Избранное

Машраб Бабарахим

* * *

О краса моя, ты — роза или рдеешь от вина? Лик твой молнией сверкает или ты — сама луна? Отвечай же, чет ты больше — жизнью иль красой красна? Не владычица ль души ты — той, что болью сражена? Не в мою ль ты душу, пери, как в сосуд, заключена? Трепетно идешь, красуясь, и глаза твои хмельны, Стрелы мечешь, твои щеки жаром роз озарены, Почему ты так красива — из какой ты стороны? Роза ты, рейхан иль жемчуг, взятый с донной глубины? Яхонт, перл или рубин ты, что красою столь ясна? Светел лик твой благовонный, а уста — как будто мед, Миндалю подобны очи, а фисташке — нежный рот, На сверкающих ланитах россыпь родинок цветет, Перед взором блещут сонмы восхитительных красот, — Соловей ты или роза, или ты — сама весна? Блеск ланит твоих — он розой иль жасмином осиян, Твои родинки — не зерна ль, не из них ли рос рейхан? Сребротела, сладкоуста, нежен твой прекрасный стан, — Человечий иль волшебный образ тебе роком дан, Гурия ли ты, иль райским светом ты озарена? Роза — лик, нарциссы — очи, словно лепестки — уста, Гибну я, едва увижу, сколь краса твоя чиста. Стан твой — древо рая, лик твой — райских яблок красота, С ликом родинки и кудри столь едины неспроста, — Шахом

чтит тебя Египет иль Индийская страна? Как рубин, уста багряны, свет чела — как окоем, С лунным ликом так согласны звезды родинок на нем! Чернота их — словно угли, — сердце сожжено огнем, Что ж твой взор так жжет жестоко, словно солнце знойным днем, — Ты мертвящей иль живящей силою одарена? Роза без шипов, едва лишь ты пройдешь среди полян, Всех пленяют лик румяный и самшиту равный стан, Косы — словно гиацинты, над тобой венец багрян, На груди цветут две розы, лепестков их отблеск рдян, — Не трепещущая ль ветка ты, что станом столь стройна? Завитками вьются кудри — красоты твоей зачин, Чинно или беспричинно рать сюда направил Чин? Ты пройдешься — стан трепещет, словно зыбь морских пучин. Жизнь и душу, честь и веру отдал я не без причин, — О бутон мой, надо мною не тебе ли власть дана? Твое слово — словно сахар, рот твой сладостно медвян, Драгоценный и бесценный сахарный тростник — твой стан. Ты послушай, что спою я, весь горя от боли ран, Соловьем пою я, роза, мой предвечный гулистан, — Обожгли Машраба, роза, не твои ли пламена?

* * *

Злобный рок! Лишь муки и тревоги слал мне небосклон из-за тебя, Сирый, нищий, обивал пороги я со всех сторон из-за тебя, День и ночь на скорбной я дороге — радостей лишен из-за тебя. Нерушимо все, лишь я, убогий, я лишь сокрушен из-за тебя, Где бы ни был, я молю подмоги — горестный мой стон — из-за тебя. Я от той, что мне дороже ока, — от моей любимой отлучен, От моей опоры волей рока я, судьбой гонимый, отлучен. От моей желанной я жестоко, как душа хранимой, отлучен. Нерушимо все, лишь я, убогий, я лишь сокрушен из-за тебя, Где бы ни был, я молю подмоги — горестный мой стон — из-за тебя. В кущах я — как соловей бездомный, и гнезда родного я лишен, Словно сыч, в печали неуемной бесприютен, крова я лишен. Где приют мне, где мой кров укромный? Друга дорогого я лишен. Нерушимо все, лишь я, убогий, я лишь сокрушен из-за тебя, Где бы ни был, я молю подмоги — горестный мой стон — из-за тебя. Пусть же будет из людей живущих не лишен сердечных сил никто, Да не будет страждущих и ждущих, да не тратит зря свой пыл никто, Да не будет во вселенских кущах людям чужд и опостыл никто! Нерушимо все, лишь я, убогий, я лишь сокрушен из-за тебя, Где бы ни был, я молю подмоги — горестный мой стон — из-за тебя. Неужели же меня, о боже, ты с моим светилом не сведешь? Неужель с моей звездой пригожей быть счастливым — это вздор и ложь? Научи меня, господь, построже, чтобы путь Машраба был пригож. Нерушимо все, лишь я, убогий, я лишь сокрушен из-за тебя, Где бы ни был, я молю подмоги — горестный мой стон — из-за тебя!

* * *

У лишенных родни и крова о напастях судьбы спросите, У согбенных от зла лихого о напастях судьбы спросите, Кто сто бед стерпел — у такого о напастях судьбы спросите, У того, чья доля сурова, о напастях судьбы спросите, У меня, чья стезя тернова, о напастях судьбы спросите. Я бреду, одиноко маясь, — тех, кто мне бы помог, лишен я, Без наставника я скитаюсь — и путей и дорог лишен я, Черной долей моей терзаясь, всех друзей, одинок, лишен я, Соловей я, а роз чураюсь — крыльев-перьев, убог, лишен я, — У меня, чья участь бедова, о, напастях судьбы спросите. С той поры, как на свет рожден я, ничего, кроме бед, не знал я, В этом мире всего лишен я, добрых дней с малых лет не знал я, Потонул в топи злых времен я, — радость есть или нет, — не знал я, Злобой горя насмерть сражен я, а добра и примет не знал я, — Бедняка, от невзгод больного, о напастях судьбы спросите. Так и жил я, не зная счастья и не ведая, в чем отрада, За напастью сносил напасть я, и горел я в огне разлада, Не дождется бедняк участья — нет, увы, кому это надо? Ведал муки кровавой власть я, даже пища мне горше яда, — У сгоревших от рока злого о напастях судьбы спросите. Только те, кто, как я, несчастны, о моей злой неволе знают, Только те, что в беде безгласны, о моей горькой доле знают, Только те, что мукам подвластны, о моей страшной боли знают, — Это только добрый, прекрасный, знавший гнет злой недоли, знает. У заблудших и ждущих зова о напастях судьбы спросите. И как будто бы Феникс-птица из сплошного огня выходит, Стон мой жаркий в устах дымится и огнем из меня выходит. Лишь начну я в стенаньях биться — смута Судного дня выходит: Все страдальцы — не счесть их лица — в состраданье стеня, выходят, У горящих огнем пунцово о напастях судьбы спросите. Было время ко мне суровым: что такое покой, не знал я, Не обласканный добрым словом, доброты никакой не знал я, Даже счета ранам багровым, насмерть сломлен тоской, не знал я, И к кому бы припасть мне с зовом в суматохе людской, не знал я, — Тех, чьи раны горят багрово, о напастях судьбы спросите. От печалей совсем продрог я, и в груди моей — ни кровинки, Слабым телом во прах полег я, от костей — лишь одни пылинки, Словно тлен — с головы до ног я, — заметают мой след снежинки, Плоть огнем моих бедствий сжег я, стал слабее малой былинки, — Тех, кому тлеть от мук не ново, о напастях судьбы спросите. О Машраб, вся темна округа — поглотила меня пучина, Трудный путь мой закручен туго — в этом бедствий моих причина, Что ни миг, я в плену испуга, что ни час — сердце жжет кручина, Как ни кличу доброго друга — даже нет о нем и помина, — У незнавших доброго слова о напастях судьбы спросите.

МУСАДДАС

Томно приоткрыв свой лик, взором повела не ты ли? Жаром страсти в тот же миг жизнь мою зажгла не ты ли? В кудри — в темный их тайник скрыла свет чела не ты ли? Чтоб был верен, жала пик в очи мне впила не ты ли? Ливень стрел меня настиг — мечешь стрелы зла не ты ли? Раньше прочих горемык смерть мне принесла не ты ли? Пряди твоих черных кос дышат благовоньем пряным, Соловьи — в плену у роз: льнут к устам твоим румяным, Чаша уст, что чище рос, — хмель соперникам- смутьянам, Соловей твой перлы слез льет, увы, ручьем багряным, Раб твой кар твоих не снес — нет покоя его ранам, — Спутан роком, я поник, — вязь того узла — не ты ли? Радость мне была дана — пил я хмель с тобой, бывало, Хмелем страсти и вина тебе очи охмеляло, Цвел твой лик в те времена от вина, что светит ало, И с надеждой дотемна мотыльком душа порхала. Градом бедствий сражена, вдруг душа поникла вяло, — Пламень в душу мне проник, — жгла ее дотла не ты ли? О краса моя, пригож облик трои в одежде алой, Хоть прекрасна ты, а все ж взором глаз хоть раз пожалуй, Грозным шахом ты слывешь, но молю: не мучь опалой! Брови ты сурмишь — ну что ж: им покорен я, усталый, Рдяный лик твой так хорош, а на нем — ресницы-жала, — Ты — владыка всех владык, красотой светла не ты ли? Пьешь вино ты, весела, словно роза вешних кущей, Многим мертвым жизнь дала песней ты, усладу льющей, А взлетит твоя стрела — рухнет каждый, тебя ждущий, Всех жестоких превзошла дерзостью ты, смерть несущей, Твоим жертвам нет числа: раб твой — каждый в мире сущий, — Всех красой затмишь ты вмиг: как луна, бела не ты ли? Дай же мне глоток вина — уст твоих хмельного сока, Прежде, милости полна, ты не ведала зарока! Знать бы, в чем моя вина, — погляди хоть краем ока, Всюду ночь темным-темна, — так измучен я жестоко, О, за что мне казнь дана — в жажде гибнуть одиноко? — О, скажи — господь велик! — лживым словом зла не ты ли? Взором злых своих очей мучишь ты меня сурово, Шах — владыка палачей: лишь прикажет — казнь готова, Пьешь ты хмель во тьме ночей, днем же кровь ты льешь бедово, Сонмы жертв — не от мечей: убивает твое слово! Звуком сладостных речей жизнь верни Машрабу снова, — Ты — Иса, живой родник, мне же смерть несла не ты ли?

МУСАББА

Ты в садах красы нетленной — вешней радости цветок, Ты — вовеки несравненный свежей прелести росток. Твои родинки — напасти, смута — черных кос клубок, — Камнепад лихих несчастий надо мною так жесток! Дивная! В твоей я власти, образ твой красой высок. Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок: Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог. Блещет родинка сурмяно возле уст наедине, Губят душу, глядя пьяно, очи в томной пелене, То не рать ли Индустана в Сулеймановой стране? Не зерно ли то тимьяна в нежной ямке, в глубине? Не Юсуф ли бездыханно гаснет в кладезе на дне? Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок: Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог. Роза, мой цветок румяный, тонкостенный мой тюльпан, Кипарис мой сребростанный, взор тебе истомный дан. В странах красоты желанной ты — властительный султан. О, приди — я, бездыханный, пред тобой паду, заклан, Силы, для терпенья данной, в сердце нет от мук и ран. Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок: Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог. На твоем прекрасном лике — высшей тайны письмена, Волей высшего владыки красота им придана, Подойди же к горемыке — хоть враждебна, хоть дружна! Райским пальмам животворным ты подобна — так стройна, И в кудрях — в венце их черном ты прекрасна, как луна. Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок: Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог. Дивная, тебе подвластным — томно-страстным нет числа, О челе твоем прекрасном ходит слава-похвала. Розы вчесаны высоко в косы около чела, Словно бы десница рока тебя к свадьбе прибрала, Ты, — лишь глянут издалека — рай забудут, так мила. Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок: Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог. Ты пройдешь, косясь лукаво и величие храня, — Я совсем сгораю, право, — позабыла ты меня. Поросль на устах — курчава, чуть черна и чуть синя. Глянешь ты — тебе забава, у меня ж в душе — грызня, Брови-сабли — что расправа, лик твой жжет сильней огня. Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок: Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог. За твой дивный взор все люди — все подряд — готовы пасть, Даже все степные лани за твой взгляд готовы пасть, Все за локон твой единый, говорят, готовы пасть, За наряд, тобой надетый, Рум, Багдад готовы пасть, И смятеньем пред тобою я объят, готовый пасть, — Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок: Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог. Ты меня осиротила, я стенаю каждый миг, За тобой брожу уныло много лет я, нищ и дик. Стан твой вспомню — в муке пыла плачу стоном горемык, Я умру, мне жизнь постыла, от твоих я кар поник, А в тебе — краса и сила: ты — владыка всех владык. Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок: Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог. Твои локоны кудрятся, лунный лик кольцом обвив, Суждено и мне вплетаться нитью жизни в их извив, Тучей стрел ресницы мчатся прямо в цель — насупротив, Любо косам извиваться, кольца в сети превратив, — Ну да что мне их бояться: ведь Машраб и сам строптив! Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок: Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.

КОММЕНТАРИИ

Адхам — шейх Ибрагим ибн Адхам — основатель школы мистиков. Впоследствии герой узбекской мистической поэмы (кисса).

Балх — провинция Хорасана, сейчас провинция Северного Афганистана.

Брахман — индийский жрец, священнослужитель.

Газель (газаль) — лирическое стихотворение, главным образом лирического содержания, написанное бейтами, связанными одной рифмой.

Гулистан — буквально — цветник, розовый сад, символ цветущей страны.

Гурия — райская дева, красавица, служащая наградой правоверным.

Джам — легендарный царь древнего иранского эпоса, обладавший чашей, в которой отражался весь мир.

Джейхун — старое, арабское название Амударьи.

Зуннар — пояс, который носили христиане, подданные мусульманских правителей. Надеть зуннар означало отречься от ислама.

Ибрагим — см. Адхам.

Изгой — человек, отвергнутый общественной средой или порвавший с ней, отщепенец.

Иса — Иисус Христос; причисляется мусульманами к числу великих пророков.

Искандер — Александр Македонский (356-322 гг. до н. э.).

Ирам — райский сад, Эдем.

Ишан — глава и наставник мусульман, общины, обычно принадлежащей к одному из мистических орденов.

Кааба — мусульманская святыня в Мекке.

Меджнун и Лейли — классическая влюбленная пара, чья любовь оканчивается трагедией.

Мекка — священный город у мусульман.

Михраб — сводчатая ниша в мечети, указывающая направление к Мекке.

Музаффар — имя современника Машраба.

Мусабба — форма восточной поэзии, семистишия. Две последние строки повторяются в каждой последующей строфе.

Мусаддас — форма восточной поэзии, рифмуются первые четыре строки каждой строфы.

Мустазад — форма народной и классической восточной поэзии со сложным размером.

Мурабба — форма восточной поэзии, четверостишия. Последние строки каждой строфы связаны одной сквозной рифмой.

Мухаммас — форма восточной поэзии, пятистишия.

Насими Имадеддин — знаменитый азербайджанский поэт. В 1417 году с согласия египетского султана Муайяддина казнен.