Избранное в двух томах
Шрифт:
Оскарович Хорецкий, известный авиационный инженер, непременный участник
подготовки и сотрудник штабов больших перелетов, совершенных экипажами
советских летчиков Чкалова, Громова, Гризодубовой в 1936—1938 годах. В
молодости Павел Оскарович сам был летчиком. Он окончил школу пилотов в
Англии во время первой мировой войны и, едва оперившись, принимал участие
как летчик-истребитель в обороне Лондона от налетов немецкой авиации, за что
был
нам об этом периоде своей жизни, а мы, говоря откровенно, до того, как
развернулась битва за Англию, слушали его нельзя сказать, чтобы очень
внимательно — примерно так же, как иногда слушает молодежь теперь наши
собственные воспоминания о минувшей войне. Но как только в Европе
развернулись события тридцать девятого года, рассказы Павла Оскаровича
неожиданно стали восприниматься нами как самые что ни на есть актуальные.
Конечно, мы понимали, что за годы, прошедшие между двумя — первой и
второй — мировыми войнами, многое изменилось: и типы самолетов, и их
скорости, и высота полета, и вес перевозимых бомб, да и вся тактика воздушного
боя. Но что явно оставалось неизменным — об этом говорила каждая строчка
газетных сообщений — это традиционный боевой дух англичан, их стойкость, выдержка, твердая решимость выстоять!. Впрочем, почему только англичан?
История показывает, что всякий народ проявляет те же
522
свойства, когда речь заходит о защите его страны от завоевателей.
А вскоре нам довелось лично познакомиться если не с английскими
летчиками вообще, то, во всяком случае, с весьма достойным их представителем.
В Москву прибыла делегация королевских воздушных сил, возглавляемая вице-маршалом авиации Кольером. В составе этой делегации был и наш прямой
коллега — летчик-испытатель майор Сли. Я получил задание «выпустить» его —
проинструктировать на земле и проводить в воздух — на нескольких типах
боевых самолетов. Задание это — или, вернее, не столько само задание, сколько
перспектива знакомства с «заграничным» летчиком — меня, по молодости лет, сильно заинтересовало. В довоенные времена то, что мы сейчас называем
«международными контактами», представляло собой явление весьма редкое и для
простых смертных почти недоступное.
. .Сли оказался невысоким, я бы даже сказал — хрупким по сложению
молодым человеком. Во всяком случае, на так называемого «типичного
англичанина» — рослого, неразговорчивого, гордого сына Альбиона, каким мы
смолоду его себе представляли, — наш гость похож не был. Как, кстати,
«типичного летчика» тоже. .
По-русски Сли говорил так же, как я по-английски, то есть практически
никак. Рассказывая ему, какие скорости следует держать на взлете и посадке, какие особенности поведения каждого самолета иметь в виду, какие показания
приборов считать нормальными и многое другое, необходимое для полета на
новой, ранее незнакомой летчику машине, я надеялся воспользоваться услугами
переводчика, но быстро убедился, что переводчик — милая девушка, бывший гид
«Интуриста», мобилизованная в армию, — знала, конечно, как свой родной
русский, так и английский,— но, увы, совсем не знала третьего, самого нужного
в тот момент языка: авиационного!
И тем не менее мы с майором Сли в общем поняли друг друга, объясняясь с
грехом пополам по-французски, а главное — когда наших весьма скромных
познаний этого прекрасного языка не хватало — с помощью международного
языка летчиков, языка плавающих в воздухе ладоней рук и указующих перстов, уткнувшихся в нужное место циферблата того или иного
523
прибора. Со стороны мы, наверное, представляли собой зрелище достаточно
забавное: невозмутимый Сли сидит в кабине, сосредоточенно кивая головой и
что-то записывая в планшет, а я рядом, на крыле исполняю нечто среднее между
шаманским танцем и выступлением мима, перемежая свои странные жесты
отдельными выкриками по-французски; на земле у самолета в подчеркнуто
независимой позе пребывает младший лейтенант — наша переводчица.
После десяти — пятнадцати минут подобного собеседования я спрашивал у
Сли, все ли он понял, а после его утвердительного ответа (высказанного, правда, нельзя сказать, чтобы очень уверенным тоном) соскакивал на землю и
интернациональным аэродромным жестом — рукой, выброшенной
горизонтально от плеча, — давал разрешение выруливать.
Сли выруливал, взлетал (не берусь утверждать, что во время первого его
взлета я чувствовал себя безукоризненно спокойно), несколько десятков минут
крутился неподалеку от аэродрома — и заходил на посадку.
По тому, как он взлетел на истребителе МиГ-3, как приземлился на
пикирующем бомбардировщике Пе-2, как вообще летал на ранее незнакомых ему
самолетах, будто давно освоенных — легко, чисто, даже, я бы сказал, элегантно,
— мы сразу поняли, что перед нами пилот высшей квалификации. Наверное, он
слетал бы ничуть не хуже и без моего инструктажа.