Избранное в двух томах. Том 2

Галлай Марк Лазаревич

глазами было... В тот же вечер сказал..

Ивановский немедленно вышел из состояния дремоты, посмотрел на меня

несколько секунд каким-то странным взглядом и тихим голосом произнес:

— Я тоже. .

Утро 13 апреля. Потом, просматривая в Москве вышедшие за время нашего

отсутствия газеты, мы поняли, что творилось в этот день в мире! Какой резонанс

получил первый полет человека в космос!

Породил этот резонанс и некоторые симпатичные преувеличения. На

стихийно

возникшей 12 апреля 1961 года в Москве демонстрации через Красную

площадь прошла группа студентов с несколько максималистским плакатом: «Все

— в космос!» Даже Сергей Павлович Королев несколько дней спустя отдал

известную дань подобным настроениям, заметив, правда, полушутя, что пройдет

совсем немного лет — и в космос будут летать все желающие по профсоюзным

путевкам. Конечно, это была шутка, но шутка, очень отвечавшая общему

настроению.

У меня сохранились два номера газеты «Правда» от 12 апреля 1961 года —

две разные газеты за одно число: обычный, нормальный выпуск и выпуск

экстренный. В первом — постановление «О мерах по улучше-229

нию координации научно-исследовательских работ», обмен посланиями между

председателем Совета Министров СССР и королем Йеменского

Мутаваккилийского королевства, новые правила приема в вузы и техникумы. . И

сразу после этого — экстренный выпуск; «Свершилось великое событие.

Впервые в истории человек осуществил полет в космос!..» И тут же под грифом

«Молния»—с телеграфной ленты»: «Америка ждала этого события. Крупнейшие

американские ученые предсказывали: вот-вот русские пошлют человека в космос, у них все готово.. » Отклики из Франции, из других стран.. Все это мы

прочитали назавтра — наверное, позже всех других читателей нашей прессы.

Но сейчас, в это утро, мы сидим в просторной комнате на втором этаже

уютного коттеджа. За окном весенняя Волга. Настроение у всех, насколько я

ощущаю, складывается из двух основных компонентов. Во-первых, это

успокоение и радость по поводу того, что Юра живой и невредимый, с

новенькими майорскими погонами на плечах сидит перед нами. Да, для

безопасности его полета было предпринято все, что можно. Но всё ли мы знали о

сюрпризах, которые способен преподнести космос?. В то ясное утро 13 апреля

наименее дальновидным из нас начинало казаться, что теперь-то уж можно с

полной уверенностью, порожденной результатами проведенного уникального

эксперимента, сказать: да, знаем все, предусмотрели все, никаких сюрпризов для

нас в запасе у космоса нет. . Опровергнуть это оптимистическое заключение

космос постарался в будущем. А в то утро радость за благополучие Юры

ощущалась ничем не омраченной.

Второй

компонент настроения, господствовавшего в коттедже на берегу

Волги, был чисто деловой. В авиации работа летчика не заканчивается посадкой, он должен еще отчитаться о выполненном полете. Тем более необходим

детальный — до последней мелочи — отчет после такого полета, какой выполнил

вчера Гагарин.

И он отчитывается — спокойно, последовательно, даже как-то подчеркнуто

старательно; словом, точно в той самой тональности, к которой мы привыкли за

время работы с первой группой космонавтов.

Выясняется, что он все, что нужно, заметил, ничего не забыл, внимательно

следил за работой оборудования корабля. Например, обнаружив в, казалось бы, самый эмоционально острый момент, непосредственно перед

230

стартом, что разговоры на Земле съели почти весь запас ленты в магнитофоне и

что ее поэтому может не хватить на время полета, по собственной инициативе

перемотал ленту — благо ранее записанные на ней предстартовые разговоры, конечно, были зафиксированы на лентах наземных магнитофонов. Словом,

думал, рассуждал, наблюдал.

Всех, разумеется, очень интересовало, как перенес космонавт явление

невесомости, — пожалуй, единственный фактор космического полета, который

практически невозможно в полном объеме воспроизвести на Земле. Нет, уверенно ответил Гагарин, никаких неудобств от явления невесомости он не

ощущал. Чувствовал себя все время полета очень хорошо.

— Ну, это за полтора часа. . — пробурчал про себя Парин.

И, как показало будущее, был прав. Адаптация человеческого организма к

длительному пребыванию в состоянии невесомости, а затем — об этом мы узнали

еще позднее — его реадаптация на Земле оказались едва ли не самыми сложными

проблемами космической биологии и медицины. Даже сегодня, после десятков

космических полетов, наука не может утверждать, что знает в этой области все.

— Иначе и быть не могло, — сказал Василий Васильевич Парин после

появления первых сигналов о вестибулярных нарушениях, испытанных

космонавтами в первых же более или менее длительных полетах. — Ведь все

живое на Земле эволюционировало в течение миллионов лет при наличии

гравитации, веса. Это запрограммировано в нас прочно. Не может организм

любого существа никак не реагировать на исчезновение столь мощного, генетически привычного фактора.

Но Гагарин, пробыв в невесомости менее полутора часов, естественно, никаких признаков дискомфорта, не говоря уж об ухудшении самочувствия, обнаружить не мог. Эти признаки проявляются позднее.