Избранники времени. Обреченные на подвиг
Шрифт:
Ту-4, бывший «Суперфортресс»
Еще не отгремели салюты Второй мировой войны, а мир уже услышал звуки третьей: американцы взорвали над Хиросимой и Нагасаки две атомные бомбы. Города-то японские, а адрес – советский.
Пока мы воевали с немцами и выпускали серийную боевую технику, американцы, коим война не особенно мешала, сумели сработать и новый стратегический бомбардировщик «Суперфортресс» Б-29 и атомную бомбу.
Нам на вызов ответить было нечем. 18-я воздушная армия в образе единственного стратегического ударного средства была для нашей страны, мягко говоря, слишком слабым
Что касается советской атомной бомбы, то она была еще в работе, и ее грозное явление миру виделось пока в перспективе. Ей навстречу шел и новый носитель, разработанный Андреем Николаевичем Туполевым, – дальний высотный бомбардировщик Ту-64, заметно превосходивший по некоторым параметрам летные и боевые характеристики своего заокеанского антипода.
Но альянс носителя и бомбы состоялся совершенно в иной, неожиданной композиции. Дело в том, что вскоре стало ясно: отечественная промышленность, особенно в области авиационной металлургии, радиоэлектроники и телемеханики, не сможет одолеть проектное задание по Ту-64, рассчитанное на более высокий технологический уровень производства, чем тот, которым владела наша страна на исходе войны. В лучшем случае новый боевой корабль обещал оказаться повторением пройденного.
А бомба уже поджимала.
Кто-то из ВВС в отчаянии предложил повторить серию еще сохранившихся с войны четырехмоторных ТБ-7, ровесников американских Б-17, но эта беспомощная идея была отвергнута с ходу.
Сталин негодовал, искал, по обыкновению, виновных в отставании и источал угрозы тем, в чьих руках была авиация, – скоро он им припомнит все.
Между тем Голованов не заклинился на этой безысходности, а обратил свой взор на восток, в Приморье, где еще с конца 1944 года, после бомбежки объектов Японии, отсиживались на вынужденной посадке три вполне исправных Б-29. Это была не просто оказия, а воистину дар божий.
Был там и четвертый корабль, в Хабаровске, но он при посадке разбился.
Их экипажи в жарких объятиях наших чекистов сразу куда-то исчезли – неважно что союзники. А морские военные летчики, на чьих аэродромах присели «Боинги», постепенно освоили их, хорошенько облетали и были готовы зачислить в строй.
Но Голованов глаз не сводил с этих машин. Он обстоятельно изучил, в меру возможного, весь комплекс предстоящих проблем, и по его докладу Сталин приказал перегнать машины в Москву, а Туполеву, вызванному в начале июня на двухминутную аудиенцию в кремлевский кабинет, приказал прекратить работы по Ту-64 и в кратчайшее время – один к одному – создать точную копию Б-29.
Правда, первым и единственным из авиационных конструкторов, изучивших Б-29 в Москве, кто обратился к наркому авиапромышленности А. И. Шахурину с предложением поработать над этой машиной, был Владимир Михайлович Мясищев, и Шахурин был склонен поддержать его, но Голованов при докладе Сталину предложил передать это дело Туполеву. Сталин так и поступил.
Замысел был прост до гениальности: за тот срок, что будет отпущен Туполеву для завершения постройки первого советского «суперфортресса», наша авиационная индустрия под грозным оком вождя и лично товарища Берия, подключенного к этой задаче,
На склоне своих лет, при встрече с редкими собеседниками, Александр Евгеньевич иногда вспоминал те диалоги со Сталиным, что касались не только истории создания первого носителя, но и коллизий вокруг формирования ударных стратегических сил.
В старом блокноте поэта и писателя Феликса Чуева до сих пор хранятся записанные «по живому» в мае 1970 года прелюбопытные головановские откровения, среди которых – фраза, сказанная Сталину: «Все наши воевавшие самолеты – под пресс, а строить Б-29».
Позже, летом 1973 года, об этих майских и июньских диалогах со Сталиным Голованов сообщил на сборе военно-научного общества при Центральном Доме Советской Армии во время диспута по его книге «Дальняя бомбардировочная», подвергшейся, кстати, ожесточенной критике, которую Александр Евгеньевич, в свою очередь, отверг начисто.
Да, в первые послевоенные годы Сталин снова приблизил к себе Голованова и был к нему весьма благорасположен. Как усомниться в том, если однажды большой группе высших военных деятелей был преподнесен поразительный сталинский жест, адресованный лично Голованову.
Это произошло в середине марта 1946 года, в дни работы первой послевоенной сессии Верховного Совета СССР, в заседаниях которой принимал участие и Сталин. Пользуясь, так сказать, случаем, наши полководцы-депутаты решили запечатлеть этот немаловажный в их общественной жизни момент в обществе вождя, явившегося на сессию тоже в военной форме. В Георгиевском зале Кремля весь цвет советской военной элиты расположился перед фотокамерой четырехъярусным каскадом – в меру свободно и не очень придерживаясь неких норм «табели о рангах», однако первый ряд был укомплектован, что называется, по персональному определению – Ворошилов, Булганин, Жуков, Василевский, Рокоссовский, Конев, Буденный…
На крайние стулья усадили командующих родами войск: слева артиллерией – Воронова, а справа бронетанковыми войсками – Федоренко. В центре зияло свободное кресло для генералиссимуса.
Войдя в зал, Сталин одним взглядом окинул всех разом, бурно его встречавших, и вдруг, на миг остановив свой взор на фигуре Голованова, возвышавшейся во втором ряду справа, чуть отклонился в сторону, на ходу подправил стоявший с краю первого ряда стул, предназначенный для Федоренко, и молча указал на него Александру Евгеньевичу. Там Голованов и отображен – застыл для истории.
Ошеломляющая сцена! Такое попусту не проходит и имеет свои последствия – где со знаком плюс, а где и минус.
Дальняя авиация – это звучит гордо
А Новикова на каскаде не было. Во втором ряду, на левом крыле, сидел новый Главнокомандующий ВВС – таков отныне был его титул – генерал-полковник авиации Константин Андреевич Вершинин. Александр же Александрович, избранный депутатом Верховного Совета СССР, как и все другие, всего лишь в феврале, – 4 марта внезапно, без объяснения мотивов, был отстранен от работы и заодно отлучен от депутатства.