Избранное
Шрифт:
Оратор перевел дух и принялся листать записную книжку. Воспользовавшись моментом, другой министр поманил к себе Гисли из Дьяухнаскьоуля, быстро сцепился с ним пальцами и улыбнулся, когда мой собрат по перу потерпел поражение. Министр экономики продолжил свою речь. Печальным голосом он обрисовал положение государственных финансов, сыпал длиннющими цифрами, а затем перешел к вопросам пошлин и налогов. Не стал скрывать, что повышение ввозной пошлины на ночные сосуды особенно чувствительно задело сельское население и потому подверглось суровой критике. Но он намерен отвести эту критику. Не следует забывать, что это пресловутое повышение ввозной пошлины дало Партии прогресса возможность провести повышение ввозных пошлин на те товары, которые преимущественно потребляются в Рейкьявике и других городах. Министр напомнил присутствующим о повышении ввозных пошлин на унитазы и туалетную бумагу, на лампочки, изделия из фарфора, хрусталь, цветочные горшки, губную помаду, пудру, одеколон, зубные щетки, шелковые чулки, дамские пояса, лифчики и т. д. Присутствующим также следует отдавать себе отчет в том, что, несмотря на эти меры, государству нужно еще увеличить доходы от ввозных пошлин, дабы воспрепятствовать обнищанию, краху и крушению. Вполне возможно, продолжал он, что правительство будет
Меня охватило какое-то странное уныние, будто я слушал радиоконцерт. Я не разбирался в политике, не знал политических деятелей, но все же смог из этих серьезных речей заключить, что если ты в это трудное время живешь в городе и хочешь жениться, то должен быть смел и богат. Я сидел, опустив глаза, и жалел Кристин и себя. Вдруг мне подумалось о преданном приверженце Партии прогресса, моем родственнике Сигхватюре из Грайнитейгюра, о жене его Адальхейдюр, об Ингюнн и Бьёсси. Мне вспомнилась тамошняя роща, ровный гул реки, горное озеро. В следующий момент я уже не сидел на культурном вечере в столице, а стоял под открытым небом, приветствуя своих старых друзей — благоухающие кусты, желтую вербу, птиц, бабочек, но прежде всего цветы: «Здравствуй, лютик! Здравствуй, гвоздика! Здравствуйте, армерия и одуванчик!» И тут я вздрогнул, не закончив приветствия. Что он говорит? Пошлина на кольца? Пошлина на гробы? Нет, я, наверное, ослышался. Министр экономики заканчивал речь, в порыве энтузиазма он чеканил слова, раскачиваясь из стороны в сторону. Партия прогресса, заявил он, не свернет, несмотря на мрачные перспективы, с избранного пути, но будет бесстрашно отстаивать интересы сельского населения, поддерживать все меры, направленные на благо народа, и всеми силами оказывать помощь своим Рейкьявикским избирателям. Однако присутствующие должны твердо помнить, что в правительстве представлена не одна Партия прогресса: консерваторы требуют должностей для своих сторонников, а Народная партия — для своих. Но, как и прежде, те, кто голосует за Партию прогресса, должны являться для других образцом гражданственности и самопожертвования, чтобы не допустить полного краха, абсолютного обнищания, крушения государственного корабля и банкротства казны.
Он спрятал записную книжку и под грохот аплодисментов сошел с трибуны. Речь его явно увлекла слушателей, многие совсем расчувствовались, особенно пожилые служащие и бывшие крестьяне.
— Какая строгость мысли! Какое чувство ответственности! — прошептал мой десятник, когда обрел дар речи. — А этот лоб, эти залысины — какая голова! Да и понятно: мне говорили…
Сортировщик шерсти объявил, что слово для краткого обращения предоставляется унгфру [83] Гюннвейг Тоурдардоухтир.
83
Унгфру — обращение к девушке или незамужней женщине, соответствующее обращению «фрёкен» в Скандинавских странах.
Унгфру Гюннвейг Тоурдардоухтир, родственница Бисмарка, темнобровая и несколько плосколицая, окинула аудиторию сверкающим взором. Пожелав всем хорошего лета, она назвала присутствующих служителями весны Исландии, сынами гор и лугов, дочерьми каменистых холмов и вереска. Она говорила минут десять, время от времени возвышая голос и ударяя кулаком по трибуне, но, к сожалению, я не помню ничего из ее обращения, кроме того, что Партия прогресса — это партия, борющаяся за идеалы, и что она, Гюннвейг, в скором времени напишет для газеты статью о позиции партии в женском вопросе.
Затем на трибуну поднялся председатель Комиссии по защите от норок. Нет нужды, сказал он, вспоминать историю борьбы Исландии с норками, все ее знают: он неоднократно рассказывал о ней минувшей зимой, в частности на многолюдном рождественском вечере партии, затем на ежегодном съезде, а недавно выступал и по радио. Ему также не хочется огорчать радующихся весне слушателей, повествуя о последних бесчинствах непрошеного гостя, как-то: нападении на гусей близ Рейкьявика или леденящем кровь истреблении кур в округе Аурнессисла. Сегодня он поднялся на трибуну, чтобы порадовать собравшихся важными и добрыми вестями. Ему, собственно говоря, достаточно произнести только одно слово: «Юссадулла!» (Шепот в зале, кое-кто закивал, кое у кого на лице отразилось удивление. Министр-силач подозвал к себе очередного противника и протянул ему согнутый палец.) Новое изобретение, чудодейственная ловушка «Юссадулла», которую производит акционерное общество «Персия», предвещает, по мнению председателя Комиссии по защите от норок, генеральное наступление против непрошеного гостя, а возможно, если хорошенько потрудиться, и окончательную победу над ним. Он выразил уверенность, что каждый патриот, каждый борец за идею, каждый любитель птиц, каждый истинный друг отечества обзаведется «Юссадуллой» и добровольно включится в борьбу против непрошеного гостя. Он решил повсюду, на всех участках государственной системы защиты от норок, применить летом это новое оружие, эту чудодейственную ловушку. Но такая акция стоит много денег. Едва ли можно ожидать, что государственная субсидия на закупку ловушек будет увеличена в требуемом объеме: глубокоуважаемый министр экономики только что сообщил прискорбный факт, что доходов казны вряд ли хватит даже для покрытия расходов, предусмотренных бюджетом. Откуда же взять деньги? Председатель Комиссии по защите от норок объявил, что у него есть основания для оптимизма: сегодня он получил два письма, два необычных письма, которые следует расценивать как предвестие мощной финансовой поддержки народа в борьбе с непрошеным гостем. (Оба министра подняли глаза, присутствующие замерли в ожидании.) В одном письме было двадцать… извините, тридцать пять крон, в другом — пятнадцать. Это надо рассматривать не как дар, а как пожертвование. Крестьянин из Боргарфьёрдюра, пожелавший остаться неизвестным, и также не назвавший себя друг птиц из рейкьявикского округа пожертвовали в фонд Государственной комиссии по защите от норок эти деньги для закупки ловушек, присовокупив к ним привет и благодарность. В Исландии весьма
Когда смолкли аплодисменты, мой десятник сказал, что намерен купить «Юссадуллу», взять ее с собой летом и ставить повсюду, где они с женой будут ночевать в палатке.
Сортировщик шерсти снова появился на сцене.
— Прелестные девушки и прочие гости! (Общий смех.)У нашего друга Аугуста жестокий приступ ревматизма, он слег и потому не может на этот раз почитать девушкам стихи. (Возглас в зале: «Какая жалость!»)Вместо него один молодой и способный поэт прочтет несколько своих произведений. Затем мы поиграем в вист, попьем кофейку и как настоящие мужчины попляшем с девицами. (Аплодисменты.)Нашего молодого поэта зовут Финнбойи Ингоульфссон. Милости просим, рады приветствовать его на нашем замечательном культурном вечере!
Светловолосый и голубоглазый молодой человек с открытым лицом, до этого одиноко сидевший в уголке, поднялся и с опущенной головой, смущенно и неуверенно двинулся к сцене. Он был худощав и невысок, бедно, но аккуратно одет. Поднявшись на трибуну, он, бледнея и трясясь, устремил взгляд на дверь, словно помышляя сбежать. Кадык у него прыгал, губы дрожали. У меня было чувство, словно это мой брат. Я прекрасно ощущал его страх и сам покрылся испариной. В зале раздались покашливания и шепот, но тут поэт извлек из кармана несколько листков и начал читать. Сначала он читал очень тихо, слегка надтреснутым голосом. Однако, когда из зала не допускающим возражений тоном повелительно крикнули: «Громче!», он сразу же подчинился, его стало слышно значительно лучше, как будто кто-то нажал на кнопку, и, обливаясь потом, молодой человек как-то очень приятно, четко и исключительно просто стал читать свои стихи.
Начал он с длинного патриотического стихотворения, в котором обещал пожертвовать всем ради отечества. Затем последовало стихотворение о его матери, бедной вдове, живущей в ветхой избенке, потом стихи о родном крае — небольшой деревушке на каменистом морском берегу, два стихотворения о гражданственности и самопожертвовании, а завершилось все своего рода призывом к молодым прогрессистам — не складывать в трудные времена оружие, но бороться за светлые идеалы.
Боюсь, что строгие литературоведы сочли бы эти стихи не слишком оригинальными. Тем не менее в них чувствовалось такое тепло души, такая неподдельная искренность и такая подлинная любовь к родине, что во время чтения часовой механизм в моей груди вышел из оцепенения и быстро затикал. Как только поэт кончил читать призыв к молодым прогрессистам, я зааплодировал изо всех сил, мой десятник поддержал меня тяжелыми хлопками, министр-силач тоже дал выход своему восхищению, и через мгновение весь зал гремел аплодисментами. Финнбойи Ингоульфссон стоял на трибуне, пока все, кроме меня, не перестали хлопать. Я и сейчас помню его улыбку, когда он решился наконец вернуться в свой угол. Он улыбался, как невинный, застенчивый мальчик, который приготовился к холодному приему в чужом доме, а вместо этого получил давно желанный подарок — ярко раскрашенного воздушного змея или кораблик с белыми парусами. Он сел было за свой прежний столик, но тут же снова встал и вышел в вестибюль. Я подумал, он отлучился, чтобы обтереть лоб и немножко прийти в себя после испытания, однако прошло несколько минут, а Финнбойи Ингоульфссон в зале так и не появился.
— Вот незадача! А я-то собирался поговорить с парнишкой, — сказал десятник. — Он мог бы написать для нас отличные предвыборные арии.
Потом стали играть в вист и пить кофе. Часов в одиннадцать началась заключительная часть культурного вечера: на сцену вышел оркестр, заиграл веселую мелодию, и часть присутствующих запела произведение Студиозуса о Магге и Маунги. Танцевать я не умел, пригласить девушку не решился — вдруг это внебрачные дочки английских графов и лордов — и распрощался со своим десятником. По дороге домой я решал для себя вопрос: неужели я, человек такой еще молодой, мог заболеть отвратительной болезнью, что зовется пресыщенностью культурой? Нет, сказал я себе, едва ли это так. Разве я не взял в библиотеке замечательную книгу китайца Линь Юдана? Разве я не думаю с удовольствием о том, что перед сном прочитаю главу из нее?
В дверях кухни, как на часах, стояла старуха. Она тихо спросила:
— Ты из города?
— Да.
— Хьялли нашего не видел?
Я покачал головой.
Старуха сложила руки.
— Жить нам здесь остается все меньше.
— Да.
— Боже, как я боюсь четырнадцатого мая. Точно тебе говорю, сбудется мой сон, что нам снова в подвале жить.
В начале месяца харпа [84] шеф постоянно куда-то спешил, и ему было недосуг давать нам с Эйнаром задания. Он собирался вступить в брак. Старый пастор, друг покойного Магнуса Тораренсена, пайщик «Утренней зари» и, по слухам, человек весьма состоятельный, должен был на троицу обвенчать их с Ингой в доме из исландского шпата на улице Лёйваусвегюр. Дядя Инги, директор банка и депутат альтинга Аурдни Аурднасон, посоветовал Вальтоуру приготовиться взять на себя дополнительную почетную обязанность: правительство решило учредить новую комиссию по вопросам культуры и после длительных споров пришло к соглашению, что арбитром в ней должен быть человек беспартийный. Среди всех этих дел Вальтоур нанял мастеров, которые приводили в порядок комнатушку возле площади Лайкьярторг, где с четырнадцатого мая протеже Аурдни Аурднасона, на редкость дельный и добросовестный человек лет тридцати — правда, калека, — должен был заниматься рассылкой журнала, вести всю бухгалтерию и взыскивать плату. По моим наблюдениям, Вальтоур обеспечил «Светоч» бумагой на ближайшие полгода при любых обстоятельствах, однако Аурдни Аурднасон порекомендовал ему действовать осмотрительно и повременить с расширением журнала до осени либо же увеличить его летом всего на четыре страницы, поделив их между интересным романом с продолжением и рекламой.
84
Харпа — десятый месяц исландского календаря (с конца апреля до конца мая).