Избранное

Иллеш Бела

Зал заседания был переполнен. Публика состояла главным образом из дам. Вокруг героев драмы витал сильный аромат духов.

Председательствующий судья Кицбюхлер был в черной визитке. Прокурор, Кёрёши и Чато тоже были в черном. Маркович был одет в совершенно новый венгерский национальный костюм, и это бросалось в глаза, тем более что Асталош не постеснялся появиться на скамье подсудимых в выцветшем сером костюме, а Гугу в одежде из дерюги.

Прежде всего Кицбюхлер рассмотрел обвинения против Марковича.

Первым

свидетелем был Йожеф Балинт.

Отец рассказал, как мы играли в карты и как Маркович, жалуясь на боль в желудке, неоднократно выходил во двор.

А долго Маркович отсутствовал? — спросил Кицбюхлер.

— Не знаю, — ответил отец. — Для игрока даже минуты кажутся вечностью, если партнер уходит.

В зале раздался смех. Кицбюхлер призвал смеющихся к порядку.

— Был ли Маркович настолько долго во дворе, что имел достаточно времени, чтобы поджечь конюшню? — спросил прокурор.

— Не знаю, — ответил отец. — Понятия не имею, сколько нужно человеку времени для того, чтобы поджечь конюшню.

— Знал ли свидетель раньше о том, что у Марковича вообще больной желудок? — спросил Кёрёши.

— Да. Если Маркович кушает голубцы или фаршированную рыбу, после этого у него всегда бывает боль в желудке.

Следующим свидетелем была повариха Марковича. Повариха показала, что в день пожара Маркович ел голубцы, из-за чего даже поспорил с женой. Жена Марковича не разрешала ему есть голубцы, так как это было для него слишком тяжелое блюдо.

— Откуда вы знаете, что они спорили? Вы разве были в комнате? — спросил прокурор.

— Нет, я была в кухне. Но если господин Маркович ссорится с барыней, это слышно даже в конце сада.

Домашний врач Марковича, доктор Рейсман, показал, что он систематически лечил Марковича, у которого пониженная кислотность желудка.

Защитники Марковича представили в суд двадцать семь свидетелей, которые за неделю до пожара продали Марковичу в общем пятьдесят две лошади по триста восемьдесят — четыреста пятьдесят форинтов каждая.

— А кому вы продали тех дешевых крестьянских лошадей, которых вы купили за неделю до пожара? — спросил прокурор Марковича.

— К сожалению, не помню. Я веду крупную торговлю и не могу наизусть помнить каждую мелочь. Договоры же о куплях и продажах, как королевскому суду известно, сгорели вместе со всеми моими деловыми книгами в конторе. Для меня это большая потеря! — сказал Маркович со вздохом.

Два конюха Марковича единодушно показали, что в день пожара после обеда Асталош был у них и старался уговорить их выписать газету, названия которой они не помнили.

— Почему Асталош считал, — спросил Кёрёши, — что вам надо выписать именно ту газету, название которой вы забыли? Что он сказал?

— Асталош говорил, — ответил конюх Шомоди, — что только эта газета пишет правду,

все же остальные врут, как это угодно Марковичам и Кохутам.

Среди публики произошло движение.

— Видел ли свидетель, как Асталош давал табак Ивану Облоку, по кличке «Гугу»?

— Видел.

— Говорил ли Асталош с Гугу наедине?

— Говорить с Гугу нельзя. Он на все отвечает: гу-гу-гу.

Это вызвало взрыв хохота.

— Предупреждаю публику, что, если она дальше будет нарушать тишину, оскорбляя достоинство суда смехом, я очищу зал, — сказал строго судья Кицбюхлер.

— С Гугу разговаривать нельзя, — продолжал Кёрёши допрос конюха Шомоди, — но к Гугу обращаться можно. Видел ли свидетель, что Асталош обращался к Гугу?

— Видел.

— Слышал ли свидетель, что Асталош говорил Гугу?

— Не слышал.

— Это необходимо установить, — обратился Кёрёши к Кицбюхлеру. — К сожалению, Ивана Облока Гугу опросить нельзя.

— Можно, — заговорил присяжный Кохут, — Гугу не может говорить, но он может показывать.

— Как вы представляете себе это, господин присяжный?

— Благоволите привести подсудимого Гугу к допросу.

По приказу Кицбюхлера Гугу встал перед судебной трибуной.

— Задавайте вопросы! — обратился Кицбюхлер к Кохуту.

— Что вам говорил Кальман Асталош накануне пожара? — спросил Кохут медленно, раздельно произнося каждое слово.

— Гу-гу-гу-гу-гу-гу!

Зал сотрясался от смеха.

— Последний раз предупреждаю публику, если она еще раз нарушит серьезность заседания, зал будет очищен!

— Подсудимый! Если вы не можете нам сказать, что вам говорил Кальман Асталош, то покажите, — сказал энергично Кохут и передал Гугу коробку спичек.

В зале, освещенном четырьмя висячими лампами, была гробовая тишина. Даже судья, прокурор и адвокаты удивились идее Кохута.

Гугу вертел в руке спички и смеялся.

— Прошу господина председателя, — обратился Кохут к Кицбюхлеру, — продолжать допрос подсудимого Облока.

— Гугу, — заговорил Кицбюхлер, — покажите суду, к чему вас склонял Кальман Асталош.

Гугу громко смеялся.

— Я вам приказываю: в интересах правды и в своих собственных вы должны показать суду, к чему вас склонял Кальман Асталош.

Гугу уже не смеялся, но с удивлением и сомнением смотрел на Кицбюхлера.

— Ну! — торопил Гугу председатель. — Исполните свой долг! Покажите нам, чего от вас хотел Асталош?

Коробку со спичками Гугу медленно засунул себе в карман. Затем долго смотрел себе на ладонь, как будто хотел прочесть на ней, что ему делать. Смотрел, смотрел и плюнул на нее. Затем подошел вплотную к Марковичу, отвесил уксусному фабриканту основательную пощечину, такую пощечину, что Маркович упал со скамьи подсудимых на пол.