Избранник ворона
Шрифт:
XV
(Ленинград, 1976)
– О, на ловца и зверь! Рванули в «Петрополь»? Сегодня я обязан надраться в говно... Хотя нет, прикид у тебя явно не для пивнухи. Тогда, может, в «Погребок»? Я проставляюсь – денег как грязи! Стипуху за лето авансом выдали.
Нил выразительно похлопал по карману. Глаза Ванечки Ларина загорелись, но он пересилил себя и ответил со вздохом:
– Пока не могу. Ведено хранить трезвость до восемнадцати ноль-ноль.
– А что такое?
– Домашний банкет по случаю защиты диплома.
– Погоди, чьей защиты?
– Моей, чьей же еще?
Нил посмотрел на Ларина повнимательней – отутюженный парадный костюм, новая белая рубашка, полосатый галстук, выбритые щечки благоухают польским «Варсом».
– Отстрелялся уже? – Ларин кивнул с важным видом. – Поздравляю! И что дали?
– Пять шаров, естественно... Ну, с минусом, если честно, так ведь минус в диплом не пишется.
– Ну ты просто ундервуд! Такое дело грех не отметить. Давай хотя бы чисто символически.
– И рад бы, но... Ты ж меня знаешь, я на полдороги не останавливаюсь... Лучше вечерком подгребай ко мне, гарантирую расслабон по высшему разряду. Адресок запиши.
– Ох, не дотерплю! – Нил переступил с ноги на ногу.
– А что так? – Ларин смотрел с удивлением. В проштудированных им научных трактатах про алкоголизм такое состояние называется «интенционный тремор», и ему было крайне странно наблюдать этот клинический симптом у приятеля, которого он, в сопоставлении с самим собой, держал чуть ли не за трезвенника.
– Тоже отмечаю... – Нил опустил глаза. – Четвертый месяц праздную вновь обретенную свободу.
Дни свободы были безрадостными и долгими. Ежеминутно, почти физически, Нил ощущал, как, леденеет душа, покрываясь инеем бесчувствия. Ощущение было мучительным, он боролся с ним, боролся, боролся, судорожно хватаясь за все, что могло хоть немного замедлить неумолимое приближение черной, холодной бездны – музыка, скоротечные романы, вино...
– Мальчики, привет!
Мимо них, чуть замедлив грациозный ход, ангельским видением проплывала Таня Захаржевская.
– Привет! – воскликнули они дуэтом. Она послала им воздушный поцелуй – один на двоих – и через десяток легких шагов скрылась за кирпичным углом кафедры физкультуры. И только тогда Нил вновь перевел взгляд на Ларина.
– Без шансов, портвайнгеноссе. Это, знаешь ли, создание из иного мира, не нам, смертным, предназначенное, – философски заметил Ларин. – Знаешь, а я, пожалуй, рискну остаканиться с тобой за компанию. Вперед?
Против обыкновения, общество друг друга оказало на каждого сдерживающее влияние и, чинно приняв по сто пятьдесят «бурого медведя» в приличной забегаловке на Первой линии, Нил и Ванечка столь же чинно распрощались, договорившись, что вечером непременно встретятся у Ларина дома.
В многоэтажную семейную общагу на улице Беринга Нил явился, выставив в качестве живого щита Веру Хауке, истерично-припадочную полубогемную дамочку, которую он подцепил по пьянке на каком-то вернисаже и теперь не знал, как отцепить. Войдя, Нил был приятно удивлен тем, насколько уютной оказалась крохотная квартирка, насколько хорош, хоть и непритязателен, был стол. Но более всего его потрясла хозяйка, жена Ивана, поразительной красоты брюнетка с огромными зелеными глазами, гитарным станом и чарующим низким голосом. Нил не собирался петь в этот день, но... У соседей добыли раздолбанную гитару, которую он настроил только при помощи плоскогубцев, а потом выдал самый звездный репертуар. Почему-то он не сомневался, что Ванькина жена должна великолепно петь, и очень рассчитывал, что своими песнями сумеет завести и ее. Так и вышло. Ее пение превзошло все его ожидания...
Вера Хауке весь вечер демонстративно молчала, а дома закатила истерику по высшему разряду.
– Ты весь вечер только и делал, что пялился на эту шлюху! – самозабвенно визжала она, не желая слышать его объяснений и оправданий.
Войдя в раж, Вера, должно быть, не заметила Нилов предупреждающий оскал или же приняла за улыбку, и подпустила его слишком близко. Последовал страшной силы короткий удар в живот. Вера сложилась пополам и рухнула на пол, извергнув из себя весь праздничный ужин.
– Никогда, – медленно выговорил Нил, нависая над ней, – никогда не называй женщину шлюхой только за то, что она красивее, умнее и чище тебя.
Вера моргала в пространство, боясь взглянуть на него.
– А теперь убирайся. Вот тебе червонец на такси. За вещами приедешь завтра. Если через пять минут ты все еще будешь здесь, я убью тебя.
Когда Нил вышел из ванной, Веры и след простыл. Он взял тряпку, подтер блевотину, надел куртку и вышел. До утра мотался по теплому городу, бессвязно шевеля губами: «Татьяна Ларина... Татьяна Ларина... Татьяна Ларина... Впервые в жизни ударил женщину – защищая честь другой женщины... Другой женщины... Женщины другого... Женщины друга... Ни дня не прожить, не видя ее...»
Посреди Литейного моста его осенило – завтра же надо приехать на Беринга с магнитофоном, записать Татьяну Ларину, убедить мать устроить прослушивание. И, может быть, тогда...
В почтовом ящике его ждал белый конверт с одним лишь словом, начертанным незнакомой рукой:
«Баренцеву».
Глава четвертая
Коньяк, бессонница, тугие тормоза...
I (Ленинград, 1982)
– А дальше?
– А дальше начинается статья за недоносительство, которой Денисенко тыкал мне в нос при каждой встрече. Интересно, в приличных странах эта статья распространяется на ближайших родственников?
Константин Сергеевич Асуров поморщился, но Нилов невинный взгляд выдержал.
– Смотря, что понимать под приличными странами. У нас, например, стараются избегать. Мы же гуманисты.
– До тех пор, пока не поступило других указаний?
– Да ладно тебе! Авторитетно заявляю – тебе эта статья не грозит. Тетка безносая все списала... Плеснуть еще?
– Давай... А себе?
Асуров сокрушенно вздохнул:
– И рад бы, да утром, на службу.
– Сочувствую. А вот у меня бюллетень аж на неделю. Так что имею полное право...
Нил залпом выпил полстакана коньяку, вытер губы и отвернулся. Асуров с сочувствием посмотрел на него.
Их разговор начался еще утром, примерно через полчаса после того, как Нил вошел в свою одинокую комнату и бухнулся на матрас лицом вниз. Появления на балконе человека в плаще он не заметил и только изумленным взглядом отреагировал на вежливое покашливание.
– Тук-тук, позвольте войти.
Человек снял шляпу, и лишь тогда Нил признал в нем молодого следователя, сопровождавшего его на опознании в морге и удивительно похожего, на Ленина в молодости.