Избранница Серых холмов
Шрифт:
Я покачала головой и отвернулась, чувствуя, что в словах Ищейка скрывается правда. Та самая, которую я не желаю слышать и знать. Нет, я не готова. До Мабона остаётся ещё семь дней.
— Я довезу вас обеих, — крикнул он мне вослед. И я поняла, что совсем этому не рада. Чувство мести затихло вместе с уходом вечно молодого лета. Природа готовилась к спячке, на поверхности снова возродится весна. Придёт пора свадеб, разгульный Белтейн. Но я этого уже не увижу.
Когда я вернулась в комнату, выделенную нам под спальню, Уна лежала на кровати, отвернувшись к стене. Я не слышала её всхлипываний, не видела слёз, да и не хотела сочувствовать. Моё сердце медленно умирало вместе с зелёной листвой родной ясеневой рощи.
Мабон — последний шабаш перед Самайном, но это ещё не смерть, а последнее наслаждение жизнью, каждым глотком воздуха с этой стороны завесы. Но рано или поздно глаза закроет пелена. Остаётся надеяться, что на Самайн, когда сидам дозволено целую неделю бродить по Фейвильду, мне тоже окажут подобную милость.
Едва настал вечер, мы двинулись дальше. Тем же составом, что и раньше.
Уна замкнулась в себе и совсем не стремилась к разговору, впрочем, я была этому только рада. Мы сидели напротив друг друга в повозке, и каждая делала вид, что соперницы не существует.
Служанки Уны и вовсе смотрели испуганными пичугами, то и дело перемигиваясь между собой, зато моя верная старшая подруга-сестра Кхира заметно повеселела и разглядывала проплывающие мимо деревья, будто торговка, возвращающаяся с пустым обозом с ярмарки.
Арлен ехал на каярде позади повозки, он избегал меня, и против воли это расстраивало. Духи знают почему, но мне хотелось слышать его речь, даже если в словах не было ничего ободряющего. Мир погружался в воспоминания об ушедших, Мабон — это ещё и повод вспомнить предков, не по своей воле навсегда покинувших наши края.
Я знала, что фейри не могут разделить моей печали. Хоть мы с ними и жили по соседству, всё же различия в укладе и мыслях бросалось в глаза.
Многие из «славного народа» почитают за честь отправиться в холмы, чтобы навсегда поселиться в подземных чертогах. Говорят, там закатывают пышные пиршества, во время которых можно услышать дивные песни старого времени, настолько прекрасные, что у иных могло бы остановиться сердце, если бы в подземных чертогах не жили бессмертные.
— Долг есть долг, — говорил даже вечно довольный миром вокруг Маркус.
Проблема лишь в том, что мы с фейри по-разному понимаем это слово. Сесть на трон тоже мой долг, разве никто этого не видит?! Я последний осколок рода Леонориев, правивших Авелином многие тысячи лет.
Мать взяла с меня слово, что я не позволю нашей крови угаснуть, а теперь у меня нет ни малейшей возможности выполнить данное обещание. Разве оно не может считаться священным?!
— Я тут кое-что услышала, — зашептала Кхира, придвинувшись ближе и стараясь не смотреть на Уну. — У наших собратьев. В подземных чертогах любят весёлых и звонких, чьи голоса своей силой держат своды подземных залов.
— Тем более мне не следует туда спускаться, — усмехнулась я, но на душе мрачное отчаяние уступило место светлой печали. Чему быть, того не избежать ни зверю, ни прочему волшебному существу. Время Самайна ещё не пришло, земля не оделась в траур.
Я улыбнулась и положила голову на плечо Кхире. Мелиады не притязательны к роскоши, мы не требуем удобств больше, чем того требует необходимость, поэтому вскоре я заснула. И снилась мне душная ночь Белтейна, когда на исходе весны заключаются браки, чтобы связать руки двоих атласной лентой, а сердца — оковами брачной судьбы.
Проснулась я оттого, что повозка дёрнулась и остановилась. Вокруг было темно, но на востоке алела полоска начинающегося рассвета. Похоже, Ищейки приказали ехать всю ночь без остановки, чтобы поспеть раньше срока.
— Тише, арта, — сказала Кхира, тревожно озираясь по сторонам.
— Менгиры, — мрачно отозвалась Уна. Её голос громким эхом отразился от столбов-камней, напоминающих молчаливых часовых, разбросанных волею неведомого полководца вдоль дороги. — Тропы сидов проходят здесь. Скажите, арты, а почему нам надо ехать дальше?
Маркус и Арлен застыли от удивления, но вскоре подъехали ближе. Каярды недовольно косились на Уну и причмокивали губами, будто подумывали куснуть дерзкую мелиаду, посмевшую нарушить их мерную поступь.
— О чём вы говорите, арта? Поясните, — произнёс Арлен, дав приказ остановиться и чуть наклонившись к Уне.
— Мы всё равно окажемся у сидов, так к чему тянуть? — ухмыльнулась та. Глаза Уны приобрели странный блеск, будто она являлась порождением осенней ночи, родственницей невидимых существ, оберегающих тропы сидов.
— Передайте уже нас, и делу конец! — выдохнула дочь мачехи.
Ещё немного, и с ней случится истерика. Я видела это по тому, как кривился рот Уны, как судорожно вздымалась её грудь. И понимала отчаяние мачехиной дочки, ведь сама жила с ним на протяжении последних дней, выдавшихся настолько насыщенными, что голова отказывалась воспринимать случившееся.
Только я уже свыклась, испробовала все оттенки этого горького напитка, приготовленного самой судьбой. А Уна находилась только в самом начале невесёлого пира Духов, управляющих нитями наших жизней.
Я понимала её как никто и против ожидания не испытывала злорадства. Мы обе жертвы, и обе вольны чувствовать отчаяние, и всё же должны ехать дальше, пока повозка не достигнет конечной цели тягостного путешествия.
— Всё случится в свой час, — коротко ответил Арлен и посмотрел на меня. Наверное, хотел убедиться, что я не стану умолять. Но внезапно спросил:
— Вы не замёрзли?
— Нет, благодарю, арт.
Я посмотрела на фейри с удивлением. Разве его должно волновать, с комфортом мы едем, или нет? Главное — доставить живыми и невидимыми. Мелиады почти не болеют, если это не насланное проклятие.