Избранное
Шрифт:
— Кто собирается приколотить море, фрау Траугот? — спросил я как можно спокойнее, но ответа не последовало. Она оцепенело уставилась в окно; я предложил ей выпить еще грогу, но она не взяла чашку. Мне хотелось успокоить ее, утешить, и я сказал, что в здешних местах спокон веку не было наводнений и не будет, что море никогда не затопит дюны. Однако я чувствовал, что слова мои напрасны: убеждать ее было все равно что пытаться расслышать шепот среди бури. Разговорами здесь не поможешь, надо что-то делать, надо избавить эту женщину от страха перед морем. Я как бы невзначай спросил, не переселенка ли она. Фрау Траугот медленно подняла голову.
— Вы ведь тоже, сударь, — тихо произнесла
Я сказал, где я родился, а она, с неподвижным выражением лица, назвала свое родное село. Оно находилось в долине, по соседству с горной деревушкой, где я вырос.
Чем она занималась, спросил я, и она ответила, что работала в поместье. Далее я узнал, что ее муж тоже работал в поместье, потом его взяли в солдаты и в сорок третьем году он погиб в Африке, а осенью сорок пятого года она со своим пятилетним сыном приехала сюда, в Ц.
Все это она рассказала мне не по порядку, а отвечая на мои вопросы. Я спросил, есть ли тут еще переселенцы, и она кивнула и снова молча уставилась в окно. Видя, что больше мне ничего от нее не добиться, я извинился, что отнял у нее время; фрау Траугот, покачав головой, взяла поднос с посудой и вышла из комнаты.
На улице бушевала непогода. Ветер пригибал траву к земле. Всходила лимонно-желтая луна. Фрау Траугот, сгорбившись, прошла через двор, и я вдруг представил ее такой же сгорбленной на помещичьем поле. «Надо ей помочь, — подумал я, — увезти ее отсюда, от моря, пока она совсем не потеряла рассудка!» История ее жизни представлялась мне совершенно ясной: батрачка в поместье, целый день гоняют туда-сюда, пока не вымотается; недолгое замужество было, пожалуй, единственной светлой порой в ее жизни, потом мужа взяли на войну, и он погиб, а ей пришлось покинуть родную деревню; и вот одна с ребенком она очутилась здесь, у моря, у незнакомого ревущего моря, которого никогда прежде не видела, и это бушующее море породило в ее душе смертельный страх и сломило волю; да, надо помочь ей, пока еще не поздно и она не помешалась окончательно. Ее землякам было, наверное, легче освоиться на новом месте, ведь они не были одиноки, как эта женщина; и тут я снова увидел ее опустошенные глаза и снова вдруг увидел барона. Вот он сидит в кресле с бокалом вина в руке, положив ногу на ногу, а на его поле, согнувшись, работает эта женщина; я вспомнил, как мы чокались с бароном, потом увидел себя солдатом армии, которая двинулась, чтобы покончить с сосуществованием народов, и я стиснул руками голову. Отныне судьба этой женщины интересовала меня не меньше, чем моя собственная.
На следующее утро я отправился к бургомистру. В конторе его не оказалось. Он ушел на строительство мола, сказала мне секретарша, — это, если идти по берегу, километрах в двух за обрывом. Я поблагодарил ее и отправился в путь. Ветер переменился, он дул сейчас в сторону моря, тесня от берега сопротивляющиеся волны. Клочья облаков сновали в небе, на зеленой отмели искрилась шипучая пена. Я попытался вообразить, что случилось бы, если бы ветер снова переменился и опять загрохотал прибой; я попытался взглянуть на это потухшими глазами фрау Траугот и увидел ревущее море и отверстые пасти драконов, из которых струилась ядовитая слюна. «Почему до сих пор ей никто не помог? — подумал я с возмущением. — Неужели они не видят, что эта женщина до смерти напугана, что она чахнет от страха!» Бургомистра деревни я представил себе этаким бюрократом, который равнодушно взирает на людей и не понимает ни горестей их, ни радостей.
За обрывом берег, постепенно снизившись охряно-бурыми террасами до уровня дюн, изгибался гигантской зубчатой дугой к горизонту. Внизу, на отмели, шла
Когда же я спросил, оказалось, что один из стоявших у копра людей в кожанке, худощавый мужчина лет пятидесяти, и есть бургомистр: обветренное морщинистое лицо, открытый взгляд, крепкое рукопожатие. Да, он действительно бургомистр, последовал ответ на мой удивленный вопрос, сюда, на стройку, он приходит помогать всякий раз, как выкроит время: дело срочное, рабочих рук не хватает, а отсиживаться в кабинете не в его характере. На речь бюрократа это не было похоже, бургомистр мне понравился, и я без обиняков сказал ему, что живу у фрау Траугот и хотел бы поговорить с ним о ее судьбе. Бургомистр вздохнул, поглядел на море и сказал, что это тяжелый случай.
— Ей надо уехать отсюда, — сказал я.
Бургомистр опять вздохнул и, расстегивая пояс куртки, сказал, что в том-то все и дело, что она не хочет.
— Чего не хочет? — спросил я недоуменно.
— Уезжать отсюда.
— Не хочет отсюда уезжать? — переспросил я, а бургомистр, ослабив пояс куртки, извлек из кармана брюк сигарету и сказал, что он уже трижды предлагал фрау Траугот перебраться в одну из деревушек в глубине района, но она каждый раз решительно отказывалась.
— Этого не может быть, — сказал я, вспомнив ее глаза.
Бургомистр пожал плечами.
— Тяжелый случай, — сказал он, закуривая. — Здесь ей не по душе, а куда-нибудь переехать она тоже не хочет.
— Значит, она надеется вернуться в родные места? — спросил я.
Бургомистр покачал головой.
— Я сам переселенец и знаю своих людей.
Фрау Траугот, добавил он, наверняка не хочет возвращаться, это он твердо знает, ведь он с ней давно знаком. Можно и ошибиться, заметил я, но бургомистр сказал, что никакой ошибки нет, фрау Траугот сама ему об этом говорила.
У меня не было оснований сомневаться в его словах: задумавшись, я глядел на колыхавшуюся траву, на бургомистра и пытался найти причину загадочного поведения этой женщины, но так и не нашел.
От мощных ударов молота громко лязгала металлическая рама копра. Я извинился перед бургомистром за то, что отвлек его от работы, но он сказал, что ему все равно пора возвращаться, и мы пошли вместе. Ветер немного утих, море было теперь светло-зеленым, с узкой фиолетовой каймой на горизонте.
Бургомистр вздохнул полной грудью.
— Хорошая погода готовится для вас, — сказал он.
Я посмотрел на море, под упругой гладью его перекатывались волны, будто мышцы под шкурой хищника. И я опять вспомнил глаза фрау Траугот.
— И все же ей надо как-то помочь, — с отчаянием в голосе упрямо сказал я.
— Мы сделали все, что в человеческих силах, — сказал бургомистр, а я спросил, неужели она настолько привязана к своему дому и клочку земли, что не хочет покидать их. Бургомистр ответил, что вряд ли причина только в этом: дом, который предлагали ей взамен, ничем не хуже ее рыбацкого домика, а земля здесь повсюду одинакова — черная, жирная, и кругом равнина.