Избранная демоном
Шрифт:
– Ты смотришь на меня, Рахаат, - медленно сказал тэн, не поворачивая головы.
– Да, Арон, - ответила я.
– Смотрю.
– Прости, что не отвечаю на твой взгляд, - выдохнул Арон.
– Просто быть здесь, с тобой, наедине, чувствовать твой сладкий, манящий аромат, знать, что на ощупь твоя кожа нежнее перышка, дивиться, как твоя прелестная головка носит эти тяжелые потоки рубиновых волос, видеть, как пульсирует едва заметная жилка на твоей шее, слышать, как ты дышишь и как часто стучит твое
Переведя враз сбившееся дыхание, я принялась поправлять складки на энтари.
– Я думала, ты совершенствовался в неких воинских заслугах, Арон, - пробормотала я срывающимся голосом.
– Не знала, что эти пять лет ты посвятил поэзии.
Мне показалось, что беседка закачалась от хохота тэна. Укоризненно взглянув на меня, он проговорил:
– Да и ты, я смотрю, времени даром не теряла. Видать, оттачивала свой розовый язычок.
Мои щеки заалели, а Арон вновь отвернулся и пробормотал, что нельзя было нам видеться наедине.
– Но мы вовсе не одни, - запротестовала я.
– Посмотри - здесь полно народа.
– Полно, - согласился он, не поворачиваясь.
– Но они не видят нас. И все же, когда я с тобой, мне все равно, пусть бы на нас смотрела целая площадь, как сегодня в Святилище.
Воспоминание о ритуале Слияния пронзило тело огненной стрелой и я зажмурилась, с удивлением услышав, как из груди Арона прозвучал едва уловимый стон.
– Что ты делаешь, Рахаат?
– низким голосом проговорил он.
– Что ты делаешь со мной, пери Рахаат Сафира?
Я испуганно замолчала, опасаясь, что голос выдаст меня, как выдал сейчас Арона.
Какое-то время я пыталась привести дыхание в норму, а потом Арон заговорил.
– Я вернулся, сладкая Рахаат. Вернулся героем, как и обещал, и как того хотел твой отец. Ты помнишь обещание отца, Рахаат?
– Помню, - едва слышно ответили мои губы.
– Теперь тсар выслушает меня, ибо будет говорить с достойным. Но прежде, чем говорить с тсаром, я хотел говорить с тобой.
Мои колени подкосились от того, как он это сказал, а сознание затуманилось. Словно со стороны услышала я свой вопрос:
– Почему? Почему прежде со мной?
– Потому что хочу знать, имею ли я право вести тебя на красный алтарь? Потому что, если твое сердце занято, я не посмею просить об этой чести.
«Мое сердце занято! Тобой!» - чуть было не выпалила я в традициях малышки Лалы, но вовремя сдержалась. Вместо этого я произнесла срывающимся от волнения голосом:
– Мое сердце свободно… Арон.
Тэн обернулся так быстро, что я вжалась в стену. Глаза засветилось изнутри, словно внутрь попал солнечный свет. Взгляд прошелся по мне жадно и так нежно, что губы сами собой распахнулись, а из груди вырвалось потяжелевшее дыхание.
Меня сгребли в охапку и привлекли к себе с такой скоростью, что я едва ли успела понять, что произошло.
Ноющая грудь оказалась прижатой к твердой, как камень, горячей плоти, а к моему лицу приблизилось лицо воина.
Если на расстоянии я могла скользить взглядом по его чертам, подмечая их правильность и притягательность, то сейчас все распылось в единую пелену, которая накрыла ощущением чего-то огромного и великолепного.
Колени ослабли и подогнулись, я испуганно пискнула, а Арон со стоном припал к моим губам.
Стоило мне ощутить их твердость и тепло, как огненная волна прокатилась по телу, заставив губы приоткрыться. Нежнейшее прикосновение, пронзившее тело, превратилось в яростное подчинение воли и разума. Горячий, словно само пламя, поцелуй, безжалостно сминал губы, а когда в рот ворвался чужой язык, я застонала в голос от удовольствия, граничащего с болью.
Твердые пальцы смяли кожу на плечах, скользнули ниже, по рукам, и оказались на бедрах.
Не понимая, что делаю, я прильнула к воину ближе, и сквозь тонкую ткань энтари ощутила его горячую пульсацию.
Рука воина задрала энтари и скользнула внутрь шальвар. Горячая ладонь обожгла обнаженную кожу бедра. Пальцы воина сжались, придвигая меня ближе, и скользнули в самому сокровенному, начинавшему слабо пульсировать.
– Рахаат, - выдохнул над ухом воин и от его хриплого от страсти голоса закружилась голова.
– Рахаат, как долго я ждал этого…
Палец воина слегка окунулся во влагу и тэн застонал в голос.
В следующий миг я с силой оттолкнула его, уперевшись ладонями в грудь.
Арон отступил, но смотрел на меня так, что казалось, еще секунда - и я закричу.
Меня останавливала мысль, что последствия для Арона могут оказаться ужасными. Гости и хозяева редко нарушают законы гостеприимства, но когда случается, это страшно. Я подумала, что первые же свидетели поймут намерения намерения по отношению ко мне, и Арона могут причислить к отверженным. К насильникам.
К счастью, потемневшим от страсти глазам тэна вернулось осмысленное выражение, и с глухим рычанием он отступил к противоположной стене беседки.
– Прости, пери, - сказал он глухо, словно сам не верил, что это возможно.
– Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?
Я опустила руку на грудь, стремясь быстрее привести дыхание придет в норму, и слабым голосом ответила:
– Мне не за что тебя прощать, Арон, но больше не надо… Так. Это нехорошо.
Волны обострившегося после Слияния сестры желания прокатывались по телу, отчего колени совсем ослабли и пришлось облокотиться о стену.
С виноватым видом Арон склонил голову и золотистые рога сверкнули в темноте полумесяцем.