Избранное
Шрифт:
«Мы назовем наше начинание „Рационализаторская операция АПТО — Филипп Летурно“… Воображаю, какими панегириками разразится пресса: „Внук, унаследовавший предприимчивость и боевой дух своего деда, решил произвести коренной переворот на предприятии, прославившем семейство Летурно…“»
Он беззвучно рассмеялся. Мать надела темные очки, как будто собиралась играть в покер. Не понимаю, зачем ей прибегать к темным стеклам, — лицо у нее и так никогда ничего не выражает. Но она не сделала Валерио ни единого возражения. И я тоже, ибо, сколько я ни искал, я не нашел в его предложениях ловушки, да и сейчас не нахожу.
«Только не принимай
«В фетиши я не верю», — ответил я.
«Если ты не опьянеешь от славословий и фимиама сто поводу „Рационализаторской операции Филиппа Летурно“, ты сделаешь большой шаг вперед. Твой дед, в конце концов, был просто кустарем. А ты будешь посвящен в тайны тех театральных постановок, к которым сводятся теперь все крупные дела. До свиданья, Филипп».
«До свидания, Валерио», — сказал я без всякой неприязни на этот раз.
Мне, право, нравится его склад ума. Надо будет объяснить моим друзьям коммунистам, что не все крупные буржуа устроены на один манер и что среди финансистов можно встретить человека гуманного.
А теперь мы должны сдержать свое слово, наше слово. Что мы ответим матери, когда она явится сюда за твоей подписью, за пресловутой доверенностью? Боюсь, что из-за твоего бегства все пойдет насмарку. Прошу тебя, поговори с ней по телефону тотчас же, как получишь мое письмо.
Но довольно говорить о тех заботах и тревогах, которые ты мне доставляешь своими сумасбродными выходками. Завтра, как только откроется контора, вызову официально Пьеретту Амабль и сообщу ей о нашей победе.
До свидания, моя свирепая Натали.
Твой Филипп.
Натали Эмполи Филиппу Летурно
Сент-Тропез, июнь 195… г.
Тебя надули, бедняжечка!
Не успел ты выйти из банка, как твоя мамаша уже позвонила по телефону в «замок» (как выражаются в Клюзо) — так ей не терпелось реализовать победу.
Дед побежал к твоему флигелю и постучался в окно.
«Моя невестка, эта бандитка, вызывает тебя к телефону», — сказал он. Очень любезно с его стороны, что он утруждает себя из-за «бандитки», ограбившей его дочиста. На его месте я бы сразу же повесила трубку. Все Летурно размазни.
Я попросила ответить, что меня нет дома, и сейчас же уехала, чтобы не обрушиться на тебя с ругательствами, когда ты вернешься. Ведь всем известно, что ты — моя слабость.
Воображаю, как горячо благодарила тебя твоя малютка коммунистка за то, что ты избавил ее от необходимости дать сражение. Дурачок! Так ты и не понял, что теперь уж ее наверняка сожрут. Помнишь стишки, украшавшие буфет в нашей детской столовой:
Котеночку никто не даст покушать, Коль он не будет старших слушать.Ну вот и слушайтесь оба старших. А я буду загорать на солнышке.
Натали.
(Письмо разминулось со следующим, письмом III, посланным Филиппом до получения письма II.)
Филипп Летурно Натали Эмполи
Клюзо, июнь 195… г.
Мама приехала в Клюзо раньше, чем я думал, — через два часа после моего возвращения.
«Где Натали?»
Я показал ей любезную записку,
Утром, в девять часов, я позвонил по телефону твоему отцу и сказал, что ты уехала. Он, очевидно, это уже знал. Я спросил:
«А как будет с нашей „операцией“? Состоится?»
«Разумеется, — ответил он. — Почему же не состоится?»
«Натали не дала своей подписи».
«Какой подписи?»
«Доверенности не дала».
«Доверенность ее не имеет никакого отношения к нашему (в голосе легкая ирония) начинанию — „Рационализаторской операции Филиппа Летурно“».
«Значит, я могу сообщить?»
«Можешь сообщить друзьям о своей победе».
Я сейчас же послал за Пьереттой Амабль. Как только она переступила порог кабинета, я подошел к ней и положил ей руки на плечи. Еще вчера я бы не дерзнул на это.
«Мы выиграли!» — воскликнул я.
Пьеретта отвела мои руки.
«Что вы выиграли?» — спросила она.
«На фабрике не будет коренных перемен. Я договорился с отчимом».
Она посмотрела на меня почти таким же холодным взглядом, как мама, и спросила:
«Какую каверзу вы еще строите?»
«Каверзу?»
«Да. Вы и ваша семейка».
«Моя сводная сестра, Натали Эмполи, мне очень помогла…»
Она не дала мне договорить.
«Что вы рассказывали матери?»
Она беседовала со мной почти таким же сыщицким тоном, как мама. Вопросы так и сыпались один за другим.
«По какому праву вы говорили с матерью обо мне? Сколько раз вы меня видели? Что вы вообразили?»
Короче говоря, выяснилось, что в прошлое воскресенье мама ездила в Клюзо, пока мы — ты, Бернарда и я — дрыхли после попойки. Должно быть, на моем лице изобразилось глубочайшее изумление, ибо «малютка коммунистка», как ты ее величаешь, прекратила допрос. С минуту она молча смотрела мне в глаза, нисколько не заботясь, какое впечатление это на меня производит, словно перед ней был зверь из зоологического сада. Потом тихонько рассмеялась.
«Решительно ничего не понимаю в вашей тактике».
«Право, тут какое-то недоразумение», — робко произнес я.
«Ну хорошо, расскажите все, с самою начала».
И она преспокойно уселась в «клубное кресло», которое я с таким трудом выцарапал у администрации АПТО.
Я рассказал ей — довольно путано, потому что она слушала в полном молчании и я из-за этого робел, — рассказал ей о первой моей поездке в Лион вместе с Нобле, о том, как Валерио проявил интерес к нашему докладу и предложениям, о сопротивлении мамы, о твоем заступничестве и об ультиматуме, который ты предъявила. Потом рассказал о вчерашнем приглашении в Лион, особо подчеркнул свою стойкость и в заключение сообщил о компромиссном предложении Валерио.