Избранное
Шрифт:
Он находит Гиги на кладбище — это неровный ряд холмиков из гравия с торчащими в разных местах столбами, размытыми дождями, на некоторых можно еще обнаружить остатки стершейся клинописи. Сразу за кладбищем пролегает овраг, от него веет умиротворяющим спокойствием.
Гиги лежит под одним из столбов без надписи, высоко подняв колени и прижав кулаки к глазам. Осы кружат над его спутанными космами, крупные пыльные муравьи цепочкой тянутся по его щеке. Длинные стройные ноги покрыты гноящимися язвами и волдырями.
Он проснулся с обычной для здешних
На башне над часами восседает семерка сонных петухов. Семь раз дух святой.
— Я не могу поцеловать вас, — говорит Гиги, — губа заклеена. А если я сорву пластырь, моя рана еще долго не заживет.
— Кто тебя избил? — хрипло спрашивает Бруно.
— Люди.
— Что за люди?
— Они получили приказ от моего отца, это отец Бим, все местные слушаются его, как слепец свою собаку.
Они идут к деревенскому источнику, и Гиги подставляет под струю лицо, затем осторожно вытирает рот рукавом, его золотистые глаза поворачиваются из стороны в сторону.
— Мой отец считает, что он всемогущ, потому что все в деревне так считают. Люди верят, что силой своих молитв он может заставить вон ту гору обрушиться на наши дома. Но это не так.
— Да, это не так, — подтвердил Бруно.
— Ваша жена хочет детей?
— Хочет, одного, — ответил Бруно. — Кудрявую дочурку с голубым бантом, которая будет тихонько сидеть в уголке и читать про похождения «Кёйфье» [186] .
Гиги тянет за конец шнурка на брюках Бруно.
— Не надо, — резко останавливает его тот.
— Эти завязочки наводят на мысль о пижаме, — оправдывается Гиги.
— Так было задумано.
— Вашей женой?
Бруно кивает. Из-за зарешеченных окон вся деревня следит за ними.
186
Кёйфье — герой популярной в Нидерландах и Фландрии детской книжной серии.
— А эти брюки стильные, — продолжает Гиги. — Даже с пятном крови.
— Тогда можешь взять их себе, — говорит Бруно и, развязав проклятый шнурок, выскакивает из брюк, сейчас, при ярком солнце, он похож на комика из дешевой кинокомедии. Словно в кабинке для переодевания в универмаге, он протягивает брюки Гиги. Тот стаскивает свои и остается в ярко-красных с синим плавках, это американский флаг — звезды и полосы.
Ловко натянув брюки, Гиги завязал концы шнурка, которые (Анаис бы это оценила) повисли точно над гульфиком на разной высоте. Затем он выгреб из карманов пригоршню мелочи, комочек «Клинэкса», огрызок карандаша, ключи и кошелек и отдал все это Бруно. Тот же из узких, худых карманов брюк Гиги не извлек ничего, кроме пыли и мелких камешков, забившихся ему под ногти.
— Благодарю от всего сердца, — сказал Гиги. — Теперь мне надо назад, в спальню мертвецов.
— Да нет. Нет еще. Ты не голоден?
— Я почти всегда голоден.
Они уселись на террасе, но трактирщик так и не появлялся. Вероятно, он был одним из тех, кто избил Гиги. Бруно чувствует, как от жгучих лучей солнца на лбу и щеках у него вздуваются волдыри и твердеют, словно бобы. Бабочки величиной с ладонь садятся и снова взлетают, порой опускаясь ему на голову.
— Впрочем, есть я не могу, зубы не позволят.
— Может быть, кашки? — предлагает Бруно тоном усталой медсестры.
— Или размоченные в воде ячменные лепешки, — соглашается Гиги.
— Я покормлю тебя, — обещает Бруно.
Он свирепо постучал ключом от дома по зарешеченному окошку бара, но никто и ничто не подавало признаков жизни.
Ему кажется, что он слышит, как Анаис кричит: «Прохвост, трус, дубина!», а Мири с чопорно-благородным видом ехидно провозглашает: «Да не разъединит ни единая душа того, что соединено Богом. Евангелие от Матфея, глава двадцать вторая».
Бруно мутит от голода. Туман в горах рассеялся, несколько человек в желтых клеенчатых плащах осторожно, но торопливо движутся друг за другом вдоль оврага, держа перед собой детекторы металла: ищут руду.
Бруно подбирает с земли картонную подставку от пива и пишет на ней огрызком карандаша: «Любимая, прости. Я здесь с одним человеком, который не может меня поцеловать, но я его могу. Билет на самолет прилагаю, ты можешь сдать его, потому что мы заплатили аннулирующую страховку».
Он подсовывает записку и билет под дверь третьего дома по главной улице. Гиги ждет его на противоположной стороне.
— Пошли, — говорит Бруно, — в спальню мертвецов.
Гиги берет его за руку, но через три шага отпускает, чтобы согнать с головы Бруно двух упрямых бабочек. Он говорит очень тихо, но Бруно слышит его:
— Я буду любить тебя до того дня, пока меня не закопают в картонной коробке. И еще три дня после.
Что Бруно ответить на это?
— О’кей, — говорит он. И начинает напевать «Му old flame».
В полуденной духоте звуки разносятся гулко, словно в заброшенном подземном гараже.
Люди, что рядом
Начало бульвара Бургомистра Вандервиле по сей день выглядит солидно, как в старые добрые времена — один за другим выстроились здесь четырехэтажные особняки с французскими фронтонами и помпезными дверями, на которых прибиты медные таблички с фамилиями зубных врачей, нотариусов, директоров текстильных фабрик. Однако в том месте, где живет Сара, где-то возле дома номер 432, все гораздо скромнее. Собственный ее дом под номером 434 притулился на повороте — летом с утра пораньше перед самой дверью у нее начинают заводить машины, до поздней ночи не смолкает их измученный вой, похожий на звериный рык, — это машины выезжают на юг.