Избранница Шахрияра
Шрифт:
Императрица согласилась и принялась ждать своего мужа, управляя страной, быть может, и не так мудро, как он, но куда мудрее, чем это могли делать сановники, не ведомые царственной кровью. В тишине и ожидании прошло еще десять лет. И вот долгожданная флотилия показалась на горизонте.
Но что это была за флотилия! Два несчастных корабля, истрепанные жестокими штормами, уже ничем не напоминали тех крутобоких красавцев, что покинули шумную гавань страны годы назад. Паруса порвали ветры, обшивка потускнела и прогнила, весла с трудом проворачивались
Слезы, о да! горькие слезы застлали глаза императрицы, когда она увидела это печальное возвращение. Когда же стало ясно, что кораблей всего два, императрица почти потеряла голову, ибо ее Фудзивара был так смел, что наверняка погиб в первом же сражении. Она не ожидала, что среди героев, возвращающихся на родину, сможет увидеть своего мужа.
Каково же было ее счастье, когда в полуседом оборванце она узнала его божественное великолепие, великого императора Фуздивару, властелина страны Канагавы и сотен сопредельных островов! Да, время не пощадило их обоих. Но не это сейчас тревожило императрицу. Более всего ей было интересно, где же та самая великая добыча, ради которой император покинул свою страну более чем на десять лет.
И вновь плавное повествование перебил вопрос Шахрияра:
– А ты, мудрая греза, ты бы ждала такого безумца? Ты бы правила страной, ты бы надеялась на возвращение такого сорвиголовы?
Шахразада несколько минут молчала, обдумывая ответ. Однако шум морского ветра в снастях джонок, входящих в порт, не утихал, хотя и был едва слышен. Более того, в воздухе стоял отчетливый аромат моря и рыбы (хотя уж ему-то неоткуда было взяться в курительной самого наследника престола).
– Ты задал мне непростой вопрос, мой принц. Боюсь, я не смогу на него ответить так, как тебе бы того хотелось.
– О нет, прекраснейшая, я не хочу ответа, который мне понравится. Я хочу ответа честного.
– Он тебя может разгневать.
– Должно быть, мне нужнее знать правду, чем выслушать еще одну льстивую тираду. Но говори же!
Шахразада поняла, что чувствует человек, который стоит у края пропасти, однако решилась и произнесла:
– Должно быть, я не ждала бы императора. Ибо бросить страну на добрый десяток лет может лишь тот, кто не печется о благе своего народа, а печется лишь о собственном неутоленном любопытстве. Однако я бы ждала любимого, который пропал на годы. Что для настоящих чувств годы, если жива надежда на встречу?
Да, Шахрияр такого ответа не ждал. Быть может, он надеялся услышать нечто более покорное, более ласкающее слух принца и наследника престола. Однако нашел в словах Шахразады мудрость и честность.
«Да, – думал принц. – Эта девушка совсем иная: она не перечит, но и не льстит, не готова излить реки меда, затаив в душе океан яда. Быть может, ради такой можно было бы и постараться вернуться невредимым. Даже отказавшись от заветной мечты».
Принц размышлял, подставляя лицо прохладному морскому ветру, и думал о том, что может уравновесить чаши весов, если на одной из них – мечта всей жизни.
Шахразада же продолжала рассказывать:
Этот вопрос так сильно мучил ее, что она едва дотерпела до того мига, когда император переступил порог
– Удачным ли было твое странствие, о мой муж, отрада моего сердца?
Император перевел взгляд с лица любимой на окно, откуда открывался изумительный вид на тихий в это время года океан.
– Ты задала мне, прекраснейшая, весьма непростой вопрос. Ибо я не достиг той цели, какую ставил, отправляясь в путешествие: Великий Морской Змей все так же бороздит океанские глубины. И значит, следовало бы назвать мое странствие неудачным. Но я столь много видел за эти долгие годы, столь много узнал, столь усердно размышлял, что считаю наше плавание более чем удачным.
– Тогда расскажи, муж мой, что же ты узнал.
– О, жена моя, это долгий-предолгий рассказ. И мудрецы будут заняты чтением дневников, что вели мы все в этом странствии, еще долгие годы. Тебе же я расскажу лишь одну историю о том, как я удостоился беседы с Владыкой Вод.
Императрица ахнула. О да, она ожидала чего угодно, но только не этого. И еще одно заставляло тревожно биться ее сердце – отрешенный, задумчивый взгляд мужа, который скользил по цветам и стенам, ширмам и яствам, но ни на чем не останавливался надолго. Императрице почудилось, что Фудзивара все не решается начать свой рассказ, до сих пор колеблется, не может собраться с духом и произнести что-то очень важное. Но она молчала, положившись во всем на судьбу.
Молчание затягивалось; наконец император заговорил:
– Сначала я решил, что никому и никогда не поведаю этой истории. Скажу лишь, что все рассказы о Великом Морском Змее оказались лишь пустой болтовней и суеверными сказками рыбаков… Но вновь и вновь возвращаясь к своему решению, я понял, что заблуждаюсь и людям надо, о нет, просто необходимо знать, что Великий Морской Змей существует, что он и в самом деле правит морями и хозяйничает в них, что он и в самом деле покровительствует честным морякам и рыбакам, охраняет ныряльщиц-ама и позволяет своим детям показывать самые щедрые жемчужные отмели.
Императрица молчала. Она внимала мужу так, как не слушала никогда ни одного человека, ибо в словах мужа жила такая боль, что ей становилось страшно.
– В тот миг, прекраснейшая, – продолжал Фудзивара, – когда я осознал это, повелел морякам, оставшимся в живых, перестать прокладывать новые курсы и повернуть к родным берегам. Ибо теперь самым важным стала не охота, а необходимость привести в страну это великое знание того, что Великий Змей существует на самом деле. Я вижу на твоем лице любопытство, и, поверь, жена моя, я обязательно удовлетворю его. Но сейчас, о звезда моего разума, мне следует поблагодарить тебя за то, что была разумной правительницей и сберегла для страны императорское имя Фудзивары.