Избранное: Динамика культуры
Шрифт:
Чародейство поэтому не является ни методом установления законности, ни видом преступной практики. Им можно пользоваться двояко, но оно никогда не применяется в качестве открытого противостояния праву, хотя часто могло бы быть использовано ради корысти сильнейшего и для нанесения вреда слабейшему. Независимо от того, на что направлено его действие, колдовство всегда выступает как способ поддержания status quo [34] , как метод сохранения традиционных и противодействия формированию новых неравенств. Поскольку консерватизм является важнейшей особенностью первобытного общества, чародейство в целом выступает в качестве благотворного фактора, имеющего огромную ценность для первобытной культуры.
34
Наличное положение дел (лат.) –
Эти рассуждения ясно показывают, как трудно провести границу между квазиправовым и квазипреступным применением колдовства. «Криминальный» аспект права в обществах дикарей, возможно, является еще более неопределенным, нежели «гражданский» аспект, идея «законности» в нашем понимании трудна для применения, а средства восстановления нарушенного равновесия в жизни племени медленны и обременительны.
После того, как мы при анализе чародейства познакомились с тробрианской криминологией, перейдем к рассмотрению самоубийства. Самоубийство, хотя ни в коем случае не может считаться институтом восстановления законности, все же имеет свой правовой аспект. Совершить самоубийство можно с помощью двух приемов: ло’у (падение с вершины пальмы) и принятия смертельного яда, который добывают из желчного пузыря рыбы сока. Кроме этих есть и еще один, более мягкий, способ, заключающийся в принятии растительного яда тува, который обычно применяется для одурманивания рыбы; приличная доза рвотного снадобья может вернуть к жизни отравившегося этим ядом – может быть, поэтому он применяется поссорившимися любовниками, повздорившими супругами и в других подобных случаях, которых немало происходило во время моего пребывания на Тробрианских островах, но ни один из них не закончился трагично.
Две формы самоубийства с неизбежным смертельным исходом служат способом выйти из безвыходного положения, и их психологическая подоплека сложна, так как в качестве ее составных элементов выступают и стремление наказать самого себя, и жажда мести, и желание реабилитации, и чувство жалости к себе. Некоторое количество конкретных случаев, кратко описанных ниже, лучше проиллюстрирует психологию суицида.
Аналогичным уже описанному случаю с Кима’и было событие, которое произошло с девушкой по имени Бомаваку, которая влюбилась в юношу из своего клана. У нее был официальный жених, который во всех отношениях ей подходил, но нимало ее не волновал. Бомаваку жила в своей букуматула (спальное помещение для людей, не состоящих в браке), построенной для нее отцом, и там принимала своего любовника. Ее жених это обнаружил и ославил ее публично, из-за чего она, надев свой праздничный наряд и жалобно плача, прыгнула с верхушки пальмы. Это старая история, которую, по случаю самоубийства Кима’и, мне рассказал очевидец. Эта девушка, несомненно, искала выход из тупика, в который ее завели страсть и запреты традиции. Но непосредственной и существенной причиной самоубийства был момент оскорбления. Если бы не это, то глубокий, но не столь мучительный конфликт между любовью и табу никогда бы не привел к такому безрассудному шагу.
Мвакенува из Лилуты, человек высокого социального ранга, влиятельный чародей и выдающаяся личность, слава о котором дошла через несколько поколений до нашего времени, имел помимо прочих жен одну по имени Исова’и, к которой был очень привязан. Иногда он с ней ссорился и однажды в острой стычке обидел ее, употребив одно из самых страшных оскорблений (квой лумута), которое, если его наносит муж своей жене, считается особенно позорным {216} .
216
Сравнение и анализ оскорблений и непристойных выражений приведены в моей книге «Sex and Repression in Primitive Society», а также в статье, помещенной в журнале «Psyche» за 1925 г. (Vol. 3).
Исова’и, поступая в соответствии с традиционными понятиями о чести, тут же покончила с собой, прыгнув с вершины пальмы (ло’у). На другой день, когда оплакивали Исова’и, Мвакенува пошел по ее стопам, и его останки положили рядом с ней, чтобы оплакивать их вместе. В этом случае речь шла скорее о чувстве, нежели о праве. Но это событие хорошо иллюстрирует, как сильно традиционные чувства и чувство чести противятся всякому злоупотреблению, всякому нарушению равновесия. Оно также показывает, насколько сильно людей трогает судьба, добровольно избранная теми, кто лишил себя жизни.
Спустя некоторое время произошел случай, когда муж обвинил жену в прелюбодеянии, из-за чего она прыгнула с вершины пальмы. Другим случаем, который имел место не так давно, было самоубийство через отравление, совершенное Исакапу из Синакеты, которая также была обвинена своим мужем в прелюбодеянии. Богонела, одна из жен вождя Коутауйи из Синакеты, покончила с собой сразу, когда другая жена открыла, что в отсутствие мужа та изменила
Болобеса, жена одного из прежних верховных вождей Киривины, убежала от мужа в свою деревню и из-за угроз своих же родственников (дяди и братьев) отослать ее назад силой совершила самоубийство (ло’у). Мне известен целый ряд случаев, иллюстрирующих напряженные отношения между мужем и женой, между любовниками и между родственниками.
В психологии самоубийства следует отметить два мотива. Во-первых, здесь всегда есть какой-то грех, преступление или взрыв страсти – та вина, которую нужно искупить. Это может быть или нарушение правила экзогамии, или прелюбодеяние, или обида, нанесенная невинному, или, наконец, попытка уйти от своих обязанностей. Во-вторых, это протест против тех, кто сделал данный проступок всеобщим достоянием, публично оскорбил виновника и поставил его в безвыходное положение. Один из этих мотивов может иногда выступать с большей силой, чем другой, но обычно оба присутствуют в равных долях. Лицо, публично оскорбленное, признается в своей вине, берет на себя все последствия и наказывает себя само; но в то же время этот человек провозглашает, что к нему плохо отнеслись, обращается к чувствам тех, кто довел его до крайности – если это друзья или родственники; или же, если это враги, обращается к солидарности своих сородичей, требуя от них мести (лугва).
Самоубийство, конечно, не может восстановить законность, но оно дает обвиненному или преследуемому – независимо от того, виновен он или нет, – возможность уйти и оправдаться. Оно как бы давит на психику туземцев, удерживает их от насилия словом или делом, от всякого уклонения от обычая и традиции, которое могло бы оскорбить и обидеть кого-либо. Таким образом, самоубийство, как и чародейство, является средством, заставляющим туземцев точно соблюдать законы, удерживающим людей от крайних и нетипичных поступков. И чародейство, и самоубийство выступают в качестве консервативных факторов и как таковые образуют сильную опору права и порядка.
Итак, к каким же выводам подводят нас факты преступления и наказания, приведенные выше? Мы убедились, что принципы, на которых зиждется наказание за преступление, весьма неопределенны, что методы восстановления законности не имеют регулярного характера, что случай и личная страсть играют более важную роль, нежели некая система установленных институтов. Важнейшие из этих методов, по сути, являются побочными продуктами других, неправовых институтов, обычаев, учреждений и действий, таких как чародейство и самоубийство, власть вождя, магия, сверхъестественные кары за нарушения табу и акты личной мести. Эти институты и обычаи по своим главным функциям далеки от закона, они только частично и очень несовершенно служат поддержанию традиции и принуждению к ее соблюдению. Мы не встретим ни одного учреждения или обычая, которые можно было бы классифицировать как формы «соблюдения законности» на основании кодекса и с помощью установленных методов. Все законные институты, которые мы знаем, являются скорее средствами пресечения незаконного и нетерпимого состояния дел, восстановления равновесия в социальной жизни и обеспечения выхода чувствам обиды и несправедливости, переживаемым отдельными людьми. Само понятие преступления в тробрианском обществе может быть определено только в самых общих чертах – иногда в качестве такового выступает взрыв страсти, иногда нарушение некоторого табу, иногда покушение на личность или собственность (убийство, кража, нападение), иногда это – уступка своим преувеличенным амбициям, богатство, не санкционированное традицией и противоречащее прерогативам вождя или кого-либо из старейшин. Мы убедились также, что даже самые строгие запреты на практике бывают достаточно гибкими, поскольку существуют традиционные методы, позволяющие обходить их.
Теперь перейдем к рассмотрению примеров, в которых закон на самом деле не нарушается неким явно противоправным действием, но наталкивается на систему легального обычая, почти столь же сильного, как само традиционное право.
III. Конфликтующие системы права
Первобытный закон не является однородной, полностью унифицированной совокупностью правил, из которых по единому принципу строится последовательная система. Об этом мы уже знаем из предыдущего обзора правовых фактов на Тробрианских островах. Совсем наоборот, право этих туземцев складывается из ряда систем, более или менее независимых и лишь частично согласующихся между собой. Каждая из них – материнское право, отцовское право, брачное право, прерогативы и обязанности вождя и так далее – имеет какую-то собственную сферу действия, но может также выходить за свои законные границы. Результатом этого является состояние напряженного равновесия, иногда нарушаемого внезапными взрывами. Исследование механизмов таких конфликтов между принципами права, конфликтов открытых или замаскированных, имеет исключительно поучительный характер и выявляет сущность социальной жизни в первобытном племени. Теперь я перейду к описанию нескольких соответствующих событий, а затем к их анализу.