Избранное

Асадов Эдуард Аркадьевич

4

Лунный свет лежит на одеяле…— Спишь, Галина? — Он слегка привстал. —Знаешь, мне сегодня приказалиВозвращаться к нашим, на Урал.Только не волнуйся. Я ведь скоро!Ровно через месяц и назад.Еду по запросу Христофора.Что же, он начальство, я солдат.«Так и есть!» Она тоскливо сжалась.«Вот он, вздох, и вот он, грустный взгляд!Значит, ничего не показалось…Но ведь он не сам, ему велят!»Прошептала: — Ну, а как же я-то?Ведь теперь уж скоро я должна…Знаешь, мне немножко страшновато:Вдруг случится что, а я одна…— Как одна? Да тут кругом друзья!Вспомни хоть про Варю Рыбакову.— Не сердись, Андрей, я просто к слову.Раз нельзя, ну значит, и нельзя.И, обняв порывисто его,Прошептала ласково и тихо:— Ничего, конечно, ничего…Просто я ужасная трусиха.Он погладил худенькую шеюИ сказал с улыбкою: — Не трусь!Я же через месяц возвращусьИ ко всем событиям успею.С первым снегом, утренней порошеюПрикачу я. Все сомненья прочь!Спи, Галинка, спи, моя хорошая…Спи спокойно… За окном уж ночь…Тьма вокруг все гуще, все плотнее.Бьют часы — рассвет ещё далёк.Скверно нынче на душе Андрея,Он лежит и смотрит в потолок.Что ж он, сердцем, что ли, измельчился?Почему он Гале не сказал,Что «Колумб» ни строчки не писалИ что ехать сам он напросился?Испугался честных глаз Галины?Да, пожалуй. Видно, в чем-то слаб.Но зачем же ехать? Где причины?Сам себе-то объяснил хотя б?Объяснять? Но тут бессильны речи!Погоди, когда ж все началось?В день приезда. Да, тогда при встречеСловно б что-то в нем оборвалось.Галка та и больше уж не та!Что ж, выходит, и любовь пропала?Что ж, выходит, только красотаВ ней всегда Андрея привлекала?Нет, конечно, глупость, ерунда!Тут не это, тут совсем иное.Ну, а что, Андрюша? Что такое?Разлюбил? «Да нет же, никогда!Шрам? Неужто этакая малость…Впрочем, нет, пусть это не пустяк,Только я не поступил бы так.Просто мне сейчас мешает жалость.Я ещё привыкнуть не могу.Ну, да это, право, и понятно.А

отъезд? Но я же не бегу!Я ведь через месяц и обратно.Съезжу, поработаю, встряхнусь.Дело там горячее, живое.Шум таёжный вмиг развеет грусть.И домой! И снова я с тобою.Надо спать. Часы пробили три.Скоро ночь огни свои потушит.И зажгутся факелы зари.Надо спать… И вдруг чуть слышно в душу —Тихий голос… Но зачем? Откуда?«Да, ты прав, геолог, поезжай.Ну а коли станет в жизни худо,Помни: я люблю тебя. Прощай!»К черту! Хватит! Мне не так уж плохо.Грусть пройдёт, развеется, как дым.Он затих и с еле слышным вздохомПрошептал: — Ну ладно, поглядим…Лунный свет лежит на одеяле,По ночному столику скользит…Нет, сегодня он уснёт едва ли.А Галина спит или не спит?Только нет, видать, и ей не спится.И хоть мрак ещё висит ночной,Но он ясно чувствует щекой,Как дрожат Галинины ресницы.

Глава 7.

НЕСЧАСТЬЕ

1

— Ты что же это, друг, лежишь с газетой?Жена с работы — прямо в магазины,Тащи, как лошадь, свёртки да пакеты,А он пришёл, и нет ему кручины!Ну, хоть бы ужин разогрел, солдат!Ведь знаешь, что жена вернётся злая.Возьму-ка я сейчас вон тот домкратДа косточки твои пересчитаю!Максим накрылся в ужасе газетой:— Постой, не бей младенца, пощади!Все разогрел: и кашу и котлеты.Вон там снимай подушку и гляди.— Ах, господи! — Варвара застонала. —Ну как тебе хозяйство доверять?Кастрюлю прямо дном на покрывало…Помог. Спасибо. Нечего сказать!Потом, надев домашний сарафанИ доставая свёртки из корзины,Частила: — Вот сосиски, вот сазан,А это вот севрюга для Галины.Смотри какая, правда, хороша?!А то ведь Галка, ну буквально тает.В чем, право, только держится душа?Не спит, не ест, все мужа поджидает…А муж хорош: не пишет и не едет.Копает где-то камни у ручья.Эх вы, мужчины! Нет у вас, медведи,Где надо, настоящего чутья!— Но-но! — Максим с улыбкою сказал. —Давай за стол! К чему шуметь без толку?А я таких огурчиков достал…Мечта! Ты любишь пряную засолку?У нас суббота нынче, не страдай…Ведь тут пустяк… Совсем пустяк в графине…— Огурчики? Постой, не открывай!Огурчики я отнесу Галине.— Ну что ж, отлично! — молвил Рыбаков. —Рюмашка есть — закуска не кручина.— Для рюмки, милый, кстати, есть причина:Перехожу теперь на шесть станков!У нас на «Красной Розе» порешилиТакие вскоре выпустить шелка,Что все другие смежные текстилиОт зависти сгорят наверняка!Представь: на синем поле без узора…Ах, нет! Чтоб ты наглядней представлял,Дай карандаш! — Но тут из коридораВ дверь кто-то еле слышно постучал.Она вошла, шагнув тяжеловато,Осыпанная снегом и дождём,И, улыбнувшись как-то виновато,Вдруг прислонилась к косяку плечом.— Галина! — Варя бросилась к порогу,Порывисто подругу обняла. —У нас испорчен лифт, а ты, ей-богу,Одна на пятый… Ведь с ума сошла!— Постой, Варюша! Я же вся в снегу.Где вешалка? Мне помнится, в передней? —Максим шагнул: — Позвольте, помогу,Я кавалер как будто не последний!Галина взгляд на Варю подняла.А в нем тоска… Безжизненное море…— Что, Галка? Что? Неважные дела?Беда случилась? — Нет, Варюша, горе!Прошла… Безмолвно села на диван,Смотрела в сумрак строго и печально.Взяла зачем-то поданный стаканИ все крутила ложкой машинально.Потом взглянула в круглое трюмо:— Что ж, тут любой, наверно, отшатнётся…Мне, Варя, нынче принесли письмо.Андрей… Он не приедет… Не вернётся…Слова звенели холодно, как льдинки.Казалось, что душе её сейчасЧужды все чувства. Ни одной слезинкиНе пролилось из потемневших глаз.— Oн пишет мне… постой-ка, что ж он пишет?Ах да!.. О том, что он не может лгать,Что мой привет в таёжном ветре слышит,А сам в душе не в силах отыскатьНи ласки, ни ответного огня,В нем, как он пишет, что-то вдруг сломалось.Нет, он не то чтоб разлюбил меня,Но «жалость, Галка, понимаешь, жалость!Она, как спрут, мне сердце оплела.Прости, я знаю: жалость унижает.Но если сердце с ней не совладает,Любовь уйдёт. И вот она ушла…Нет, даже не ушла, но рядом с неюЖивёт вот этот леденящий спрут.Суди сама: ну разве так живут?Живут — любя и вместе с тем жалея?Нет, ты ни в чем, ни в чем не виновата!Но я никак привыкнуть не могу…И, все былое сохраняя свято,Я честно ухожу, а не бегу.Прости, Галина, мне ужасно больно.Ведь я сижу, как Каин, над письмом…»А дальше он… Но, кажется, довольно!Хотя постой. Тут вот ещё о чем.Ещё одна томит его кручина:Мне будет трудно. Я же скоро мать!А он отец. Он не забудет сына.Он нам обоим станет помогать.Вся эта многослойная постройкаИмеет и довольно прочный гвоздь:В конце он пишет про Татьяну Бойко…Да, без того, видать, не обошлось.Нет, Варя, мне не надо состраданья.Я думала. А впрочем, что слова?!Прочти сама «сердечное» посланье.А вдруг и я тут где-то не права.Прочтя письмо, Варвара помолчала.— Нет, не на том стоит, Галинка, мир! —И вдруг со злобой тихо прошепталаПрезрительно и твёрдо: — Дезертир!

2

— Вот я и дома! Ничего, Варюша,Теперь, спасибо, я дойду одна.А час теперь который? Ты послушай,Какая вдруг повисла тишина!Свежо. Морозит. Ну, Максим, давайтеУвесистую вашу пятерню.Нет, нет, благодарю, не провожайте!Да, завтра непременно позвоню.Они ушли. И слабую улыбкуВмиг будто ветром сдунуло, смело.«Что ж, может, вправду сделала ошибку,Иль мне, как говорят, не повезло?»По лестнице взошла, не отдохнула.Ну что усталость? Это ли печаль?Дверь комнаты привычно распахнулаИ долго, опершись о спинку стула,Смотрела в ночь, в заснеженную даль.Потом, раздевшись, села, оглянулась.Все пусто, странно, как нелепый сон.Такое чувство, будто бы вернуласьСейчас она с тяжёлых похорон.Как будто бы из комнаты недавно,Ну, может статься, с час назад всего…Брось! Перестань, Галина Николавна!Ты не одна! Не забывай о главном:Не забывай про сына своего!Но он ещё для жизни не разбужен,А от него уже и отреклись…«Теперь ты, видно, только мие и нужен,Мой несмышлёный маленький «сюрприз!»Кто б ей на все вопросы мог ответить?Кто мог бы самый мудрый дать совет?Скажи: есть человек такой на свете?— Да, есть! А впрочем, может быть, и нет.К нему прийти б с любой бедой-кручиной,К щеке припасть, заплакать наконец.Но кто же этот человек, Галина?— Кто? Николай Васильич — мой отец.Вот он на фотографии альбомнойВ будёновке и с шашкой на ремне,Плечистый, загорелый, запылённый,Сидит на сером в яблоках коне.А здесь он на субботнике копаетДля домны котлован на пустыре,По пояс голый в гуле и жаре…Устал, наверно, а глаза сияют.А вот он с милой синеглазой МанейСидит у речки, робок и суров.Она — в цветистом лёгком сарафане,С большим букетом полевых цветов.Тут ряд цехов, дымы до небосвода,Кружатся листья, будто мотыльки…И он, директор, во дворе заводаОсматривает новые станки.А это школьный лагерь под Красковом.Весёлая, живая детвора,А в центре папа в галстуке пунцовомСидит у пионерского костра.Ей вспомнилось, как слушали ребятаБуденновского славного бойцаО сабельных атаках, и охватах,И выходе из вражьего кольца.Он с ними пел о красных эскадронах.Потом фанфарный прозвенел сигнал,И лучший звеньевой Аидрюша ГромовЕму на шею галстук повязал.Мать — ласковая, добрая… И всё жеГалина, неизвестно почему,Бывало, с тем, чего понять не может,Не к маме шла, а к строгому — к нему.И что бы дочь порой ни натворила,Все разберёт по совести отец.Нахмурит брови — значит, заслужила,Похвалит — значит, вправду молодец!Но как-то зимней сумрачной порою,Когда в домах укладывались спать,Случилось вдруг нелепое, такое,Чего ни объяснить и ни понять…

*

По большому ледяному кругуС каждою секундой все быстрейГаля с Зиной — школьные подруги —Мчались мимо лунных фонарей.Толстенькая Зина отставалаИ пищала где-то позади:— Галка! Галка! Ты же обещала…Так нечестно… Слышишь, подожди!Ветер бил в лицо упруго, колко,Грохотал оркестр издалека.И большая огненная ёлкаОтражалась в зеркале катка.А потом, держа коньки под мышкой,Шли подруги весело домой.Вдруг какой-то озорной парнишкаИх нагнав, шутливо крикнул: — Стой!Обернулись. Громов! Вот так встреча!— Вы куда, девчонки? Я в кино.В «Арсе» — «Цирк», причём последний вечер.И билетов, я звонил, полно!Вы домой идёте? Подождите!До кино всего кварталов шесть.Двинемся все вместе! Ну, хотите?У меня и деньги, кстати, есть.Зина понимающе вздохнула:— Нет уж, извините, я пойду, —И в толкучку с хохотом нырнула.Подмигнув подруге на ходу.Возвращались поздно. Падал снег,Будто с ёлки, пышный и блестящий.Галя вдруг сказала: — А ведь негр,Ну, малыш тот, он ведь настоящий.— Вот ещё! — Андрей захохотал. —Где в Москве достанешь негритёнка?Попросту гримёр замалевалСамого обычного ребёнка.— Ну, а губы? Губы? НикогдаГуб таких у наших не бывает!— Что там губы? Губы — ерунда!Губы тоже клеем прилепляют.Галя стала спорить: — Вот и нет! —А потом подумала: «К чему?Дома папа. Расскажу ему,Он-то сыщет правильный ответ».Все ж у дома робко повздыхала.Папа скажет: «На дворе уж ночь.Это где ж ты столько пропадала?Ну, вконец избаловалась дочь!»Подымаясь лестницей, храбрилась:«Папа, но ведь я же в первый раз…Папа, — я скажу, — у нас сейчасВышел спор…» И вдруг остановилась:Свет в прихожей… Дверь полуоткрыта…Это в час-то ночи! Ну, дела!Видно, мама тоже так сердита,Что в расстройстве дверь не заперла.В кабинете за портьерой свет.Папа ждёт. Сейчас он глянет строго…Ну, да будь что будет! И с порогаДевочка шагнула в кабинет.Дальше было все как в лихорадке…Нелегко об этом вспоминать!Папы нет… Все вещи в беспорядке,Бледная, встревоженная мать.— Что случилось? — А уж сердце бьётся.Тихий мамин голос: — Ничего…Тут ошибка, Галя. Он вернётся,Просто с кем-то спутали его.Сам сказал мне: «Завтра же приеду.Погоди, заране не тужи!Значит, завтра, ровно в три, к обеду.И Галинке это же скажи!»Да ошибся, видно, просчитался!Мчались дни, тянулась цепь годов,Но

домой не шёл, не возвращалсяНиколай Васильевич Ершов.

*

Эх, Андрюшка! В трудные годаТы не трусил косности людской.Почему ж ты храбрым был тогда,А теперь сробел перед бедой?Что с тобой случилось в самом деле?Красота… Да в ней ли только суть?Шрам!Скажи, Андрюша, неужелиОн любовь способен зачеркнуть?Если б вдруг тебе пришлось вернутьсяС фронта без руки или без глаза,То, клянусь, мне не пришла б ни разуМысль, чтобы уйти иль отвернуться.Говорят: «То женская любовь!»А мужская разве не такая?Что за глупость: женская… мужская…Ведь у нас одни душа и кровь!Впрочем, дело даже не в крови.Остывает ведь и сталь кипящая.Просто есть подобие любвиИ любовь — большая, настоящая!

ЧАСТЬ 4

Глава 8.

СЫН

1

И вот он — сын! Ножонками суча,Глядит на мир спокойно и открытоИ клюв у целлулоидного грачаБеззубым ртом сжимает деловито.Ему всего три месяца, и онЕщё ни дум не знает, ни забот.Без туч над ним синеет небосвод,А мир его — еда да крепкий сон…Но мать уже до острой боли любитИ то, как сын смешные бровки супит,И золотой пушистый хохолок,И жилку, что бежит через висок.Ей иногда не верится, что он,Вот этот свёрток чуть побольше книжки,Не выдумка, не сказка и не сон,А настоящий маленький сынишка!И смех и грех смотреть, как он порой,Барахтаясь в короткой рубашонке,Через себя фонтанчик пустит тонкий,Подушку всю облив за головой.Подобных «дел», нескромных и сумбурных,Немало доведётся наблюдать.В три месяца всех «навыков культурных»Не в силах человек ещё понять.Да не беда! Вот станет повзрослееИ все постигнет. А пока что сынГлядит на мать… И нет его роднее!Ведь он такой для матери один!

2

— Можно к вам, Галина Николавна? —В дверь пролез заснеженный букет.За букетом девочка вослед.— Вы, ребята? Вот как это славно!Как я рада! Ну, прошу, входите.Да смелее. Сколько же там вас?Нина, Лена, два Алёши, Митя…О, да тут почти что целый класс!В платьях, отутюженных заране,В галстуках, что зорь любых алей,Вот они уселись на диванеСтайкой красногрудых снегирей.Староста Петров, как самый главный,Произнёс с торжественным лицом:— Мы пришли, Галина Николавна,Рассказать, что мы вас очень ждём.Двойки есть… Ослабла дисциплина… —И, смутившись, отошёл к окошку.— Брось! — вскочила черненькая Нина. —Можно, мы посмотрим на Серёжку?— Он не спит, Галина Николавна?— Нет, не спит, поближе подойдите.Только чур: спокойно, не галдите!— Нет, мы тихо… Ой, какой забавный!— А глаза большущие какие!— Карие, совсем не как у вас… —Ким утешил: — Это так сейчас.Подрастёт — и станут голубые.— Вот как все предугадали славно!До чего же, право, мы мудры! —И, смеясь, Галина НиколавнаПотрепала детские вихры.Нина, розовея смуглой кожей,Подошла к ней: — Я хочу спросить:Можно иногда нам приходитьПосидеть и поиграть с Серёжей?Через час — в квартире тишина…Щебеча, умчались снегирята…А она стояла у окна,Вслед им улыбаясь виновато.Любят, ждут… Нет, эти но солгут!Взгляд ребячий не привык лукавить.А она? Давно ль хотела тутВсе забыть, все бросить и оставить…Думалось: районный городок…Школа, дом, за окнами картошка,Из трубы клубящийся дымок,Книги, труд и маленький Серёжка…Школа, труд… А разве здесь не труд?Разве нет и тут друзей горячих?А ребята? Разве же бегутОт таких вот чистых глаз ребячьих?Струсила? Обида сердце гложет?Пусть! Тут важно только не сломаться.Трус не тот, кто может испугаться.Трус — кто страха одолеть не сможет!Сын промолвил с важностью: — Агу!— Да, малыш, уйдёт, затихнет гром.Никуда-то я не побегу,Мы и здесь с тобою заживём.

3

— Галина, можно? — Распахнулась дверь,И появилась Эльза Вячеславна.— Не спит малыш?— Не спит.— Ну вот и славно!На, детка, зебру — презанятный зверь.Одета гостья ярко и нарядно:Шелка, серёжки, кольца, кринолин…Все бьёт в глаза, все пёстро, все нескладно.Сама точь-в-точь как зебра иль павлин!— Мы, Галочка, квартиру получаем.Хлопот по горло: с мебелью беда!То купим шкаф, то кресло прозеваем…Вот все обставлю, приходи тогда.— Что ж, как-нибудь визит такой устроим.Сейчас же попрошу я вот о чем:С полчасика побудь с моим героем,Пока я отлучусь за молоком.— Ах, я не прочь! Но тут меня тревожитБоязнь: а вдруг чего недогляжу?К тому же платье… Подызмяться может…А впрочем, ладно, мчись, я посижу.Она с надрывом что-то стала петь,Потом младенцу показала рожки.Но край пелёнки, там, где были ножки,Вдруг начал подозрительно влажнеть.Авария! Что делать новой «маме»?Она к кровати робко подошлаИ пальцами с блестящими перстнямиПелёнки край брезгливо подняла.Увидев незнакомое лицо,А может статься, ощутив на телеЧужой руки холодное кольцо,Малыш заплакал горько в колыбели.Он так сучил озябшими ногами,Так громко плакал, стиснув кулачки,Что временной и неумелой «маме»Осталось лишь схватиться за виски.Нет, где уж этой барыньке столичной,Чья лишь в нарядах и живёт душа,Управиться с хозяйством непривычным —Одеть и успокоить малыша?!Но что это: мираж? Метаморфоза?Сняв быстро брошь и положив в карман,Она накидку цвета чайной розыШвырнула вдруг, как тряпку, на диван.Откуда эта быстрая сноровка?Галина поразилась бы донельзя,Увидев, как уверенно и ловкоЕё Серёжку пеленает Эльза.Но Эльзы нет здесь. Нету, право слово!Нет дамы в ярких кольцах и наколках.Есть просто Лиза — дочка горнового,Девчонка из рабочего посёлка.Отец — в цеху, мать целый день стирала,А старшая, вскочив ещё спросонок,Уже кормила, мыла, пеленалаСвоих чумазых братьев и сестрёнок.Но годы шли, и прошлое забылось.Богатый муж… Безделье и шелка…Когда она душою опустилась,Теперь нельзя сказать наверняка.Не в тот ли день и час, когда решила,Что труд придуман только для мужей,И весь свой пыл душевный посвятилаКокетствам да наружности своей?Ответить трудно. Только мир стал тесен.Вся жизнь: прилавки, моды и кино.Мурлыканье пустых, пошлейших песен…И грустно, и противно, и смешно…Но нынче звонкий, горький плач ребячийНа миг какой-то всю её встряхнул,Как будто в омут плесени стоячейС размаху кто-то камень зашвырнул.И разом точно встала тень былого:Нет Эльзы в брошах, кольцах и наколках.Есть просто Лиза — дочка горнового,Девчонка из рабочего посёлка.Надолго ль это сердце встрепенётся?Ворвётся ль в омут свежая струя?Иль плесень снова медленно сомкнётся?..О том пока и сам не знаю я.

Глава 9.

НОЧЬ

Вешняя безоблачная ночь,Ветер клейко пахнет тополями…Сколько губ в такой вот час не прочьГоворить сердечными стихами?Хмелем бьёт зеленое виноОт корней травы до небосвода.Все сегодня лирики полно:И дома, и люди, и природа…Любит ветер вот такую ночь:Зашумел вдруг, точно стая галок,И, сорвав, умчал со смехом прочьБелый тополиный полушалок.Вон, покинув пёстрый хоровод,На трубе сидит звезда-красавица,А гуляка-месяц, будто кот,К ней по гребню крыши пробирается.Мерно плещет спящая река…А над нею песнь и звон гитары.Песнь любви… В ней радость, и тоска,И покой, и вьюги, и пожары…Петь её с подругою вдвоёмХорошо! И всё же, скажем честно,Не под каждой дверью и окномПесне этой прозвучать уместно.Не всегда. Да вот хотя б сейчасВ комнате, за этой вот гардиной,Мать сидит и не смыкает глазУ кровати маленького сына.На диване в пёстром беспорядкеКубики, жирафы и слоны,Зайцы, носороги и лошадкиДремлют в блеске матовой луны.Спит «зверьё» беспечно, тихо, мирно…Лишь солдатик — честная душа,Сжав приклад и став по стойке «смирно»,Верно охраняет малыша.Что мальчишке этой ночью снится?Впрочем, может быть, и ничего.Он уснул. А матери не спится.Мать сидит и смотрит на него.Вот он спит, не знающий тревоги,Тот, кому в большую жизнь идти.Перед ним открытые дороги,Но уже с ухабами в пути.Он шагнёт, он солнцу улыбнётся,Но, хоть трижды будь он молодец,Сколько раз он больно ушибётся,Встретясь со словами: «Твой отец».Да, отец… Он не войдёт открыто,Не посадит сына на плечо,Не подбросит к синему зениту,Не сожмёт в объятьях горячо;Не притащит ёжика в газете,Не набьёт за пазуху конфет.«Твой отец…» Он хоть и есть на свете,Но считай, что все равно, что нет!Он придёт, но не путём победным.Нет, не старшим другом, не отцом,А всего лишь сереньким, судебным,Жалким «исполнительным листом».За окошком дальний звон гитары…Сыплет с неба звёздный листопад…Под луною всюду нынче пары,И везде о чувствах говорят.«Я люблю!» — взволнованная фраза.Сколько тут заманчивых огней!Все ж прошу, товарищи, не сразу,Повстречавшись, обращайтесь к ней.Не ханжа я. И нравоученьяМне смешны. А тут вот не смешно.Слишком уж огромное значеньеВ этих двух словах заключено.Мы ль суровы, или жизнь сурова,Я не знаю. Только ты пропал,Если вдруг, сказав большое слово,Чувств больших при том не испытал.И когда придёт к тебе иноеИ объявит радостно: «Ты мой!»,Как ломать все то, что ты построил,Как с другою поступить судьбой?Все долой? Ведь тут пришло большое!Но постой! Проверим, поглядим.Может быть, и это все пустое?Может быть, и это только дым?!Кто б ты ни был: женщина ль, мужчина,Все продумай, прежде чем решать,Чтоб кому-то у кровати сынаГорьких слез потом не проливать.Сон смежил мальчишечьи ресницы.Тихо ночь над крышами плывёт…Спит малыш, а матери не спится,Мать ему вполголоса поёт.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ

Бьётся в стекла звёздная метельВместе с тополиною порошею.Пусть, малыш, летят к тебе в постельБабочками сны твои хорошие.Нам пока тревоги не видны,Что ж, на то и сетовать не станем.Спи, мальчишка, — голубые сныСнятся людям только в детстве раннем.Хорошо о подвигах мечтать,Мчаться к звёздам, плыть по бурным рекам,Только, прежде чем героем стать,Стань сначала честным человеком.Будь таким во всем и до конца,А преграды — пусть они встречаются!Знай, что горы, звезды и сердцаТолько честным в жизни открываются.Млечный Путь, мерцая, смотрит вниз,Дремлет ива с вербою-подружкой…А вверху торжественно повисМесяц золочёной погремушкой.Речка чуть дрожит под ветерком…Полночь уж сменилась с караула…Где-то нынче, чмокая рожком,Гордая любовь твоя уснула…Встреча ваша, милый, впереди.С крепкой дружбой, с песней, с соловьями…Только не обидь её, гляди,Злыми и ненужными словами.Скоро день, фанфарами трубя,Брызнет светом ярко-золотистым.Пусть же будет счастье у тебяВот таким же солнечным и чистым!Бьётся в стекла звёздная метельВместе с тополиною порошею.И летят, летят в твою постельБабочками сны твои хорошие.