Избранное: Христианская философия
Шрифт:
Рассмотрим, напротив, этот новый вид свободы, который нам предлагают: если мы не согласимся на чисто словесные объяснения, то им трудно удовлетвориться. Согласно Жибьёфу, чем более мы определены Богом, тем более свободны. Ибо быть определяемым Богом, говорит он нам, не значит быть определяемым извне. Свобода состоит в формальном участии человеческой воли в божественной сущности. Следовательно, быть свободным — значит выйти из своей собственной сущности, чтобы войти в божественную, являющуюся для человека не чуждой, или внешней, а его подлинным бытием и сердцем его сердца. Поэтому можно участвовать в божественной бесконечности и теряться в ней, не теряя самого себя. Таким образом, бесконечность, которую человеческая воля приобретает, восходя к Богу, будет бесконечностью причастности и тем не менее будет составлять сердцевину нашей свободы [630] . Но тут Рейно невольно останавливается; он совсем не доверяет такой манере философствования. Чтобы ответ Жибьёфа на возражение касательно того, что «если Бог нас определяет, то мы не свободны», был удовлетворительным, нужно допустить, что человек и Бог оба составляют одну общую сущность, — допущение еретическое [631] . Если же, напротив, этот переход от человека к Богу представлен метафорически и как частичный, а не реальный и полный, то ответ Жибьёфа теряет всю свою силу [632] .
[630]
Gibieuf. De libert. I 17, 9 и 10. Raynaud. Op. cit., p. 81
[631]
Raynaud. Op. cit., p. 82–83.
[632]
Ibid., p. 308.
На самом деле, все эти якобы определения свободы через полноту, бесконечность,
[633]
Ibid., p. 140
[634]
Ibid., p. 217–218.
[635]
C. 292–300 явно направлены против де Берюлля.
[636]
Ibid., p.305.
Наконец, всю эту критику венчает классическое возражение, любимый довод молинистов: «Substantia novae sententiae, foetus Calvini» [13*] [637] . Рейно обосновывает такое утверждение сначала диалектическим рассуждением [638] , а затем авторитетами, из которых одни, сказать по правде, довольно смутны, а другие — неожиданны. Он вообще цитирует всех известных людей, которые видели в физическом побуждении учение, родственное учению Кальвина [639] . Рассуждая от противного, он цитирует Мартина Кемница, одного из самых отпетых пьяниц Лютерова кабака, который упрекал кёльнских иезуитов в пелагианстве за то, что они приписывали человеку способность отказаться от зова Бога и призыва благодати [640] . Отсюда ясно, что те, кто бросает молинистам тот же самый упрек, в одной компании с кальвинистами и лютеранами.
[13*]
Сущность нового мнения — зародыш кальвинизма.
[637]
Ibid., p. 114.
[638]
Ibid., p. 116–117.
[639]
Ibid., p. 272–273.
[640]
Ibid., p. 273.
Таковы главные упреки Рейно против «De libertate». Кажется, что он сам был весьма удовлетворен своим трудом. По рассуждениям Жибьёфа о полноте и бесконечности он, как ему казалось, нанес такой удар, от которого тому не оправиться. Значит, сражена и его концепция свободы, Рейно сломал его щит, выбил из его рук оружие и даже обломал ему когти [641] ; значит, дело сделано хорошо.
Жибьёф, однако, вовсе не считал себя полностью обезоруженным и хотел немедленно опубликовать ответ. В его бумагах была найдена привилегия на издание «Libertas vendicata» [14*] , которую он получил в 1633 г. Был ли он вообще написан? Или Жибьёф написал его, а потом сам уничтожил [642] ? Как бы то ни было, кроме этой привилегии и двух одобрений, ничего не обнаружили. Скорее всего, Жибьёф тогда же узнал от Челмерса, что у того есть вполне готовый ответ, который он собирался опубликовать. Поэтому Жибъёф отказался от бесполезного диспута и уничтожил свою книгу или решил ее не писать.
[641]
Ibid., p. 254.
[14*]
«Защищенная свобода».
[642]
Это второе предположение, как нам кажется, легче согласуется с утверждением Баттреля, что к привилегии были приложены оригиналы одобрений двух докторов Сорбонны, имен которых он, впрочем, не называет {Batterei. Memoires domestiques I 250).
Рейно не нападал на Челмерса, но Анна в приложении к своей книге весьма активно критиковал его. Он упрекал Челмерса не только за его взгляды, но и за отношение к иезуитам, заботами которых был взращен [643] . Челмерс упорствовал в своей позиции и в 1634 г. ответил за Жибьёфа и за себя самого новым трактатом, специально посвященным защите физического побуждения против книги о. Анна [644] . Дальше этого дискуссия не развивается и вскоре прекращается. Подобно тому, как Челмерс ответил за Жибьёфа, Рейно затем отвечает за Анна [645] , а потом в этом вопросе наступает тишина и борьба разворачивается уже на других подмостках.
[643]
Annat. Op. cit., p. 326–327.
[644]
«Antiquitatis de novitate victoria, sive justa defensio praemotionis physicae contra impetitiones pseudo Eugenii Philadelphi Romani», per R.P. Gulil.Camerarium Scotum, Congr. Orat. J.-C. presbyterum, sacrae theologiae professorem[15*]. Fastemburgi, apud Petrum Baretium et Joannem Alltemium, 1634. In-4°.
[645]
«Non causa ut causa, subjuncta vera causa. Elenchus sophismatis Gulielmi Camerarii Scoti»[16*]. Fastemburgii, apud Petrum Baretium et Joannen Altemium, 1635. In-4. Под именем о. дю Паскье, доктора теологии, бывшего ученика Рейно. Переиздано под именем Рейно: Opera, t. XVIII, p. 135–152.
Со времени публикации «De libertate» Жибьёф, наверное, не раз задумывался о странной личности одного из лиц, давших одобрение его книге, — о Жане Дюверже де Оранн, аббате Сен-Сиране. Жибьёф знал его задолго до того [646] . В 1621 г. о. де Кондрен, которого де Берюлль послал в Пуатье, чтобы основать там отделение Оратории, познакомился там с Сен-Сираном, которого держал при себе епископ города м-сье де ля Рошпозай [647] . Де Кондрен был, без сомнения, поражен достоинствами Сен-Сирана и познакомил его с главой своей конгрегации де Берюллем. Оба теолога встретились, по-видимому, в 1621 г., между мартом и ноябрем, в ходе путешествия, предпринятого Сен-Сираном, чтобы навестить Янсения в Лувене. Де Берюлль живо заинтересовался этой загадочной личностью. Он отметил у последнего «редкое, не часто встречающееся знание философии и схоластической теологии, большую начитанность в писаниях св. отцов, разум живой, проницательный и усердный», и, восхищенный такими достоинствами, «он по редкой своей доброте сейчас же воспылал желанием сделать его полезным тружеником Церкви» [648] . Итак, де Берюлль сразу решил использовать Сен-Сирана на благо Церкви и, кто знает, может быть, для большей славы Оратории. Но, к сожалению, в то же самое время Сен-Сиран лелеял замысел использовать самого де Берюлля и Ораторию для своего проекта общего обновления Церкви [649] . Ни те, ни другие не могли преуспеть: с обеих сторон были слишком яркие личности, чтобы позволить подчинить себя чужим целям. Де Берюлль не смог увлечь Сен-Сирана на свой путь. А Сен-Сиран не сумел вовлечь Ораторию в янсенистское движение. Однако вначале у него сложилось впечатление, что все идет как нельзя лучше. Де Берюлль и священники Оратории показались ему столь близкими его замыслам, что их содействие казалось гарантированным. С обеих сторон был тот же пыл внутренней жизни, то же стремление к обновлению духовенства, то же почитание отцов церкви, и особенно св. Августина, то же противостояние молинизму и та же неприязнь к иезуитам. Как не договориться, когда уже есть согласие по стольких пунктам? И тем не менее они не могли договориться. Все шло хорошо, пока затрагивались только св. Августин, благодать или иезуиты, но когда речь зашла о сопротивлении Священному престолу и о возможной борьбе с папой, начались сложности. Священников Оратории отделяла от янсенистов твердая решимость следовать указаниям Рима и подчиняться всем решениям папства [650] .
[646]
Мы располагаем очень интересным документом, содержащим свидетельство из первых рук об отношениях между Жибьёфом и Сен-Сираном, который тем не менее, насколько нам известно, еще не использовался. Речь идет об одной рукописи из библиотеки Арсенала: «Сборник о янсенизме» (Recueil sur le Jansenisme), содержащей «Мнение о. Жибьёфа из Оратории относительно янсенизма…» (Sentiment du Pere Gibieuf de l'Orafoire touchant le jansenisme…). Mss. 2009 (55 T.F.). Сочинение Жибьёфа против янсенизма или скорее (поскольку тогда не было речи о Янсении) против Сен-Сирана занимает с. 21–45. На полях с. 21 мемуара изложена история этой рукописи: «Г-н д'Ипр и г-н аббат де Сен-Сиран одобрили книгу о свободе о. Жибьёфа в 16… (sic.) году, но о. Жибьёф, узнав в ходе общения с ними, что их мнения опасны, вознамерился записать историю этой рождающейся ереси. Он составил по этому поводу данный мемуар, но поскольку большая занятость помешала ему как следует доработать рукопись, он устремил взор на о. Амлотта (Amelotte). Поэтому он передал г-ну де Рёти (Reuty) свой мемуар, написанный собственной рукой, чтобы передать о. Амлотту, который сделал копию и отослал рукопись г-ну де Рёти, но поскольку тот умер, так и не вернув о. Жибьёфу доверенную ему рукопись, о. Жибьёф просил найти ее в бумагах покойного, но она так и не была обнаружена. Осталась только копия у о. Амлотта, который передал ее мне в этом, 1675 году, в августе месяце». На рукописи же стоит дата 1638 г., по-видимому, это год написания рукописи.
[647]
«Преп. о. де Кодрен (Condren), который знал его в Пуатье, представил его преп. о. де Берюллю…» (Gibieuf. Op. cit., p. 21). Жибьёф не указывает дату, однако Сен-Сиран прибыл в Пуатье, по-видимому, в 1618 г., ав 1620 г. он получил аббатство Сен-Сиран- ан-Бренн, епископ которого отказался в его пользу; а Кодрен был послан в Пуатье в 1621 г. и провел там полтора года, проповедуя и исповедуя. Епископ наверняка представил обоих священников, которых он ценил, друг другу. Поэтому их отношения не могли начаться позже 1621 г. или, в самом крайнем случае, 1622 г. Относительно миссии Кодрена в Пуатье см.: Cloyseault. Recueil des vies…, pubi, par Ingold. I 209–212.
[648]
Gibieuf. Op. cit.,p. 21.
[649]
См. по этому поводу: «Рождение открытого янсенизма» (La Naissance du jansenisme decouverte) г-на де Преваля (de Preville), 1654, in 4°. Данный сборник представляется нам исключительно интересным в том, что касается отношения Янсения и Сен-Сирана к Оратории. Нам кажется, что содержащиеся в нем тексты позволяют утверждать, что Сен-Сиран пытался обмануть Ораторию и использовать ее для своего замысла. Ср. с. 18–19 — об истории с обетами; с. 44–45, 49, 64, 67, 78, 82 — о якобы помощи Янсения во внедрении Оратории во Фландрии; с.31, 35, 64 — о надеждах, связанных с Ораторией; с. 35, 38 — относительно одобрения Янсением «Речей» де Берюлля. Эти тексты показывают также, что еще до смерти Янсения янсенисты потеряли всякую надежду в этом плане; ораторианцы не имели «иерархического» духа (с. 86, 143) и не доверяли Янсению (с. 120, 123). Мы оставим в стороне вопрос о подлинности писем Янсения и ключа к ним. Попытка прямого доказательства этого увела бы нас слишком далеко. Сделав такую оговорку, мы можем констатировать, что Сент-Бёв, упоминая об этих письмах, не высказывает ни малейшего сомнения <в их истинности> (Пор-Рояль, 3-е изд., I 287 и слл.). Он признает их подлинность на основе свидетельства де Рапена, рассказывающего историю их публикации, из которой он и извлекает (там же) свои объяснения на их счет. Янсенисты, впрочем, пытались проинтерпретировать эти письма в своем смысле, но, насколько нам известно, никогда не отрицали их подлинность. Ср.: «Письма г-на Корнелия Янсения… г-ну Жану Дюверже де Оранку…» (Lettres de ?. Cornelius Jansenius… a M. Jean du Verger de Hauranne…), с замечаниями Франсуа де Вивье (Жерберона), 1702, in -12.
[650]
Ср.: «Sentiment du Pere Gibieuf… touchant le jansenisme…», p. 22 et sqq.
В том, что касается конкретно «De libertate», Янсений и Сен-Сиран были весьма озабочены появлением книги, публикации которой ожидали с любопытством. Янсений, который уже давно работал над «Августином», выказывал довольно сильное беспокойство по поводу неожиданной конкуренции [651] . Однако чтение книги его успокоило, и работа произвела на него впечатление усовершенствованного томизма, новой разновидности внутри томистской школы (thomisterie), идущей в правильном направлении, но остановившейся на полпути к истине. Тогда его удовлетворила только одна часть книги — та, что содержала критику понимания свободы как безразличия [652] . Во всем остальном «De libertate» не могла заменить его «Августина». В ней было недостаточно развито учение о предопределении, и даже с философской точки зрения, на которой, по-видимому, и стоял автор, «дело не было сделано как следует». Тем не менее Янсений одобрял в ней весьма многое и считал, что книга содержит «великие открытия» [653] . Он послал свое одобрение, но Сен-Сиран не смог добиться от него ничего большего. Несмотря на самые настойчивые усилия, он так и не убедил Янсения выступить в защиту Жибьефа против нападок Анна и Рейно [654] . Янсений боялся скандала и считал, что в этой полемике он больше потеряет, чем приобретет. К тому же он не мог простить Жибьёфу, что тот скомпрометировал дело, плохо его представив и изложив некоторые тезисы, которые должны были найти свое место в «Августине», не подтвердив их достаточными доказательствами. А более всего он дрожал при мысли, что Жибьёф будет, возможно, писать дальше, как ему это сообщал Сен-Сиран [655] . В итоге Янсений промолчал.
[651]
La Naissance du jansenisme… p. 82.
[652]
Ibid., p. 85–86.
[653]
Ibid., p. 88.
[654]
Ibid., p. 97, 117 et 119.
[655]
Ibid., p. 120 и 122.
В 1638 г. Янсений умер, поручив Фромону заботу о публикации своей рукописи, и в 1640 г. «Августин» вышел в свет. Оратория, которая за это время избавилась от Сен-Сирана, оказалась перед необходимостью вступить в новую борьбу, чтобы ее судьба не казалась связанной с Янсением, от которого кардинал де Берюлль и Жибьёф имели публичные одобрения их работ. Книга Янсения, кстати, одновременно скомпрометировала всех томистов, и прежде всего Жибьёфа, известного своей резкой критикой свободы как безразличия. Такая критика была одним из существенных моментов «Августина», и на нее неминуемо должно было обрушиться общее неодобрение, вызванное книгой в целом. Вспомним, в самом деле, о третьем из пяти предложений, которые будут осуждены несколько лет спустя: «Чтобы иметь заслугу или провинность в состоянии испорченной природы, человеку необязательно обладать свободой, противоположной необходимости, но лишь свободой, противоположной принуждению». Можно ли сказать, что Жибьёф придерживался этого? Мы боимся вызвать против себя слишком много теологических возражений. Ведь даже о том, придерживался ли такого положения Янсений, спорили сорок лет; Богу не угодно, чтобы мы пытались установить, содержалось ли оно у Жибьёфа или нет. Однако можно сказать по крайней мере, что он, как все томисты, и даже еще более энергично, утверждал что-то подобное. Бог может с необходимостью определить волю человека, оставляя ее свободной, и он определяет ее, не принуждая; если такое положение еретично, то критика свободы как безразличия, не будучи необходимо еретической (ибо возможны разные объяснения ее утверждений), оказывается по крайней мере компрометирующей и скомпрометированной.
Жибьёф и теологи томистской школы должны были почувствовать это со всей отчетливостью, читая «Августина» [656] . Янсений ранее упрекал Жибьёфа в том, что тот не добрался до самой глубокой сущности вопроса. Такой упрек мог бы показаться его причудой, однако, ознакомившись с содержанием «Августина», приходится признать, что это так и было. Какими бы ни были достоинства книги Жибьёфа, приходится признать, что даже с философской точки зрения «Августин» благодаря своей точности, дополнительным аргументам и большей глубине превосходит ее во всех аспектах. Оставим в стороне новые моменты, которые вносит сочинение Янсения в вопросы благодати и предопределения, и обратимся только к его пониманию свободы.
[656]
Cornelii Jansenii, Episcopi Iprensis. Augustinus. Lovanii, 1640. Три тома в одном, in-fol.
Чтобы искоренить молинизм и порочное учение иезуитов, Янсений борется с самым корнем зла — пелагианской ересью, которую возрождает учение «средней науки». А если исследовать, в чем причина заблуждения Пелагия, то она обнаружится в том, что Пелагий и его последователи хотели слишком много приписать свободному выбору и вознести его слишком высоко [657] . Для них свободный выбор существенным образом состоит в своего рода возможности или способности выполнить безразлично разные действия. Вот что постоянно встречается в их писаниях [658] . Они уклонились в подобные воззрения вследствие рассмотрения некоторых действий, которые сами по себе безразличны. Мы часто встречаемся с действиями, относительно которых нам безразлично, осуществлять их или нет. Когда же переходят к рассмотрению того, чем является наша свобода не по отношению к таким действиям, а по отношению к добродетели и пороку, они хотят сохранить для нашей воли возможность действовать безразлично к добру и злу. Такое безразличие кажется им настолько существенным для свободы, что они не могут понять, что и без него в наших нравах и наших действиях находится место для добра и зла [659] .
[657]
Augustinus I, col. 91.
[658]
Ibid., col. 93.
[659]
Ibid., col. 93–94.