Избранное
Шрифт:
На улице я немного успокоился и подумал, что для кошачьих древностей, пожалуй, счастье попасть за границу. Раз люди-кошки все разворовывают и уничтожают, пусть уж лучше их музейные редкости хранят иностранцы. Разумеется, это ничуть не оправдывает Кошкарского. Хотя торговля затеяна не им, он бесстыдно поддерживает ее и вообще потерял стыд и совесть. Мне всегда казалось, что человечество чтит свою историю, но люди-кошки безжалостно порывают даже с отечественной историей. Ведь Кошкарский образован. Если так поступают ученые, то что же творит невежественная масса?
У меня пропало желание идти к другим новым ученым и смотреть другие
Войдя в ворота, я увидел на стенах множество свежих надписей: «Библиотечная революция». Интересно, против кого она направлена? Размышляя об этом, я вдруг споткнулся о лежащего человека, который тотчас заорал: «Спасите!»
28
Намек на легенду об известном китайском полководце Чжугэ Ляне (III в.), который, оставшись без войска, раскрыл перед противником городские ворота. Испугавшись засады, враг отступил от стен крепости.
Рядом с ним валялось еще более десяти жертв, связанных по рукам и ногам. Едва я развязал их, как они улизнули — все, кроме одного, в котором я узнал молодого ученого. Это он звал на помощь.
— Что здесь происходит? — изумился я.
— Снова революция! На этот раз библиотечная.
— Против кого же она?
— Против библиотек. Посмотри, господин! — Ученый показал на свои ляжки.
Я увидел короткие штаны, на которые прежде не обратил внимания. Но как они связаны с библиотечной революцией?
Ученый объяснил:
— Ведь ты носишь штаны, и мы, ученые, призванные знакомить народ с передовой наукой, передовой моралью и обычаями, тоже надели штаны. Это революционный акт…
«Вот так революция!» — подумал я.
— К сожалению, студенты соседнего института узнали о нашем революционном акте, явились сюда и потребовали каждый по паре штанов. Я — заведующий библиотекой и прежде, когда торговал книгами, постоянно отдавал часть своей выручки студентам. Дело в том, что они преданы всеизму, а всеисты — народ опасный. К сожалению, они ревностно проводят свои принципы и потребовали у меня штаны, я не мог на них напастись, и студенты восстали. Мой революционный акт состоял в том, что я надел штаны; их — в том, чтобы сшить такие штаны, каких нет ни у кого. В общем, они связали нас и похитили все мои крохотные сбережения!
— Надеюсь, книги они не растащили? — воскликнул я, беспокоясь о библиотеке, а не о его сбережениях.
— Нет, и не могли растащить, потому что последняя книга продана пятнадцать лёт тому назад. Сейчас мы занимаемся перерегистрацией.
— Что же вы регистрируете, если книг нет?
— Дом, стены… Готовимся к новой революции, хотим превратить библиотеку в гостиницу и получать хотя бы небольшую арендную плату. Фактически здесь уже несколько раз квартировали солдаты, но с гражданской публикой было бы как-то спокойнее…
Я очень уважал людей-кошек и именно из уважения к ним не стал больше слушать, иначе мои вопросы могли превратиться в площадную брань.
21
Ночью
Ладно, поразмышляю — все равно не уснуть. Что означает, например, «всеизм» или другие иностранные слова, которыми умудрились немало навредить себе люди-кошки? Я вспомнил о студентах, «преданных всеизму». На Земле студенчество всегда было носителем передовой мысли, обладало острым политическим чутьем, и в то же время его горячность иной раз оказывалась поверхностной, а политическое чутье вело лишь к жонглированию несколькими новыми словами. Если здешние студенты именно таковы, то не стоит и думать о будущем Кошачьего государства. Винить во всем студенчество несправедливо, но я не должен идеализировать его только потому, что возлагаю на него надежды.
Мне так захотелось познакомиться с кошачьей политикой, что я не спал почти всю ночь. Хотя Маленький Скорпион и сказал мне, что он не занимается политикой, я могу узнать у него исторические факты, без которых невозможно понять современную ситуацию.
Чтобы не упустить Маленького Скорпиона, я встал очень рано и сразу кинулся к нему с вопросом:
— Скажи мне, что такое «всеизм»?
— Политическое учение, согласно которому люди живут друг для друга, — ответил он, жуя дурманный лист. — При всеистском строе общество представляет собой большой слаженный механизм, каждый человек в нем играет роль винтика или шестеренки, но все работают и живут спокойно, радостно и счастливо. Совсем неплохое учение.
— Какие-нибудь государства на Марсе осуществляют его на практике?
— Да, уже больше двухсот лет.
— А ваша страна?
Маленький Скорпион задумался. Мое сердце прыгало от нетерпения. Наконец он сказал:
— Мы тоже пытались, шумели. Я вообще не помимо учения, которое бы мы не пытались осуществить.
— Что значит «шумели»?
— Предположим, у тебя непослушный ребенок. Ты его ударил. Я узнал об этом и ударил своего ребенка — не потому, что он непослушный, а просто в подражание тебе. Поднимается шум, шумиха. То же самое и в политике.
— Расскажи, пожалуйста, подробнее, — попросил я. — Может, шумиха — это не так уж плохо: после нее по крайней мере происходят изменения. Верно?
— Но ведь не всякие изменения — прогресс…
Я улыбнулся. Ну и ядовит же этот Маленький Скорпион! А он продолжал после недолгого молчания:
— На Марсе больше двадцати стран, у каждой свои политические привязанности, своя история. А мы случайно узнаем о какой-нибудь стране и поднимаем у себя шумиху. Потом услышим, что в другой стране произошла реформа, — снова не обходится без шумихи. В результате другие страны действительно проводят реформы, развивают свои особенности, а мы развиваем свои. Особенность же наша в том, что, чем больше мы шумим, тем хуже у нас становится.