Избранницы короля
Шрифт:
Однако Карл не отворачивался от нее; поэтому, когда ей говорили, что она обязана своим выздоровлением святым реликвиям, привезенным нарочно для нее во время ее болезни, она отвечала: «Нет. Я знаю, что поправилась только благодаря молитвам моего мужа и тому, что он был со мною от начала до конца».
ГЛАВА ПЯТАЯ
Увы! Одновременно с тем, как здоровье Екатерины крепло, заботливость короля быстро шла на убыль. Нельзя сказать, чтобы он стал менее внимателен к ней,
Барбара между тем благополучно разрешилась от бремени мальчиком, которому дала имя Генрих. Карл отказался от отцовства, но Екатерина знала, что он продолжал навещать детей Барбары, которых признал своими, и при этом подолгу засматривался на новорожденного, так что Барбара не теряла надежды.
«Какая жестокая судьба!» — думала Екатерина. Барбара рожает младенцев без перерыва: не успел один появиться на свет, как во чреве ее уж зачинается другой; она же, которая так страстно желает родить ребенка, более того, которая должна его родить, не смогла выносить свое единственное дитя и к тому же так ослабела после болезни, что в ближайшее время, вероятно, должна будет воздерживаться от новых попыток.
Известие о том, что Барбара так о ней беспокоилась, уязвило Екатерину до глубины души. Оказывается, леди Кастлмейн истово молилась о ее выздоровлении, — разумеется, не из любви к ней, а потому, что считала ее соперницей, не стоящей внимания, к которой даже не было нужды ревновать короля.
Теперь все взоры, одни любопытные, другие завистливые, обратились на Фрэнсис Стюарт. Король день ото дня пленялся ею все больше, и ее похвальная решимость хранить свое целомудрие начала уже казаться кое-кому чрезмерной.
Особенно взбудоражила всех история с французской коляской.
Посол Людовика, желая укрепить отношения между двумя странами и снискать расположение короля, подарил ему изящную застекленную коляску, какие только-только входили в моду во Франции. Весь двор сбежался полюбоваться на диковинку. Поскольку почти все подарки Карла вскоре как-то сами собою перекочевывали к его любовницам, то леди Кастлмейн, естественно, тут же объявила о своем намерении первой прокатиться в коляске.
Ей уже явственно представлялось, как она, во всем своем великолепии, въезжает в аллеи Гайд-парка. Наверняка лондонцы уже прослышали о новой коляске; теперь же, видя восседающую в ней Барбару, они убедятся, что она пользуется таким же благорасположением короля, как и всегда.
Они с Карлом опять примирились: в самом деле, не мог же он при всей его любви к Фрэнсис хранить верность женщине, упорно отказывающей ему в своих милостях. И он продолжал ужинать у леди Кастлмейн — хотя нередко, чтобы залучить его к себе, ей приходилось приглашать в свои апартаменты и Фрэнсис Стюарт.
Барбара опять была беременна, и хотя король до сих пор еще не признал предыдущего ребенка, она уже не сомневалась в том, что он скоро это сделает, и горячо уверяла его, что ее новое дитя, вне всякого сомнения, от него.
В тот день, когда посол Грамон преподнес
— Завтра неплохо было бы показать лондонцам вашу новую коляску, — заметила она.
— Что?.. Да, — рассеянно отвечал король. Он думал о том, что, кажется, Фрэнсис была с ним сегодня чуть мягче обыкновенного. Когда во время игры в жмурки он поцеловал ее, она не отпрянула от него, как всегда, лишь укоризненно — или даже не очень укоризненно? — рассмеялась.
— Вы же знаете, как они любят, чтобы им без промедления показывали все новинки. Об этой коляске они наверняка уже слышали и теперь ждут, что в первый же погожий день она появится в Гайд-парке.
— Пожалуй, — сказал король.
— Мне хотелось бы ее обновить.
— Не думаю, что это возможно, — сказал король.— Невозможно? Отчего же?
— Королева сообщила мне, что сама желает выехать в коляске, вместе с женою моего брата. Она считает, что этого ждет народ.
— Народ?! Народ не ждет ничего подобного.
— Вы правы, — невесело заметил Карл. — И это только говорит о нашем недостойном поведении в прошлом.
— При чем тут наше недостойное поведение? — фыркнула Барбара. — Людей интересует коляска, а не королева.
— А если дело только в том, чтобы показать горожанам новую коляску, то какая разница, кто в ней будет сидеть? Пусть это будут королева и герцогиня Йоркская.
Сверкая глазами, Барбара поднялась.
— Меня удивляет ваше отношение ко мне. Вы не желаете исполнить ни одну мою просьбу!
— А меня всегда удивляет стремление подменить истину заведомой ложью! — возразил король. — Я почти никогда и ни в чем вам не отказываю, и вы это прекрасно знаете — и все же пытаетесь уверить меня в обратном. Для чего?
Здравый смысл подсказывал Барбаре несколько умерить пыл: ведь ее влияние на короля было уже не безгранично. Даже ее щедрая чувственность всякий, раз привязывала его к ней лишь ненадолго. Увы! — первое место в сердце короля бесспорно принадлежало Фрэнсис Стюарт. Однако мысль о том, что, быть может, именно Фрэнсис уговорила короля предоставить королеве право обновить коляску, приводила Барбару в ярость. Эта притворщица так упорно твердит о своей преданности королеве, что наверняка за этим стоит тонкий расчет.
Однако она не собиралась так просто уступать право первой прокатиться в роскошной коляске кому бы то ни было.
— Я попросту наскучила вам! — воскликнула она. — Вы... вы забрали мою молодость... лучшие годы моей жизни!.. И вот теперь, после того как я нарожала столько детей...
— Еще неизвестно, чьи это дети.
— Они ваши, сир! Да, ваши!.. И не пытайтесь делать вид, что вы тут ни при чем! Я посвятила вам всю свою жизнь — потому что вы король, и я старалась служить вам, как могла.