Избранное. Повести. Рассказы. Когда не пишется. Эссе.
Шрифт:
— Ну, с этим делом покончили, — небрежно сказал Белкин.
— Нет, товарищ Белкин, — тихо возразил Бородин и пояснил смысл своего возражения. — Я бы хотел с Кежун.
— Ну, так с этим делом покончили, — как будто не расслышав возражения, повторил завотделом.
— Не выйдет это дело, Бородин, — распустив веснушки, улыбнулся Мячкин.
— Есть уважительная причина, почему я прошу, — проговорил Бородин.
Мячкин что-то хотел возразить, но Белкин придержал его за руку и спросил Митю:
— А почему, объясни нам, ты хочешь, чтобы вместе с Кежун?
При этих словах все умолкли в ожидании ответа. Ольга оцепенела при мысли, что Митя может начать плести про маму никому не нужное, она ничего не видела вокруг и только почему-то ясно видела, как по лицу Мячкина, зарывшегося в бумагах, расползалась на рыжих веснушках ехидная улыбка.
— Мы всегда вместе, — после раздумья и паузы ответил Митя.
Не дав себе ни секунды на размышление, Белкин воскликнул:
— Да уж не любовь ли у вас, товарищи?
— А что ты думаешь! — хохотнул Мячкин.
— Да уж не любовь ли у вас? — повторил Белкин.
Ольга не шелохнулась, слезы выступили на ее глазах. Митя соскочил с подоконника, скрестил руки на груди.
Белкин продолжал с интересом смотреть на Митю, словно ожидая его разъяснений насчет любви. Потом, поводя красивыми бровями, как конь ушами, неспешно продолжил свою мысль:
— Значит, так скажем — на звезды глядите? Звезды вам дороже грешной земли? Не научно это, хлопцы, не научно!
— Это у них не любовь, а дружба, товарищ Белкин, — давясь от смеха, сострил Мячкин.
Кое-кто еще принимал все в шутку. Но многие поняли, что тут не до смеха, а иные сообразили, что неспроста Белкин, только что войдя в кабинет, заинтересовался именно Бородиным и Кежун: видно, имеется сигнал в горкоме. И в самом деле, вдруг посчитав, что сдобренные шутками первые замечания подготовили серьезный разговор, Белкин стал сух и жестковат.
— Что это за дружба одиночек? — спросил он собравшихся и помолчал, словно давая время ответить кому-нибудь.
Ответ действительно последовал. Веточка Рослова крикнула с места:
— Это разговор несерьезный, Белкин! Такие разговоры ведут наедине, да и то если умеют. — И чтобы сгладить резкость своего замечания, она добавила: — Давайте решать, кому куда. Не поняла я, почему надо разлучать Бородина и эту девочку.
Белкин поглядел на Рослову, но оставил ее слова без внимания.
— Всем коллективом надо дружить, товарищи, — сказал он тем же тоном подведения итогов. — Плохие у вас коллективы в классах, а вы разбредаетесь под ручку по плотине. Комсомол и дружбу вы разделяете.
Митя поднял голову.
— Вот что, — сказал он, — по расписанию я никогда не дружил. И не буду.
— А это что за разговор? — ленивым голосом спросил Белкин и подпер рукой затылок, чтобы удобнее, что ли, было разглядеть крикуна: — Что за слово такое: «не буду»? Что мы тебе, хлопец, локтем причесаться велим? Ты не забывай, где находишься. — Белкин встал, желая сформулировать самое важное, что должны были собравшиеся извлечь из этого разговора. — Надо сдерживать в себе… Сдерживать… — Ему не хватало слов, он досказывал руками, скрючив пальцы.
— А нечего мне сдерживать! Я и так сдержанный, — твердо сказал Бородин, защищая уже не себя, а Олю, ее одну. — Нехорошо так, товарищ Белкин.
— С кем разговариваешь? — нахмурился завотделом.
Видно было, что вмешательство Рословой смутило его, но упрямство брало верх, и он мрачно косился в тот угол, где сидела Веточка — самая популярная в городе вожатая. Все заметили эту неловкость.
Веточка Рослова быстро подошла к столу Белкина, но, раздумав, ничего не сказала и вышла из кабинета. Дмитрий Бородин выдержал взгляд Белкина. Тут не нужно запальчивости, если чувствуешь себя правым.
— Как работнику горкома я вам ничего не скажу, а как товарищу — стыдно, по-моему! — проговорил он. — Не разобрались, а сплетни собираете.
Белкин поглядел по сторонам, как бы ища подсказки у стен своего кабинета, затем показал на дверь.
— Ты, Бородин, выйди, проветрись. А ты, Кежун, останься.
Митя вспыхнул, не зная, как ответить, потом взглянул на Ольгу, ободрив ее взглядом, и почти выбежал.
Значит, не бывать лагерю? В одну минуту отняли то, о чем они с Олей мечтали всю зиму, всю весну. За что? За то, что Оля так перенесла свое горе, стала лучше учиться, стала серьезнее? «Сдерживать себя…» — стиснув зубы, повторил Митя. Да он сам больше всего боится, чтобы Оле показалось, что он как-нибудь грубо, нехорошо поглядел на нее. Но до этого Белкину нет дела! Этого не объяснишь ему, не расскажешь. А вот что в прошлом году была какая-то мерзкая история с восьмиклассницей в левобережной школе — это дело очевидное. И, значит, все мы такие? Ждет только пакостей. Стрижет под одну гребенку.
Обида росла в нем, слепила его, и он, обдумывая, как могло случиться, что его прогнали, не сознавал, что давно сидит на теплом камне фонтана, не видел, как здание горкома всеми своими стеклами рассверкалось навстречу уходящему за деревья солнцу. На минуту Митя по-юношески наперекор смыслу решил попробовать оправдать, помиловать Белкина. Что значит «сдерживать»? Может быть, он, сказав это, имел в виду что-то личное, пережитое? Может быть. Но тогда, значит, так редко упражняется он в откровенности, что никаких не нашлось у него слов, кроме дурацкого «сдерживать».
От этих мыслей Митю отвлекли подошедшие приятели. Эдик Мотылевич предложил папироску, уселся рядом, не спрашивая разрешения, не поинтересовавшись, зачем тут Бородин. Женька Постников стал рассказывать, как он нашел чернильный пузырек в матерчатом футляре, тот самый, с которым ходил во второй класс, когда учились в бараке, — он решил взять пузырек в Москву, пусть стоит, украшает студенческое общежитие. А часы перед входом в здание показывали шесть — сейчас, наверно, выйдут собравшиеся у Белкина комсомольцы. Там, под часами, уборщица подметала лестницу подъезда, как будто ждала важных гостей. Все вокруг как-то отделилось от Мити и потеряло свои веселые краски. Он даже поморщился: «Ну, что ты со своим чернильным пузырьком!» — и встал нетерпеливо.