Избранное: Стихотворения. Поэмы. Переводы

Тарковский Арсений Александрович

IV. Заклинание Серафиты

Буря чертоги разбила твои. Горе Армазу! Крыло у него перебито. Ждал я тебя у гробницы твоей, Серафита, Ждал я — в полях пересохли ручьи. Спой мне! Когда-то мы пели с тобой, Пели, как реки, бок 'o бок залившие Мцхету. Вот я нашел тебя. Песню забытую эту Вспомни, крылатая. Спой! О, для чего ты с собой унесла Древнюю тайну? Зачем опочила в могиле? Чтобы напевы твои над могилой застыли Слаще печали, прозрачней стекла? Я всколыхну голубиную речь, Голос твой, нерасточенный немыми годами. Верен тебе, я снимаю корзину с плодами, Чашу слагаю с натруженных плеч. Тонкой рукой приношенья коснись И не отвергни моей переполненной чаши. Встань! По-язычески за виноградники наши И за отчизну свою помолись. Выйди из гроба. Настала пора Славы минувшей покинуть седое гнездовье. Благослови, осен'u нас высокой любовью, Прелесть твою возврати нам, сестра!

Карло Каладзе (р. 1904)

Камень

Был я камнем и, в твердыню Встроенный среди камней, На плечах держу поныне Древность родины моей. Кладка общая — доверье, И любовь крепит в камнях. Льнут к долине Кахабери, И Саингило, и Ках. Был я камнем… Призван к славе — Глыба, сколок отчих скал — Я основою

Рустави Для времен грядущих стал. За стеной стена вставала, Шел орнамент по камням, — И в каком из них начало Наступающим векам? Был я камнем, твердью, силой Белых и седых камней. Этот луг земля вспоила Белизной моих костей. Но дыханьем жизни новой Средь камней дышал и я, Послужил и я основой Для величья бытия.

Паоло и Тициан

[142]

Вспомню по сердечному веленью Близких мне сынов моей земли. Мнится, в день один, в одно мгновенье Паоло и Тициан ушли. Мнится, в день один, все вместе, хором Спросят в мир пришедшие о них. Я хочу восставить их перед взором, Погостить во временах былых. Вольный дух мне грудь отверз для слова, И меня навеки взяли в плен Тот, кто был, как сердце жизни новой, И стиха грузинского Арсен [143] . Оба не свидетели двадцатых — Братья этих памятных годов; Им, двоим — по духу младший брат их — Я доверил смуту ранних снов. Сверстников я в них искал впустую: Позже их родился я на свет. День за днем, то плача, то ликуя, Прожил я шестой десяток лет. Солнце, добрый утешитель, что же Не считаешь ты моих потерь? Вот на двадцать лет меня моложе Паоло и Тициан теперь. Цвет меняет возраста примета, Но, как встарь, бушует в жилах кровь. Не теряет молодого цвета Наша нестареющая новь. Хору народившемуся тесен Горного хребта широкий склон. Сердцем я вверяюсь морю песен, Гулу наступающих времен. Век мой не обнес меня подарком — Кормит хлебом завтрашнего дня, Юность не скудеет в сердце жарком На седьмом десятке у меня. И когда, как солнце из тумана, Жизнь встает и учит петь и жить, Как могу забыть я Тициана, Как могу я Паоло забыть? Учит время: даль близка. И крепок, Как в былые годы, наш союз. Облака — улыбок наших слепок, И в антеннах — песни наших муз.

142

Имеются в виду выдающиеся грузинские поэты Паоло Яшвили (1895–1937) и Тициан Табидзе (1895–1937).

143

Арсен Одзелашвили — народный герой Грузии, вождь восстания начала XIX века.

Ираклий Абашидзе (р. 1909)

Голос у Голгофы

Вот я у Голгофы, О боже, Вот я у Голгофы, Где свет мне забрезжил И день твой погас при распятьи, Я — чистой молитвы грузин, Благодатные строфы, И сонмам безбожных — Я Грузии отчей проклятье. Я — древо сухое, Нагое, Безлистное древо, Твой цвет — не увянет, Твой ствол — непреклонен и строен, Ты — солнце, Распятое Дланью неправого гнева. Тень солнца померкшего — Казни я не удостоен. И ведомо только тебе, Только мне, О, сладчайший, Блаженство распятья, Что жители слезной юдоли — Народы земные — Равняют С отравленной чашей И мукой горчайшей, — Одним только нам, И не боле. Я — червь, Я — молящий о жалости грешник, Но кто же, Кто зов твой услышал И понял, как я, Ты — властитель Всех душ, Всех глубин тайнозритель, Мой боже, Но душу твою Кто, как я, изучил, Мой учитель? Кто истинней мог бы, Смиренней, чем я, Вдохновенней — Рыданья души твоей Горлом почуять до дрожи, Постичь, почему Ты, как в полдень взыскующий тени, Бессмертье само, Верной смерти возжаждал, Мой боже. Кто лучше меня Знает волю твою, Что затмила Дневное светило И крест возвела при Пилате? Врата распахнулись небесные, Зрелость и сила По слову всевышнего Пала на плечи дитяти. И что есть распятье И эта палящая жажда Смешения с прахом земным И небесною влагой? И разве распятье Не честь для того, Кто однажды Увидел не в жизни Отраду и высшее благо? Ревнуя по истине, Мы откровенья алкали, И, мир постигая, Мы истине оба служили, Я — чадо земли, Плоть от плоти греха и печали, И ты — Без греха, Воплощенный в величье и силе. И если твой цвет молодой Затоптало коварство, То я, как Меджнун, Годы старости встретил в пустыне, И мне, Кроме истины, Нет ни пути, Ни лекарства, И жаждой былою Томится душа и поныне. И что же? Я, смертный, Достиг ли таинственной цели? Я верой в нее Истомил мою душу. И что же? Нашел ли? Достиг?.. Жизнь кончается, Сроки приспели, Мой путь завершен. Я стою пред тобою, Мой боже. О боже, распятый за истину В Иерусалиме, Душе моей страстной Несносны земные утраты. Я в поисках истины Зверя степного гонимей, Судьбою истерзан, У гроба стою нераспятый. Пока не исчез я бесследно Под крышею гроба В утробе отчизны твоей, Каменистой и ржавой, Скажи мне: К чему Так стремились при жизни Мы оба? Скажи наконец: Что есть истина, Боже мой правый?

Григол Абашидзе (р. 1913)

Ни дождями, ни вихрем

Есть любовь изначальная, Оправданье вселенной, — Все мы кости игральные Красоты несравненной. Не щедра ты, избранница, Не полна твоя мера. Что ни делай, останется В сердце твердая вера. Листья сорваны грозами, Перепутаны бурей, Но забрезжит над лозами Проблеск чистой лазури. Он дождями не смоется, Вихрем он не сотрется. Сердце думами кроется, С горя песня поется, — Празднуй, неблагосклонная, Я на праздник не прошен, Я, как ветка зеленая, Милой под ноги брошен. Мерь нещедрою мерою, Осуди эту ересь: В красоту твою верую И умру, не изверясь.

Даркветская луна

Нечто, похожее на этот лист.

Надвое распавшаяся единая сущность.

Гёте

Приди, я тоскую, приди мне помочь, Меня окружила даркветская ночь, А ты, как двойного листа половина, От стебля единого отделена. Я твой Модинахе [144] , я прах, я руины. Нельзя до тебя дотянуться, луна. Как хлынул бы я, непокорный судьбе, Рекой полноводной навстречу тебе! Рванулся — и встретил я полчища вражьи, Рванулся — и вражьи знамена шумят. И в каменных латах я замер на страже — Застывший над бездной немой водопад. Зачем эти горы покинула ты? Вернись! Я, как ястреб, гляжу с высоты, И камни, свидетели славы вчерашней, Могучие камни окутаны мхом, И ночь окружила разбитые башни… А ты в небесах у меня под челом. К тебе мои темные думы плывут, Тебя одичалые глыбы зовут, Когда-то с тобою мы были едины, — Войди в мою душу, как в те времена. Я твой Модинахе, я прах, я руины. Даркветская ты молодая луна.

144

Модинахе — название древней крепости в Грузии.

Правителю Дзеваху

[145]

Я зову тебя: выйди из гроба! Я ищу тебя: где ты, Дзевах? Перед общей судьбою мы оба — Уходящий в безвременье прах. Отзовись на мой возглас грузинский, На призыв стихотворной строки, Чтоб рванулся твой конь исполинский, Чтобы взвился твой сокол с руки. Но вдова молодая со стоном От тебя отвратила лицо, И на камень холодный со звоном С мертвых пальцев скатилось кольцо. Твоего отгоревшего счастья И биения крови твоей, Может быть, не забыли запястья, Виноградины пыльных камней? Может быть, у твоих украшений Память есть о движеньях живых И твоей истомившейся тени Вновь коснуться хотелось бы их? Может быть, ты и вправду измучен Вдовьим плачем над гробом немым? Съеден ржавчиной меч, и приручен Твой охотничий сокол другим. Может быть, в одинокой могиле Истлевавшие руки твои О последних объятьях молили, О блаженном земном бытии? Время льнет к твоему изголовью, Ты в глаза ему прямо смотри, — Встань, Дзевах! Мы равны пред любовью, — Патиахши, поэты, цари…

145

В Мцхете в одной из гробниц найдена именная гемма правителя древней Грузии патиахша Дзеваха.

Знамена

Народ грузинский помнит времена, Когда война Пылала в нашем стане. И мы знаменам дали имена: Горгаслиани и Давитиани [146] . Потом пришла прекрасная Тамар И — мнится: Все окрестные твердыни — Владычицы грузинской дивный дар. И лик ее — Был как мираж в пустыне. И кровь и слезы воин проливал, Взглянув на те стрельчатые ресницы, Но знамени Он все же не назвал Благословенным именем царицы. Не гром нагорья потрясал вокруг, — Ираклий меч занес рукою смелой, Чтобы потом Немало вражьих рук На башнях победителей чернело. За ратный труд Он был вознагражден — Неизгладимой славы удостоен, Но именем Ираклия Знамен Не окрестил отчизну спасший воин. Взлетело знамя, Пел военный рог, Смывалась кровью жгучая обида, Но кто из древних полководцев мог Превысить Горгаслана и Давида? Как будто в измерении ином, Иным огнем Они дышали оба… Вахтанга называли Волком-Львом — И не смирился он под крышей гроба. Так — пенье стрел Любил Вахтанг один, И нашу славу он донес до Ганга. И над Кавказом — Выше всех вершин, Как радуга, Светился меч Вахтанга. И этот меч Потом извлек Давид. Чтобы пред ним Два моря трепетали: Со старой фрески Нам в лицо глядит Живое око, Полное печали. Арабский всадник пал к его ногам. Не спасся турок от его погони — И держит царь Золотоглавый храм, Как робкую голубку, На ладони. Строптивый враг Не смел перечить нам, И никому Мы не платили дани, И реяли, Подобные орлам, Давитиани и Горгаслиани. Служители воинственной судьбы Бросались на врагов неусмиренных, Подобно львам, Встающим на дыбы, Могучим львам На боевых знаменах. Когда Тимур Дорогу пролагал Хмельным от крови Полчищам пророка, Стояли мы Неколебимей скал У тех полотнищ, Поднятых высоко. Теперь — Под ветром боя не кипят Торжественные орифламмы [147] эти. Они в музее Безмятежно спят, Овеянные славою столетий.

146

Горгаслан Вахтанг — грузинский царь Вахтанг I (V в.), выдающийся политический деятель и полководец, борец за независимость своей родины; по преданию, был прозван иранцами Горгаслиани, так как его шлем украшали изображение волка (горг) и льва (ислан).

Давид — государственный деятель Грузии, царь-полководец, вступил на престол в 1089 г., вел борьбу за объединение Грузии. Умер в 1125 г.

147

Орифламма — род знамени.

Тбилиси

Вы не верите россказням странным, На привычную быль непохожим, Но упал я подбитым фазаном В этот город на диво прохожим. Я, небесные выси покинув, Славлю стрелы любви светлолицей, — Смерть преследует Джелал-Эддинов [148] , Чтобы пели в грузинской столице. Всходит солнце, как водится в песнях, Брезжит луч за молочным туманом, Я — лучу и Тбилиси ровесник, Был и я сотворен Горгасланом. Это бедное сердце не лживо, Хоть рассказ мой и смутен, и странен. Бьюсь на улице людям на диво, Потому что охотницей ранен.

148

Джелал-Эддин — сын хорезмийского шаха Мухаммеда, правитель Хоросана, подвергший Грузию в XIII в. опустошению и беспощадно истребивший население Тбилиси в 1226 г.

Золотой виноградник

Живи, одета в светы негасимые, Да не затмится день высокий твой, О, щедрая поилица мечты моей И жизни виноградник золотой! Люблю я солнце, но люблю и тени я Вершин твоих и рек немолчный шум. Ты для меня — и корень вдохновения, И цвет стиха, и сердцевина дум. Ты солнце ясное мое, да славится Твой дух прямой и сердца глубина. На свете не одна страна — красавица, Но Грузия поистине одна. Когда дерзаю петь тебя, любимая, К сердечным струнам я тянусь рукой. О, щедрая поилица мечты моей И жизни виноградник золотой!