Избранное

Ийеш Дюла

Меня преследовал навязчивый образ: будто передо мною не помпезные издания с золочеными корешками, отсвечивающими в свете люстры, а те самые банки из-под компота, плотно завязанные, чтобы не просачивался запах. И копившееся годы содержание сих кожаных, украшенных позолотою томов невольно ассоциировалось в моем сознании с содержимым пресловутых стеклянных банок.

Гротескное противоборство трагически величественного гения — создателя стихотворения «Через двадцать лет» — с бренной плотью ни в коей мере не снижало моего почтения к его трудам духовным. Напротив!

Над

книжной полкой, своими переливами золота и пурпура напоминающей алтарь, вся стена вплоть до потолка была увешана тугими лавровыми венками: они парили, подобно звездам, взирающим с высот на эти изжившие себя никчемные писания. По обе стороны полки — также в позолоченных и темно-пурпурных рамках — под стеклом поблескивали дипломы о присвоении хозяину различных литературных премий, степени академика, наград отечества или иных земель. Диплом о присвоении звания почетного доктора. Напротив — фотография известной кинозвезды, преподнесенная в знак признательности за особенно бездарный и растянутый роман, как то удостоверял автограф, начертанный несоразмерно крупным почерком. И еще одна, нет, целых две фотографии с обычными банальными росчерками кинодив. С ними соседствовало изображение упитанного политического деятеля, на этот раз линии автографа были четкими, отработанно-внушительными. Все эти экспонаты также подтверждали былую мощь неудобоваримых опусов.

Деликатное прикосновение к моей руке направило меня к следующей фотографии.

Здесь напрашивался на комплимент столь хорошо знакомый по иллюстрированным еженедельникам и телепередачам высокогорный тускул. Соседняя фотография изображала троих очаровательных пухлощеких малышей, по всей видимости с мамашей; семейство позировало на палубе яхты. Чуть в стороне аккуратным рядом были развешаны снимки, сделанные на лоне природы, вид с самолета на Монблан, северные фьорды, римский собор святого Петра; и сразу не определишь, находятся ли все эти места вне границ или же внутри владений писателя, распространившихся сверх меры благодаря прямо-таки фантастической притягательной силе, каким-то пробивным захватническим свойствам его пожухлых пьес и рассказов.

В комнату вошла супруга знаменитости, слегка увядшая, неприметно тронутая старостью. Волосы ее побелели, но лицо осталось почти таким же, как на фотографии, где она держит на руках грудного сына, ныне доросшего до дипломата и только что представившегося нам.

Пожилая дама была в длинном, до полу, алом вечернем платье, с ниткой жемчуга на белой шее. Мы — с головы до пят в черном, при белоснежных сорочках и накрахмаленных воротничках. Под стать парадным туалетам было и наше обхождение друг с другом.

Каждым жестом своим почтенная матрона стремилась подчеркнуть: она сознает, что ступила в святая святых. С царственной осанкой, величественно прошествовала она вдоль ряда книжных переплетов, укрывших за своей дикарской роскошью опусы в поэзии и прозе, произведения смердяще-скверные, однако же чванливые неистребимо, и полка эта, изукрашенная по обе стороны фотографиями, с отдаления вполне могла бы сойти за роскошный жертвенник. Меня не удивило бы, если бы за исполненным благоговения взглядом хозяйки дома последовало легкое, но почтительное коленопреклонение.

Дама пригласила нас к вечерней трапезе. Горстка избранных уже ждала в столовой.

Но,

подметив, с какой заинтересованностью я рассматриваю все вокруг, хозяйка дома не торопила нас присоединиться к гостям. Следуя за моим взглядом, она с удовлетворением оглядела кабинет, хотя и видела все это тысячи раз.

— Творческое гнездышко, так мы его называем между собой, — сказала дама проникновенным и все же безукоризненно светским тоном; сия поэтическая муза отлично выполняла свою миссию.

Супруг скромно кивнул. Дама продолжала, но теперь тоном любезной хозяйки дома:

— Именно сюда удаляется он, в эту обитель, всякий раз, как на него нисходит вдохновение. Для творчества мы отвели уединенный уголок нашей квартиры. Вот его обжитое рабочее место, бумага всегда под рукой. Иногда он засиживается далеко за полночь.

Любвеобильный взгляд ее ласкал фигуру мужа, а пальцы гладили письменный стол изысканной работы: и превосходнейшее дерево стола, и полировка красивы и подобраны в тон роскошной книжной полке.

— Легко ли вы пишете? — спросил я.

Мэтр промолчал, за него вновь ответила хозяйка дома; в голосе ее соединились беспристрастность гида с материнской гордостью:

— Такого не бывало, чтобы он просидел впустую. Он не поднимется, пока из-под пера его не выйдет нечто прекрасное. С юношеских лет его девизом было: «Nulla dies sine linea» [21] ; он верен ему и поныне.

И безошибочно воспроизведенное изречение Плиния будто прибавило ей благородства и достоинства. Она милостивым и вместе с тем величественным жестом указала на полки, где наглухо закупоренные в позолоту корешков выстроились те самые посудины.

— Как видите, результаты налицо.

Я молча кивнул.

— Всем этим мы обязаны ему. Все это плоды его труда.

Да, все это нагадил ты, почти что вслух продолжил я то, что читалось за ее мыслью, но вовремя спохватился. Всю эту кучу сверху донизу навалил ты, скотина, — получила во мне пусть молчаливое, но более образное выражение фраза хозяйки дома, тем самым впервые в данных обстоятельствах напомнив мне, что сам я низкого происхождения, из простонародья, и наиболее переимчивые к опыту годы провел среди конюхов и погонщиков волов, а стало быть, даже не в мельничном подвале, а много ниже: на конюшне, у навозных куч.

* * *

О природе старости — истинная правда — нет литературы. И уж подавно молчит о старости литература художественная.

Выпускают книги для детей, чтение для девочек-подростков и для юношества. Только вот для стариков и поныне не затевается чего-либо подобного.

Пока что немыслимо представить себе — по аналогии с имеющимися в каждой стране молодежными издательствами и молодежными газетами — существование столь же оправданного издательства для стариков или газеты для престарелых. Равно как и основание отдела для долгожителей при разного рода литературных объединениях, наряду с традиционным молодежным отделом, сейчас вызвало бы разве что улыбку.