Избранники времени. Обреченные на подвиг
Шрифт:
Этот сухой и строгий документ предопределял сохранение Авиации дальнего действия в составе ВВС в полной организационной неприкосновенности, не давая ни малейшего повода для преобразования АДД в какое-либо другое качество.
Вряд ли Сталину пришлось созывать ГКО или хотя бы привлекать кого бы то ни было из его членов для каких-то там согласований или обсуждений уже принятого им решения. Скорее всего он сам, не отрывая руки, начертал ту единую державную фразу и подписал ее. Все! Государственный закон. Быть посему!
Это тяжелое известие застало Голованова в госпитале. Он снова там оказался в самый неподходящий
Не на шутку встревоженный, он в тот же день направил Сталину взволнованное письмо, в котором со всей возможной вескостью опять просил освободить его от должности командующего АДД и уволить в запас. Единственный, но крепкий и, казалось, неотразимый аргумент, известный Сталину не с чужих слов – затянувшаяся болезнь. О сохранении АДД под прежним флагом речи в письме не шло.
Сталин пока молчал. Ударить Голованова больнее было трудно. Но Новиков сумел добавить. Получив под свое начало крепко сколоченную и хорошо отлаженную структуру АДД, он вопреки букве и сути постановления ГКО настоял на преобразовании ее в воздушную армию.
Что мешало ему управлять АДД – сказать трудно. Кроме личностных, недоброжелательного свойства, мотивов, обращенных в сторону Голованова, но, видимо, импонировавших и Сталину, тут ничто другое не просматривается. Последующие превращения, совершенно необъяснимые на исходе войны, имели ту же окраску. Вся внутренняя структура теперь уже бывшей АДД была круто реорганизована, Гражданский воздушный флот и Воздушно-десантные войска, всего лишь двумя месяцами ранее введенные под начало Голованова, отпущены восвояси, а из названий полков, дивизий и корпусов мстительно вырваны определения «дальнего действия». Оскопленная и приниженная, ставшая всего лишь бомбардировочной, она нашла свое место в новом постановлении ГКО, которое – будто и не было того, предыдущего! – 6 декабря 1944 года Сталин подписал заново.
Последний, третий пункт, судя по всему, отредактированный той же высочайшей рукой, вопреки просьбам Голованова гласил: «Командующим 18-й Воздушной армией назначить Главного маршала авиации Голованова А. Е., утвердив его одновременно заместителем Командующего и членом Военного совета ВВС Красной Армии».
В одночасье исчезло само понятие «дальнебомбардировочная авиация», в разных звучаниях, но без обрывов, утвердившееся еще с Первой мировой войны.
Этот неприятный шлепок по профессиональному самолюбию почувствовали даже мы, на фронте, пытаясь по своему разумению осмыслить неожиданные перемены.
Голованов же крушение своего любимого детища воспринял как катастрофу, но перестрадал молча.
Странный, однако, вышел у него и должностной конгломерат: с одной стороны, Голованов был низведен до положения командующего армией, а с другой – возведен в ранг члена Военного совета и заместителя командующего ВВС Красной Армии – привилегии, которой не обладал ни один из 17 других воздушных командармов.
Командарм поневоле
Он все еще был в госпитале, когда позвонил ему Сталин и, справившись о здоровье, «приободрил»:
– Без дела вы пропадете, а с армией вы и болея справитесь. Думаю, что и болеть будете меньше.
Удивительные суждения! Почему же «без дела?» Голованов и в первом и во втором обращении к Сталину дал ясно понять, что он тяготится своим служебным положением и намерен,
Нет, в этих тяжелых для Голованова обстоятельствах Сталин был не так уж и добр к нему, как это может показаться при беглом чтении мемуарных записок. «Хозяин» крепко держал командующего АДД в своих железных руках и не отпускал на волю отнюдь не из благожелательных побуждений – просто так, «по собственному желанию» от него еще никто не уходил. Он, несомненно, знал – как знал все о всех, кто окружал его, – об особых, далеко небезоблачных, но внешне вполне пристойных отношениях друг с другом двух главных маршалов авиации и, конечно же, понимал, что значит для такого обостренно честолюбивого человека, каким был Голованов, после непосредственного подчинения ему, самому Сталину, оказаться на вторых ролях у Новикова.
Не возрадовался и командующий ВВС, неожиданно обретя под свое начало очень уж неуютного зама, все еще остававшегося куда более приближенным к Сталину, чем он сам, Новиков. Вероятно, Александр Александрович рассчитывал, что с преобразованием АДД в армию ее возглавит кто-то другой (не будет же Главный маршал командовать армией – для этого есть генералы), тем более Голованов решительно отказывался от этой новой для него ипостаси. И вот…
Вождь умел «расставлять кадры», подставляя несовместимых одного под другого. То-то в тех «глубоководных» архивах мне не раз попадались на глаза прелюбопытные записки на имя товарища Сталина с доносами на своих начальников – министров, маршалов… Особенно по части их личных пристрастий.
Но как бы то ни было – «смена вех» состоялась.
Голованов заметно замкнулся, в общении стал несколько суше, но внешнюю значительность не утратил, а с новым начальством по-прежнему держался обособленно: в работе Военного совета участия не принимал и не вступал в какие-либо контакты и связи с руководящими деятелями ВВС, предоставив эту новую служебную неизбежность своим управленческим службам и штабу.
Мало что изменилось и в характере формирования боевых задач: они все еще исходили из Ставки и Генштаба, а штаб ВВС, по сути дела, лишь дублировал их. Командующие же войсками фронтов обращались к Александру Евгеньевичу напрямую: в разгар наступательных операций они с еще большей настойчивостью, чем прежде, «тянули» дальних бомбардировщиков на свои полосы прорыва и на борьбу с резервами противника.
Почувствовал ли Голованов «новую руководящую руку»? Да ничуть. Он изрядно отошел от Ставки, но не приблизился к Новикову – был как бы сам по себе и, может, поэтому, как и предвидел Сталин, но отнюдь не по его «рецептам», болеть стал и реже и меньше. В военных и государственных кругах его, как и прежде, считали командующим АДД, и только в формальных документах он числился командармом.
Не тронулся с места и его штаб, однажды укрепившийся в Москве за крепостными стенами Петровского дворца на Ленинградском проспекте. Только командный пункт к тому времени был выдвинут в Брест, где большей частью «вдали от шума городского» и пребывал Голованов.