Подобно мудрецам, и я теперь обрушуРазгневанную речь на собственную душу.Из праха плоть пришла и возвратится в прах,И что мне золото и что стада в степях?О низости своей толкует жизнь земнаяНа разных языках и, смертных удивляя,Разит без промаха своих же сыновей.Мне, видно, суждено не удивляться ей.Я жил — и жизнью сыт. Жизнь — курица на блюде,Но в сытости едой пренебрегают люди.У жизнелюбия — причина слез во всем:И в солнечных лучах, и в сумраке ночном.От вздоха первого в день своего рожденьяДуша торопится ко дню исчезновенья.Верблюды и быки спешат на водопойПрямой, проверенной и правильной тропой.И как путем кривым идти не страшно людямПод копьями судьбы, нацеленными в грудь им?Мне опротивел мир и мерзость дел мирских,Я вырваться хочу из круга
дней своих.Отбрось тяжелый меч и щит свой бесполезный.Смерть опытней тебя. Она рукой железнойИ голову снесет, и в цель стрелу пошлет,И распылит войска — непрочный твой оплот.Она взыскует жертв и насыщает щедроТелами нашими земли немые недра.
«Никогда не завидуй избранникам благополучия…»
Никогда не завидуй избранникам благополучия.Жизнь их тоже смертельна, и все мы зависим от случая.Чувства тянутся к миру, и страждет душа неразумная.Есть у времени войско, а поступь у войска — бесшумная.Если б знала земля о поступках своих обитателей,Верно, диву далась бы: на что мы свой разум растратили?Лучше б не было Евы с повадкой ее беспокойною.Влажность ранней весны превращается в засуху знойную.О невыгодном выборе ты не жалеешь пока еще,Но ты сломлен, очищен и ветвью поник увядающей.Не для мирной молитвы ты прячешься в уединении,Ты себя устыдился, бежал от стороннего мнения.Мне — душа: «Я в грязи, я разбита и обезоружена!»Я — душе: «Примирись! Эта кара тобою заслужена».
«На свете живешь, к наслаждениям плоти стремясь…»
На свете живешь, к наслаждениям плоти стремясь.Но то, что приносят тебе наслаждения, — грязь.Измыслил названия, сушу и воды нарек,И месяц, и звезды… Но как ты солгал, человек!Тот взор, что на солнце порочная плоть возвела,К земле на поверку притянут веревками зла.
«Муж приходит к жене, ибо страсть отягчает его…»
Муж приходит к жене, ибо страсть отягчает его,Но от этого третье родится на свет существо.И пока девять месяцев будут друг друга сменять,Истомится под бременем тяжким страдалица-мать.К тем извечным стихиям она возвратится потом,От которых мы все родословные наши ведем.
«Так далеко зашли мы в невежестве своем…»
Так далеко зашли мы в невежестве своем,Что мним себя царями над птицей и зверьем;Искали наслаждений в любом углу земли,Того добились только, что разум растрясли;Соблазны оседлали и, бросив повода,То вскачь, то рысью мчимся неведомо куда.Душа могла бы тело беречь от всех потерь,Покуда земляная не затворилась дверь.Учи тому и женщин, чье достоянье — честь,Но будь поосторожней! Всему границы есть.Прелюбодейка спрячет под платом уголь глаз,И верная откроет свое лицо подчас.Дни следуют за днями, а за бедой — беда.От зла на белом свете не скрыться никуда.Гостить у нас не любят ни тишь, ни благодать:Того, что ненавистно, от нас не отогнать.Порой благодеянье ущерб наносит нам, —Тогда врагов разумно предпочитать друзьям.Приди на помощь брату, когда он одинок.Душе во благо веет и слабый ветерок.
«В обиде я на жизнь иль не в обиде…»
В обиде я на жизнь иль не в обиде,Но смерть свою приму я, ненавидя.В ожесточенье ждет моя природаЕе неотвратимого прихода.Но я столь грозной силе не перечуИ терпеливо движусь ей навстречу.Уйду — и все несчастья и тревогиОстанутся на жизненной дороге.Я — как пастух, покинутый в пустыне,Забочусь о чесоточной скотине.Как дикий бык, лишенный прежней мощи,Ищу губами хоть травинки тощей.Но вскоре у забвения во властиЯ распадусь на составные части.Не знаю дня такого, чтобы телоПомолодело, а не постарело.И у меня, о дети Евы, тожеПроходит страх по ежащейся коже.Непритуплённый меч, готовый к бою,Навис и над моею головою.Удар меча тяжел, но смерть в постели,А не в сраженье во сто раз тяжеле.С природой нашей вечное бореньеПриводит разум наш в изнеможенье.Я заклинаю: встань, жилец могилы,Заговори, мой брат, немой и хилый.Оповести неопытного брата —Какими хитростями смерть богата?Как птичью стаю сокол бьет с налета,Так на людей идет ее охота.Как волк бродячий режет скот в загоне,Так смерть — людей в юдоли беззаконий.Ее клеймо — на стае и на стаде,Она не слышит просьбы о пощаде.Я думаю, все небо целокупноУ смерти под рукою неподкупной.Настань их время — звезд не сберегли быВ своих пределах ни Весы, ни Рыбы.Все души зрит ее пустое окоМеж точками заката и востока.Подарком
не приветив человека,Смерть входит в дом араба или грекаИ, радуясь, не отвращает ликаОт смертной плоти цвета сердолика.Она — любовь. У любящих в природеПренебреженье к прежней их свободе.Ушедших не тревожит посетитель:Удалена от мира их обитель.И я гордился черными кудрями,Как вольный ворон черными крылами.Но жизнь прошла, и старость поразилась:Как в молоко смола преобразилась?Бурдюк с водой — и ничего иногоНет у меня для странствия ночного.
«Рассудок запрещает греховные поступки…»
Рассудок запрещает греховные поступки,Но к ним влечет природа и требует уступки.В беде житейский опыт не может нам помочь:Мы доверяем кривде, а правду гоним прочь.
«Я мог на г'oре им увлечь их за собой…»
Я мог на г'oре им увлечь их за собойДорогой истины иль близкой к ней тропой.Мне надоел мой век, я веку надоел.Глазами опыта я вижу свой удел.Когда придет мой час, мне сам собою с плечСедую голову снесет индийский меч.Жизнь — верховой верблюд; мы держимся в седле,Пока воровка-смерть не спрячет нас в земле.Аль-мутак'aрибу [40] подобен этот мир,А на волне его я одинок и сир.Беги, утратив цель! С детьми Адама связьНаотмашь отруби, живи, уединясь!Сражайся иль мирись, как хочешь. Друг войныИ мирной жизни друг поистине равны.
40
Аль-мутак'aриб — один из стихотворных размеров арабской поэзии. Здесь: символ однообразия.
«Лучше не начинайте болтать о душе наобум…»
Лучше не начинайте болтать о душе наобум,А начав, не пытайте о ней мой беспомощный ум.Вот прощенья взыскав, человек многогрешный и слабыйНосит крест на груди иль целует устои Каабы [41] .Разве скину я в Мекке невежества душный покровСредь паломников многих из разноязыких краев?Разве чаша познанья для уст пересохших найдетсяУ паломников йеменских, не отыскавших колодца?Их пристанища я покидаю, смиренен и тих,Чести их не задев, не унизив достоинства их.Молока не испив, ухожу, и погонщикам стадаСлова я не скажу, будто мне молока и не надо,И в могиле меня обоймет утешительный плен,Не разбудит в ночи завывание псов и гиен.Тьмы рабов у тебя, ты несметных богатств обладатель,Но не рабской неволей ты столь возвеличен, Создатель!
41
Кааба — главное мусульманское святилище в Мекке с находящимся там священным «черным камнем».
«О, племя писателей! Мир обольщает ваш слух…»
О, племя писателей! Мир обольщает ваш слухНапевом соблазнов, подобным жужжанию мух.Кто ваши поэты, как не обитатели мглы, —Рыскучие волки, чья пища — хвалы и хулы.Они вредоносней захватчиков, сеющих страх,Как жадные крысы, они вороваты в стихах.Ну что же, примите мои восхваления как дань:В них каждое слово похоже на резкую брань.Цветущие годы утратил я в вашем кругуИ дней моей старости с вами делить не могу.Уже я простился с невежеством ранним своим,И хватит мне петь племена ар-рабаб и тамим [42] .
42
Ар-рабаб и тамим — бедуинские племена древней Аравии.
«Сколько было на свете красавиц, подобных Плеядам…»
Сколько было на свете красавиц, подобных Плеядам,А песок и для них обернулся последним нарядом.Горделива была, отворачивалась от зеркал,Но смотреть на нее — другу я бы совета не дал.
«Поистине, восторг — души моей природа…»
Поистине, восторг — души моей природа,Я лгу, а ложь душе — напиток слаще меда.Есть у меня господь, и, если в ад сойду,Он дьяволу меня терзать не даст в адуИ жить мне повелит в таких пределах рая,Где сладкая вода течет, не убывая.Тогда помои пить не мне в аду на дне,Смолу на темя лить никто не будет мне.
«На волю отпущу, поймав блоху, затем…»
На волю отпущу, поймав блоху, затем,Что воля — лучший дар, чем нищему дирхем [43] .Как чернокожему из Кинда [44] , что в короне,Так этой черненькой, что на моей ладони,Мил'a земная жизнь: и у нее однаДуша — не более горчичного зерна.
43
Дирхем — мелкая монета.
44
Чернокожий из Кинда — прозвище родоначальника и вождя одного из южноаравийских бедуинских племен.