и беспомощность, – времена наивысшего «расцвета» их бессмысленного и жалкого прозябания. Они помнили, с какой неохотой им было позволено продолжить свои карьеры. И, естественно, они не имели никакого желания вновь разделить власть и авторитет с существами, которых считали биологически ниже себя. Они отказались предпринимать шаги, ведущие к разрушению нового порядка. Реакционистки были объявлены вне закона.