Избранное
Шрифт:
В края неведомые, в края более таинственные, нежели те, куда заводят читателя Дюрренматт или Кафка. Гоп-ля, старцы, цепляйтесь за поручни, вскакивайте на ходу, не то проскочит мимо вас экспресс. А ведь хуже всего неприкаянным остаться на обочине.
Пора заметить: в том отдаленном крае, где вы прежде жили, клонится к закату день — или, может, период, — когда бабушек терпели в роли нянек, а дедов подкармливали, используя в качестве бесплатных репетиторов.
Клонится к закату не в том смысле, что старики исчезают.
Число престарелых людей пока
Именно поэтому замок и производит неизгладимое впечатление. Картина поэтична, ее лирическая нота чиста и современна.
Дул ветер, лил проливной дождь или сыпал снег и стояла непроглядная предрассветная тьма, но в любую погоду моя бабка по отцовской линии (разве что набив для тепла немного соломы за голенища сапог: все равно под подолом не видно) брала в левую руку молитвенник, наматывала на запястье четки и, покрыв голову толстой шалью, неизменно отправлялась в церковь. Так начинала она свое каждодневное единоборство со смертью.
Спасать молитвами душу бабка могла бы и дома. Так даже времени на поклоны оставалось бы куда больше. До храма было неблизко: сначала надо было добраться до Домбовара, а там от площади Хуняди вниз, к «Короне»; и непролазные лужи на дороге вызывали у бабки не благоговение, а даже, невзирая на мое присутствие, частенько и брань. Но те же лужи, когда они оставались позади, как видно, вызывали чувство одержанной победы.
Вот и еще один день — понапрасну распускают слухи, будто она уже не жилец, — когда ей снова удалось преодолеть немалый путь до храма, да, она снова отстояла обедню и возвратилась домой, как победитель с завоеванным трофеем. Для обитателей Домбовара бабка была «из благородных», пусть и ходила она в широкой крестьянской юбке, а все-таки — мать нотариуса! Допустимо ли предположение, будто бы в церковь бабка наведывалась всего лишь с целью утвердить свой престиж? Нет, это не верно: ведь она проделывала тот же путь и в безлюдном сумраке зимних рассветов. Торила путь жизни. Наперекор смерти. И тем самым брала верх над быстротекущим временем.
Должно быть, поначалу духовная жажда, своего рода вдохновение — бабка очень любила церковные песнопения — влекли ее с окраины пусты в храм, по делу и без дела. Однако под старость бабка научилась управлять своим религиозным рвением точно так, как правят своим вдохновением иные стареющие писатели, которые во времена своей буйнокудрой сумасбродной юности заставляли музу по нескольку раз описывать подле себя круги, прежде чем они соизволяли взяться за перо; но теперь, по прошествии лет, чуть ли не с пунктуальностью чиновников в определенное время дня они усаживаются за стол и поджидают музу, которая тоже постепенно свыклась с этим режимом.
Уподобить себя бесстрастно отсчитывающему мгновения часовому механизму! Несомненно, это лучший способ бросить вызов самодурству бренности. Измерить неизмеримое. К сожалению, полностью это никому не удается. Но соблазн велик, и заманчивые попытки небезрезультатны. Они кое-что возвращают человеческому достоинству, ущемленному и кажущемуся беззащитным перед лицом старости.
Так какое же духовное содержание можно усмотреть в поведении внешне набожной крестьянки, если мы примем за истину, что не религиозность направляла ее стопы ежедневно, в гололед и поземку, к размалеванным статуям девы Марии? Легкое помешательство? Пусть так, пусть именно одержимость
Лично я не ищу утешения в религии. Но по утрам, отрабатывая свой ежедневный урок, я спускаюсь по склону Семлё к купальне Лукач — теперь, в зимнее время, больше скользя, чем ступая, — и плаваю там в открытом бассейне даже в снегопад. Дорога к купальне для меня почти столь же символична, что и для бабки моей путь из села в Домбовар, когда она в сумерках шлепала по грязи к утренней мессе. «Это так успокаивает душу!» Ежедневные паломничества «успокаивали» ее крепкое, выносливое тело.
Чт о реального и практического может дать нам в утешение религия — это мы уточним позднее, столкнувшись лицом к лицу со смертью. Однако в трудные этапы старения немалым утешением могут служить нам и прочно установившиеся привычки. Не потому ли, что внушают нам чувство незыблемости бытия? Раз в день спуститься в город, зайти в кафе на партию в шахматы — точно такой же ритуал, источник повседневного самоутверждения, каким для моей бабки были службы или песнопения при литании. Впрочем, точно так же и муж ее, мой дед, в поисках душевного успокоения ежедневно карабкался вверх на гору, к давильне.
Стало быть, не последнее средство защиты против телесных и душевных недугов старости — твердо установленный для самих себя распорядок и неотступное следование привычным делам и занятиям. Иными словами, необходимо самим держать время в узде. Иначе оно заставит нас плясать под свою дудку: в угоду своей сумасбродной и бесчеловечной прихоти.
Итак, нет совета душевнее, как пожелать стареющим людям активной, до конечного мгновения длящейся деятельности. У человека единственная возможность посрамить смерть — не ждать ее сложа руки.
Дни мои сочтены.Хотя сам я счета не веду. Это было бы абсурдно, ведь я не знаю, до каких порвести счет. В действительности же дни свои я как бы взвешиваю чувствами, осознаю. Сейчас он здесь, этот солнечный субботний день, но вот, хотя еще не минуло и утро, а день проходит, удаляется… скоро минет, исчезнет. И вот я держу уходящие сквозь пальцы часы свои, осознаю и ощущаю их; я как будто леплю снежки, но то и дело вытираю руки: так быстро они тают.
Чего у нас мало, что наперечет, то нам и ценно. Мне жаль впустую потраченных часов. Мне думается, будто каждый из них нес для меня нечто стоящее, но не успел передать мне, а вернее, это я не сумел взять от них нужное. Или взял не полной мерою.
Правда, от минувшего часа всегда остается хоть что-то, но теперь я уже не довольствуюсь крохами. Проведенное за чтением время я, к примеру, воспринимаю лишь как времяпрепровождение, то есть более деликатный вид праздности. Если после просмотра фильма выясняется, что он глуп, я чувствую себя обкраденным: из кошелька моих жизненных ценностей, из самого потаенного отделения выброшен на ветер ворох векселей, каждый из коих имел хождение лишь единожды! Случается все чаще, что в компании я подаю жене условный знак глазами: мол, подыщи предлог, и levons l’ancre [29] ! Я стал разборчив; окружающему миру все реже удается доставить мне радость.
29
Поднимем якорь! (франц.).