Избранное
Шрифт:
— Думаю, что этот плач вы не слышали. Он не доходил до ваших ушей.
— Возможно. А по какой причине ваша жена плакала в соседней комнате?
— Я имею в виду не мою жену и не какую-то определенную соседнюю комнату, господин прокурор. И я говорю не о плаче, вызванном ясной причиной, и не о женщине, которая плачет, чтобы ее услышали. Я говорю о слезах, пролитых над быстротечностью всего сущего. Эти слезы не становятся менее быстротечными после того, как бедняжку погладят по голове или заверят в своем постоянстве. Конечно, можно заткнуть уши, так оно чаще всего и бывает. Вас это устраивает?
— Устраивает это нас или нет, не играет роли. А вот вы обращались со своей женой не как с существом из плоти и крови, — возмущенно закричал прокурор.
Подсудимый оглянулся, ища глазами адвоката:
— Господин председатель, со мной можете делать все, что вам угодно. Мне это безразлично. Но я заявляю протест, я не хочу, чтобы о моей жене говорили таким непозволительным образом.
Все присутствующие были удивлены негодованием подсудимого и тем возмущенным тоном, каким он заявил свой протест.
Председатель сказал: он, мол, не думает, что прокурор намеревался оскорбить жену подсудимого. Кроме того, сам он, председатель, не понимает, почему подсудимый так болезненно отнесся к замечанию обвинителя.
— Но мы ведь здесь не в больнице, — сказал подсудимый.
Председатель суда еще раз заверил подсудимого, что тот, как видно, неправильно истолковал слова прокурора.
— Давайте продолжим слушание дела. Согласно показанию вашей матушки…
— Моей матушки? — прервал его подсудимый с изумлением.
При чем здесь его мать?
— Ваша матушка была вызвана в качестве свидетельницы. Почему это вас так удивляет?
Да, это его, между прочим, очень удивляет. Что, собственно, могла сообщить его мать?
Ничего существенного, поэтому суд отказался от мысли принудить его матушку к поездке сюда. Сама она сказала, что в ее возрасте трудно будет перенести потрясение, которое неизбежно вызовет процесс, она не чувствует в себе достаточно сил для этого.
— Почему вы смеетесь, подсудимый?
— Разве я смеялся?
— Да, это так выглядит.
— Мне не до смеха.
— Ну хорошо. Ваша матушка была допрошена по месту жительства — если не ошибаюсь, вы родились в том городе, — допрошена тамошним следователем. Протокол допроса находится у меня, показания вашей матушки ничего особенного не прибавили, это верно. Но кое-что все же бросается в глаза: когда ей сообщили о тех фактах, о которых идет речь в этом зале — будьте уверены, сообщили с надлежащей осторожностью, щадя ее, — она воскликнула: «Я всегда этого ожидала». А когда ее попросили обосновать свои подозрения… Да, ей прямо поставили вопрос: считает ли она способным своего сына совершить такое деяние… Что случилось? Вам дурно?
— Это ужасно, — прошептал подсудимый. Он побелел как полотно, пошатнулся; казалось также, что он заскрежетал зубами, что иногда случается с человеком, который вот-вот упадет в обморок.
— Мы, конечно, понимаем, что вы охотно оградили бы вашу старую матушку от такого рода вопросов. Но вы должны согласиться, что из-за полной запутанности дела нам нельзя было пренебречь ее помощью. Само собой разумеется, вашу матушку предупредили, что она, как ближайшая родственница, может отказаться от показаний… Не дать ли вам стакан воды?
— Нет, спасибо, — сказал подсудимый. — Прошу прощения. — Видимо, он снова взял себя в руки.
— Странно, — заметил председатель суда. — Допрос вашей матушки вы воспринимаете как нечто ужасное, однако к самому происшествию относитесь весьма хладнокровно, и это не может не насторожить суд.
— Ужасным мне кажется другое: почему, собственно, допрашивают именно того человека, который меньше всего способен рассказать правду, и почему суд считает возможным опираться на эти показания?
— Между вашей матерью и вами отношения натянутые?
— Нет. Эти натянутые отношения я уже давным-давно прекратил. Позвольте спросить: моя мать ответила на вопрос следователя утвердительно?
— Нет, она не захотела обосновать свое спонтанное замечание, — ответил председатель. — Наоборот, она сказала, что эти слова случайно вырвались у нее. Она так считает.
— Ага! — воскликнул подсудимый.
— Что вы хотите этим сказать?
— Обвинение и сразу же опровержение для вида — такова тактика субъектов, находящихся по другую сторону пропасти. У них всегда в запасе доказательства своей невиновности.
— По всему видно, что вы не испытываете большого уважения к вашей матушке, — сказал председатель суда.
Но тут слова попросил адвокат. Он сказал, что и защита позволила себе, не испрашивая, впрочем, разрешения у подсудимого, попристальней взглянуть на его отношения с матерью, хотя они, собственно, не принадлежат к кругу вопросов, фигурирующих на процессе; но именно потому, что некоторые высказывания матери стали известны, и потому, что эти высказывания обвинение может истолковать в ущерб подсудимому, защита решилась на эту акцию. Так, например, несмотря на то что подсудимый тщательно следил за уничтожением всех писем частного характера, найдено одно письмо матери, в котором она утверждает, будто ею никто не интересуется, будто все бросили ее на произвол судьбы. Что ни говори, когда слышишь такое, это звучит обвинением сыну. Однако истинное положение вещей несколько иное. Мать подзащитного не только имеет средства к существованию, она живет хорошо. У нее трехкомнатная, роскошно обставленная квартира, ежедневно к ней ходит прислуга. В городе все знают эту почтенную, постоянно занятую пожилую даму: то она наносит визиты, то принимает гостей, то ходит в кафе, то занимается благотворительностью, то играет в бридж, а по воскресеньям посещает церковь. Кроме того, у нее в доме всегда толпятся неимущие родственники и знакомые: невестки, кузины, бывшие соученики и так далее. Эти бедные родственники и распространили сказку о достойной сожаления старой матери, брошенной на произвол судьбы. Сказку, в несостоятельности которой очень легко убедиться и прокуратуре, взглянув на цифры. Далее адвокат проанализировал финансовые возможности матери подзащитного. Несмотря на потери, вызванные войной и инфляцией, ее до сих пор можно считать женщиной состоятельной. Причем доходы ее значительно увеличились после того, как сын — здесь адвокат повысил голос, — после того, как сын в день своего совершеннолетия по доброй воле отказался в пользу матери от той части наследства, которая была завещана ему дедушкой. Официальный документ об отказе от наследства-можно в любое время получить в суде по наследственным делам. Да, по доброй воле, вдобавок в ту пору, когда мать вовсе не нуждалась в деньгах. Кстати, следует отметить также, что подсудимый был тогда вовсе без средств. Но как только у подзащитного появились денежные поступления, он, опять же по доброй воле и несмотря на то, что мать не испытывала никаких финансовых затруднений, счел своим долгом ежегодно оказывать ей помощь. В последние годы отчисления в пользу матери выражались в кругленьких цифрах. Адвокат прочел вслух несколько цифр из банковских счетов. Эти цифры, между прочим, объясняют также, почему подзащитный и его жена, имея неплохие доходы, вели весьма скромный образ жизни, во всяком случае, гораздо более скромный, нежели мать подсудимого. И наконец, надо отметить, что подзащитный подыскал своей матери надежного консультанта по налоговым вопросам, а также юрисконсульта. И что он платил этим господам из собственного кармана; все это его мамаша воспринимала как должное, продолжая жаловаться каждому встречному и поперечному на сына, который будто бы бросил ее на произвол судьбы. Каждый год подзащитный и его жена наносили матери двухдневный визит; при этом они жили в гостинице, чтобы не доставлять старушке излишних хлопот. Далее, следует отметить, что супруги посылали к дню рождения матери и к рождеству роскошные посылки со всякими лакомствами.
— Я распространяюсь обо всех этих фактах, быть может, излишне подробно, к тому же, как мне опять хотелось бы подчеркнуть, вопреки воле моего клиента и только потому, что меня и, без сомнения, также суд удивляет попытка обвинения сделать из старой, избалованной дамы серьезную свидетельницу; ясно как божий день, что беспрерывные жалобы и причитания этой дамы являлись необходимой приправой к ее благополучной жизни. Что касается моего подзащитного, то я бы скорее упрекнул его в том, что к этим жалобам, которые вполне естественны для старой женщины, он относился с излишней щепетильностью. Обладая преувеличенным чувством сыновнего долга, он тратил столь необходимые ему и жене деньги на мать, хотя та в них вовсе не нуждалась.