Избранница Серых холмов
Шрифт:
Шанс не поспеть вовремя ничтожен, но если вспомнить обо всех задержках в пути, отклонении от заданного курса и Главного тракта, то он становился всё реальнее. Впрочем, я была уверена, что Арлен предусмотрел и это.
В руках подоспевшего на помост кудесника, старца с величавой осанкой, но чья голова почти лишилась естественных волос, блеснуло лезвие серебряного кинжала. Он взмахнул им так, будто хотел перерезать Уне горло, но потом замедлился.
— Близится время сумерек, — произнёс он. — И в этот день нам как никогда важен свет правды.
Уна вытянула руки, подставив запястье под лезвие кинжала и зажмурилась. Многие в толпе в этот миг прикрыли глаза, чтобы скорее забыть о том, насколько порой болезненно рождение правды. И пусть ритуальные шрамы зарастают скорее, чем придёт новый день, всё же даже чувствующего себя правым иногда посещают сомнения, не грезит ли он, принимая желаемое за действительное.
Я не отводила глаз от лица Уны. Она держалась вполне достойно той роли, какой для неё видела её мать. И пусть бледная, но будущая королева Авелина выстояла, набрав в полную грудь воздуха.
— Ради Старца и Старицы, что сейчас бродят по миру, яви нам правду, — закончила за кудесника, присевшего на корточки и всматривающегося в воду в кувшине, старейшина Эвелин.
Наступила тишина. Народ замер и весь обратился в слух. Даже я почувствовала волнение. Хотя до этого и была уверена, что Уна лжёт.
— Всё правда, — тихо произнесла Старейшина, и я в удивлении подняла на неё глаза.
Я молча повернулась и чуть было не наткнулась на широкую грудь старшего Ищейки. Дав знак Кхире не следовать за мной, я пошла через расступающуюся молчаливую толпу. Кто-то бросил мне под ноги платок, потом прилетел ещё один, и вскоре мой путь был устлан ими, как в то утро, в которое я покинула родные земли. Только тогда мне бросали под ноги белоснежные цветы.
Я не оглядывалась. На Мабон принято подводить итоги, а мне не хотелось признавать, что за спиной я навсегда оставила дом. Да что дом! Надежду когда-то увидеть отца, ведь когда я спущусь в подземные чертоги, никто меня там не станет искать. Не посмеет даже самый отчаянный безумец.
— Меви, подожди! — окрикнул меня Арлен, когда я выбралась на тропу, ведущую к уединённому месту, где можно присесть на поваленной коряге, чувствуя её тепло, и подумать, как быть дальше.
Я чувствовала себя хуже некуда, но всё же была полна решимости сражаться до конца. Вот только желания беседовать с Ищейкой, ведущей меня на погибель, не было.
— Можно, я побуду рядом? — спросил он робко, и я удивлённо подняла брови. Чтобы фейри просили о чём-либо тех, кого считали ниже себя, то есть всех остальных, должно было произойти что-то из ряда вон. И это явно не тяжесть Уны!
— Боитесь, что я пропаду, как мой отец?
— Боюсь, — ответил он, смотря в глаза безо всякой усмешки. — Хотите, я расскажу вам о мире за Чертой?
— О людях? Зачем?
Я отвела глаза, до того стало неловко, будто между нами только что протянулась тоненькая ниточка, похожая на осеннюю паутинку, сорванную ветром и зацепившуюся за первый попавшийся куст.
— А впрочем, с удовольствием послушаю, — решила я, чувствуя, что Арлен из рода Рокси хочет отвлечь меня от грустных мыслей. И неважно, что он это делает из собственных корыстных интересов.
Мы медленно пошли рядом. Вокруг не было ни души, все собрались на Главной площади.
— Расскажите, какие они, люди? — спросила я первое, что пришло в голову. На самом деле мне было это не очень интересно, какое дело мелиадам, живущим почти триста лет, до того, кто не может пережить и одну сотню?
— Некрасивые, хитрые, безголосые, — внезапно ответил Арлен совсем не то, что я ожидала. — Жадные. Им всегда мало того, что они уже имеют.
— Вы намекаете, что я должна быть довольна выпавшей на мою долю судьбой, а не роптать на испытания, выпавшие на моём пути? — хмыкнула я, не ожидая от себя агрессивного тона. Просто все эти слова о том, что надо смириться и быть радостной хороши ровно до того момента, пока они не касаются произносящего их лично.
— И в мыслях не было, арта, — холодно ответил Арлен, и мне стало стыдно за вспышку гнева. Ищейки просто выполняют свою работу. Кстати, я не могла спросить об этом.
— Вы знаете, я давно хотела спросить. Чем вы будете заниматься после того, как прекратите ходить за Черту. Для вас, должно быть, это трагедия?
Он слегка дотронулся до моей руки, и я почувствовала, как от пальцев фейри идёт свет. Именно почувствовала, а не увидела.
— Меви, вы, мелиады, почитаете Мабон, как праздник состарившейся богини, а мы, фейри, смотрим на это немного иначе. С вашего разрешения я хочу рассказать. Ваша богиня состарилась и рыдает по необходимости отпустить повзрослевших детей, а наша — вечно молодая, потому что знает секрет: Колесо жизни повернётся, и всё повторится.
Я слушала, склонив голову и удерживая слёзы, готовые пролиться из глаз. Все предлагали мне смириться, никто — бороться.
— А вы уже смирились, что никогда не увидите мир за Чертой? — спросила я, поднял голову и посмотрев фейри в глаза.
В первый миг мне почудилось, что он растерялся.
— Вы всё время говорите, что там плохо, тогда почему больше сотни лет ходили за Черту? Только не говорите, что из чувства долга. Вам нравилось там, я по глазам вижу. Чужой воздух отравил ваш разум настолько, что вы готовы были дышать им снова и снова. Это ведь так? Молчите? Вот и не давайте советов, которым сами не готовы следовать.
Я встала и пошла прочь не оглядываясь. На душе сделалось теплее, будто лето на миг вернулось и накинуло на плечи ковёр из лесных цветов, что невзрачны на вид, но душисты настолько, насколько сильно может пахнуть не изменяющееся год от года счастье.
— Меви! — окликнул Арлен так, что я обернулась. Он стоял и смотрел на меня, фейри посреди дубовой рощи, умеющей говорить, чувствовать и мыслить. — Я не готов смириться, но понимаю, что грядёт время перемен. И приветствую его несмотря на привычку. А ты способна это понять?