Ночью медленно время идет.Завершается год високосный.Чуют жилами старые сосныВешних смол коченеющий лед.Хватит мне повседневных забот,А другого мне счастья не надо.Я-то знаю: и там, за оградой,Чей-нибудь завершается год.Знаю: новая роща встаетТам, где сосны кончаются наши.Тяжелы черно-белые чаши,Чуют жилами срок и черед.
Зима в лесу
Свободы нет в природе,Ее соблазн исчез,Не
надо на свободеСмущать ноябрьский лес.Застыли в смертном срамеНад собственной листвойОсины вверх ногамиИ в землю головой.В рубахе погорельцаИдет мороз-Кащей,Прищелкивая тельцаОпавших желудей.А дуб в кафтане рваномСтоит, на смерть готов,Как перед ИоанномБоярин Колычев.Прощай, великолепьеБагряного плаща!Кленовое отрепьеСлетело, трепеща,В кувшине кислородаИстлело на весу…Какая там свобода,Когда зима в лесу.
Мартовский снег
По такому белому снегуБелый ангел альфу-омегуМог бы крыльями написатьИ лебяжью смертную негуНиспослать мне как благодать.Но и в этом снежном застоеЕле слышно о непокоеСосны черные говорят:Накипает под их короюСумасшедший слезный разлад.Верхней ветви — семь верст до неба,Нищей птице — ни крошки хлеба,Сердцу — будто игла насквозь:Велика ли его потреба, —Лишь бы небо впору пришлось.А по тем снегам из-за логаНаплывает гулом тревога,И чужда себе, предо мнойЖизнь земная, моя дорогаБредит под своей сединой.
«Я тень из тех теней, которые, однажды…»
Я тень из тех теней, которые, однаждыИспив земной воды, не утолили жаждыИ возвращаются на свой кремнистый путь,Смущая сны живых, живой воды глотнуть.Как первая ладья из чрева океана,Как жертвенный кувшин выходит из кургана,Так я по лестнице взойду на ту ступень,Где будет ждать меня твоя живая тень.А если это ложь, а если это сказка,И если не лицо, а гипсовая маскаГлядит из-под земли на каждого из насКамнями жесткими своих бесслезных глаз?..
«С безымянного пальца кольцо…»
С безымянного пальца кольцоВ третий раз поневоле скатилось,Из-под каменной маски светилосьИскаженное горем лицо.Никому, никогда, ни при комНи слезы, средь людей как в пустыне,Одержимая вдовьей гордыней,Одиночества смертным грехом.Но стоит над могильным холмомВыше облака снежной колоннойЦарский голос ее, просветленныйОдиночества смертным грехом.Отпусти же и мне этот грех.Отпусти, как тебе отпустили.Снег лежит у тебя на могиле.Снег слетает на землю при всех.
Манекен
В мастерской живописца сидит манекенДеревянный, суставчатый, весь на шарнирах,Откровенный как правда, в зияющих дырахНа местах сочленений локтей и колен.Пахнет
пылью и тленом, пахнёт скипидаром,Живописец уже натянул полотно.Кем ты станешь, натурщик? Не все ли равно,Если ты неживой и позируешь даром,Ах, не все ли равно. Подмалевок лилов,Черный контур клубится под кистью шершавой.Кисть в союзе с кредитками, краска со славой.Нет для смежных искусств у поэзии слов.Кто хозяин твой? Гений? Бездарность? Халтурщик?Я молве-клеветнице его не предам,Потому что из глины был создан Адам.Ты — подобье Адама, бесплатный натурщик.Кто я сам, если плачут и ходят окрестНа шарнирах и в дырах пространство и время,Многозвездный венец возлагают на темяИ на слабые плечи пророческий крест?
«Тот жил и умер, та жила…»
Тот жил и умер, та жилаИ умерла, и эти жилиИ умерли; к одной могилеДругая плотно прилегла.Земля прозрачнее стекла,И видно в ней, кого убилиИ кто убил: на мертвой пылиГорит печать добра и зла.Поверх земли мятутся тениСошедших в землю поколений;Им не уйти бы никудаИз наших рук от самосуда,Когда б такого же судаНе ждали мы невесть откуда.
«В последний месяц осени…»
В последний месяц осени,На склонеГорчайшей жизни,Исполненный печали,Я вошелВ безлиственный и безымянный лес.Он был по край омытМолочно-белымСтеклом тумана.По седым ветвямСтекали слезы чистые,КакимиОдни деревья плачут наканунеВсеобесцвечивающей зимы.И тут случилось чудо:На закатеЗабрезжила из тучи синева,И яркий луч пробился, как в июне,Из дней грядущих в прошлое мое.И плакали деревья наканунеБлагих трудов и праздничных щедротСчастливых бурь, клубящихся в лазури,И повели синицы хоровод,Как будто руки по клавиатуреШли от земли до самых верхних нот.
«Сколько листвы намело. Это легкие наших деревьев…»
Сколько листвы намело. Это легкие наших деревьев,Опустошенные, сплющенные пузыри кислорода,Кровли птичьих гнездовий, опора летнего неба,Крылья замученных бабочек, охра и пурпур надежды.На драгоценную жизнь, на раздоры и примиренья,Падайте наискось наземь, горите в кострах, дотлевайте,Лодочки глупых сильфид, у нас под ногами. А детиСеверных птиц улетают на юг, ни с кем не прощаясь.Листья, братья мои, дайте знак, что через полгодаВаша зеленая смена оденет нагие деревья.Листья, братья мои, внушите мне полную веруВ силы и зренье благое мое и мое осязанье,Листья, братья мои, укрепите меня в этой жизни,Листья, братья мои, на ветвях удержитесь до снега.
«А все-таки я не истец…»
А все-таки я не истец,Меня и на земле кормили:— Налей ему прокисших щец,Остатки на помойку вылей.Всему свой срок и свой конец,А все-таки меня любили:Одна: — Прощай! — и под венец,Другая крепко спит в могиле,А третья у чужих сердецПо малой капле слез и смехаБерет и складывает эхо,И я должник, а не истец.