Избранное
Шрифт:
Разрешилась и проблема платы за обучение. Теперь отцам семейств достаточно было послать ребенка в школу и дать ему немного еды, если она была. Если же еды не было, то не все ли равно, где голодать: дома или в школе? По крайней мере отпрыск получит высшее образование. На книги и письменные принадлежности тратиться не приходилось, потому что в школу ходили не учиться, а получать диплом. Ну скажи, разве не прекрасная реформа?
Ты спрашиваешь, почему люди еще соглашаются быть директорами или преподавателями? Это связано с двухвековой исторической эволюцией.
Сначала предметы в школах были разные и специалисты из этих школ выходили разные. Одни изучали промышленность, другие —
Постепенно общество разделилось на два класса: дипломированных и недипломированных. Первые рвались в чиновники или в преподаватели, а вторые довольствовались ролью простолюдинов. Сейчас я не буду говорить, как это повлияло на политику, но система образования превратилась в заколдованный круг. Скажем, я закончил школу и начал учить твоих детей, твои дети закончили школу и начали учить моих внуков… Учили все время одному и тому же, учителя деградировали, окончивших школу становилось все больше; некоторые получали чиновничьи должности, но остальные выпускники снова начинали преподавать. А откуда наберешь столько школ? Опять анекдот! Это циклическое образование основывалось лишь на нескольких канонизированных учебниках и совершенно не требовало нравственного воспитания. О благородстве и добродетели давно забыли. Неудивительно, что борьба за преподавательские места иногда выливалась в настоящую войну с кровопролитиями и убийствами, — войну, которую объясняли тягой к просвещению.
Тем временем император, политики и военные начали присваивать учительское жалованье, и учителя, вынужденные клянчить себе на пропитание, по существу, перестали заниматься чем-либо другим. Учащиеся раскусили их, прекратили ходить на уроки и подняли движение, о котором я только что говорил, — за то, чтобы кончать школу, не учась. Император, политики и военные поддержали эту кампанию и совсем перестали выделять средства на просвещение — им давно уже казалось, что учителя вовсе не нужны. Но школы они не могли закрыть, боясь насмешек иностранцев, поэтому объявили о праве кончать университет в один день. Так циклическая система обучения превратилась во всеобщее обучение — точнее, в отсутствие всякого обучения. Школы по-прежнему были открыты, а расходов — ни гроша.
В разгар этого движения наставники молодежи отнюдь не утратили интереса к науке: днем и ночью они сражались за школьное имущество, например за столы и стулья. Когда ассигнования на школы были прекращены, директора и преподаватели стали тайком распродавать это имущество, стремясь перейти в те школы, где столов и стульев осталось больше. Снова грянули кровопролитные бои. Но император был гуманен и не мог запретить преподавателям, которых он сам разорил, торговать столами и стульями. Постепенно школы превратились в рынки, а затем — в пустыри, окруженные стенами.
Теперь ты сам можешь понять, откуда берутся директора и учителя. Ведь все равно деваться некуда, почему бы не послужить? К тому же преподавательское
Если в школе ничему не учат, то как научиться читать? Для этого надо тряхнуть стариной и пригласить частного учителя. Конечно, это доступно только богатым — большинство детей вынуждено ходить в школы.
Раньше в школах чему-то учили. Но ведь наука непрестанно движется вперед, ищет истину, а когда эта наука попадала к нам, она седела и плесневела. Мы как будто отрезали кусок чужого мяса, налепляли его на себя и ничуть не заботились о том, чтобы оно приросло. Зазубрив кучу сведений, мы не умели самостоятельно мыслить, что и привело к циклической системе обучения. Это было профанацией науки, но тогда люди по крайней мере верили, что налепленный кусок чужого мяса сделает нас бессмертными, поставит Кошачье государство вровень с другими странами. Такое самодовольство еще более или менее простительно. А сейчас все думают, что школы предназначены лишь для борьбы за директорские места, для избиения преподавателей и всевозможных шумих. Все это смешивают с новыми иностранными знаниями, которые тут же оказываются «вредными» для страны. Так от профанации наук мы перешли к их ниспровержению.
В домашних условиях новые знания тоже нельзя получить: с частным учителем штудируют только древние каменные книги, которые за последнее время подорожали раз в десять. Мой дед страшно доволен этим, считает, что национальный дух, национальные традиции одолели всю эту иностранщину, заморскую науку. Отец также доволен, но по другой причине: он послал меня за границу специально для того, чтобы я выучился разным новациям и помог ему обманывать владельцев каменных книг. Как человек хитрый, он понимает, что расцвет государства могут обеспечить только люди, приобщенные к иностранной учености. Однако большинство наших граждан солидарны с дедом, воображая, будто новые науки — это дьявольские фокусы, которыми морочат людям голову, натравливают молодежь на родителей, на учителей и так далее. От подобного ниспровержения наук очень близко до гибели государства.
Ты спрашиваешь, чем вызван крах нашей системы образования? Я не знаю точно, думаю, что утратой нравственного начала. Едва новые науки появились у нас, как их стали использовать только для наживы, для создания всяких ценных безделушек, а не для познания истин, которые можно передать потомкам. Это подорвало главнейшую основу воспитания — обязанность наставников формировать личность, развивать способность к самостоятельному мышлению. В новых школах не оказалось таких людей: директора и преподаватели ссорились из-за денег, ученики готовились к тому же — словом, в школах занимались чем угодно, кроме воспитания.
Принципиальности не было ни у императора, ни у политиков, ни у народа — естественно, что страна обеднела, а в стране, где даже едят не досыта, люди еще больше теряют человеческий облик. Но это не оправдывает воспитателей. Они должны были понимать, что страну можно спасти только знаниями и высокой нравственностью, должны были пожертвовать своей мелкой выгодой, раз уж согласились стать директорами школ или учителями. Возможно, я предъявляю к ним чрезмерные требования. Все люди боятся голодной смерти — от проститутки до преподавателя; я пожалуй, не имею права упрекать их. Однако есть ведь женщины которые готовы умереть, но не торговать собой. Так почему же мои соотечественники, занимающиеся воспитанием, не могли стиснуть зубы и сохранить в себе хоть каплю человеческого достоинства?