Избранное

Нам Као

Отлично зная, что в глазах своих старших собратьев я всего лишь желторотый птенец, начинающий литератор, я не посмел высказать своих мыслей вслух.

— Конечно, в деревне нам многое чуждо, — заговорил я примирительным тоном. — В каком-то смысле крестьяне все еще остаются для нас тайной за семью печатями. Хоть я уже давно живу среди них и всегда относился к ним сочувственно и с любовью, меня тоже охватывает порой отчаяние, особенно когда я вижу, как они в подавляющем большинстве своем невежественны, отсталы, как рабски принижены, безмерно терпеливы. Именно поэтому относился я с недоверием к разговорам о «силе масс», считал, что пройдет не одно тысячелетие, прежде чем крестьяне — то есть большинство населения Вьетнама — созреют для революции. Я полагал, что времена Ле Лоя и Куанг Чунга [38]

давно прошли и больше не повторятся. Но когда началось Всеобщее восстание, все во мне перевернулось. Оказывается, крестьяне моей страны могут, как и прежде, совершать революцию, да еще делают это с огромным энтузиазмом. Я шел вместе с крестьянами и вместе с ними воевал на юге страны и на севере… С каким мужеством сражались эти люди, у которых гноятся от трахомы глаза, а зубы выкрашены по старинке в черный цвет! Пусть не могли они правильно выговорить слово «граната», а боевую походную песню пели заунывно, словно молитву, зато они никогда не жаловались и молча переносили все тяготы войны, затаив в душе тоску по дому. Глядя на доблестных воинов, трудно было поверить, что еще совсем недавно, всего несколько месяцев назад, сегодняшние бойцы покорно терпели бесконечные унижения. А когда стражники у них на глазах бесстыдно посягали на их жен, молча отворачивались и уходили прочь, втайне проклиная обидчиков, а потом вымещали злость и ревность на не повинных ни в чем женщинах…

38

Ле Лой — руководитель борьбы вьетнамского народа против китайских захватчиков в XV веке, основатель династии Ле, умер в 1433 году. Куанг Чунг — один из руководителей восстания Тэйшонов (1771—1801).

Хоанг нервно дернул губами и с досадой сказал:

— Но не станешь же ты отрицать, что они по-прежнему тупы и невежественны? Я не раз видел, как бойцы отрядов самообороны и даже солдаты Народной армии из простого любопытства разбирали заряженные ружья или гранаты и по собственной глупости гибли сами или убивали других. Многие из них, получив винтовку, носят ее как попало, не умеют даже стрелять. Да и откуда же им уметь, если они никогда раньше не держали в руках оружия? Долго еще надо им воевать, чтобы научиться прилично стрелять! А в таких условиях энтузиазм их совершенно бесполезен! Ну да ладно, пусть уж они воюют против французов, но зачем же назначать нам на горе таких невежд в разные комитеты! Взять, к примеру, председателя нашего районного комитета в Ханое. До войны он торговал супом из свиной требухи. Разве может он что-нибудь смыслить в работе районного комитета? Тем не менее его взяли и выбрали председателем! А здешний председатель деревенского комитета! Посмотрел документы моей жены, увидел непривычное имя, Нгуен Тхун Хиен, и решил, что она позаимствовала их у какого-то мужчины, — по его мнению, женщине не подобает носить такое имя.

Жена Хоанга так и покатилась со смеху; она хохотала до слез, а затем, вытерев глаза платочком, покачала головой и промолвила:

— Вы тоже нашли бы немало поводов посмеяться, если б жили здесь. Представьте себе, этот вот председатель неоднократно обращался к мужу, умоляя его то заняться преподаванием в здешней народной школе, то помочь ему организовать агитационную работу.

— Конечно, я скучаю без дела, — вздохнул Хоанг. — Но, посуди сам, разве можно работать с этими людьми? Нет уж, увольте, пусть считают меня реакционером…

— Вы, верно, много пишете, раз у вас столько свободного времени? — перебил я, чтобы переменить разговор.

— Ничего я теперь не пишу, у меня здесь даже письменного стола нет. Однако писать действительно необходимо. Должны же мы отразить в литературе современную эпоху. Если заняться этим как следует, можно создать кое-что вроде «Удачника» Ву Чонг Фунга! [39] Будь Фунг жив, он показал бы нам, как это делается!

Время за разговором текло незаметно, и, когда мы кончили обедать, пробило четыре часа. Хоанг предложил пойти навестить знакомых, тоже эвакуированных из городов. Как выяснилось, это были: отставной губернатор провинции, бывший инспектор учебных заведений, уволенный за совращение школьниц, и старый колониальный чиновник, промышлявший в свое время взятками в суде. Их общество не доставляло Хоангу особого удовольствия — разговаривать ему было с ними не о чем, ни в литературе, ни в искусстве они не смыслили

и большую часть времени проводили за карточной игрой. Но Хоанг находил нужным поддерживать знакомство — ведь надо же с кем-то общаться, а жили они по соседству.

39

Ву Чонг Фунг (1912—1939) — популярный вьетнамский романист.

Все это сообщил мне Хоанг, пока мы с ним медленно шагали по улице, поджидая его жену. Он говорил вполголоса, изредка наклоняясь к самому моему уху, чтобы сообщить какие-нибудь пикантные подробности о глупости и пошлости своих новых знакомых. Вскоре нас догнала раскрасневшаяся от кухонного жара госпожа Хоанг.

— Надо было испечь к ужину батат, — сказала она извиняющимся тоном. — Здесь ведь изысканные блюда готовить не из чего, едим, что достанем. Завтра я постараюсь купить несколько хороших стеблей сахарного тростника и сделаю специально для вас ароматный соус.

Я поблагодарил любезную хозяйку.

Вскоре мы подошли к высоким кирпичным воротам, увитым плющом, и Хоанг дернул шнурок. Зазвонил колокольчик. Из ворот выбежал мальчишка и вежливо поздоровался.

— Господин Фам дома, малыш? — спросил Хоанг.

— Никак нет, уважаемый господин, он отправился к господину инспектору.

— Так почему же мне говорили, что господин инспектор с утра сидит у вас? — удивился Хоанг.

— Не могу знать, уважаемый господин. Я не видел сегодня господина инспектора.

Мы свернули на извилистую дорожку, которая привела нас к другим кирпичным воротам. У забора стояла нянька с младенцем.

— Здравствуйте, господин, здравствуйте, госпожа, — проговорила она, низко кланяясь.

— Что, господин инспектор дома? — осведомился Хоанг.

— Господина инспектора нет, уважаемый господин, он ушел к господину губернатору.

— А там нам сказали, что господин губернатор у вас, — настаивал Хоанг.

— Нет их дома, уважаемый господин! — уверяла нянька.

Хоанг пожал плечами, и мы повернули обратно.

— Эти господа опять засели за карты, — тихо сказал он жене. — Держу пари, что госпожи Иен тоже нет дома, да и сынок ее, верно, с ними — четвертым партнером. Они или здесь собрались, или у Фама и велели слугам никого не принимать.

Жена промолчала, и Хоанг обратился ко мне:

— Ну не прискорбно ли? И это называется интеллигенция! Что уж тут говорить о простом народе…

В душе я возмущался Хоангом. Ну зачем якшается он с этими подонками, причисляющими себя к интеллигенции? Почему не пошел в армию или в один из агитационных отрядов писателей? Участвуя вместе с другими литераторами в войне, он встретился бы со студентами, борющимися в рядах Народной армии, с врачами, самозабвенно работающими в госпиталях и больницах, с писателями, художниками, артистами, которые с увлечением идут в массы, неся им просвещение, культуру, и сами учатся у народа, черпая в общении с ним творческое вдохновение.

— Послушаешь вас, и на душе тоскливо становится, — невесело усмехнулся я. — Если все так плохо, то, выходит, мы и войну проиграть можем?

Хоанг ухватился за мои слова.

— Да-да! Я мрачно смотрю на вещи, — вскричал он с жаром. — Когда внимательно наблюдаешь за тем, что творится вокруг, легко прийти в полное уныние. Но я еще не совсем пал духом, ибо верю в нашего Старика. Я считаю, что, если нынешняя война Сопротивления завершится, как и Августовская революция, победой, это произойдет только благодаря нашему руководителю. Такой талантливый человек, как Хо Ши Мин, мог бы без труда спасти любую страну, но у нас и ему тяжко приходится. У французов тоже есть свой символ освободительного движения — некий де Голль, но ему далеко до нашего Старика, а ведь Франция — четвертая держава земного шара!

Я напомнил Хоангу о других героях французского Сопротивления, не менее заслуженных и известных, чем де Голль. Но он только покачал головой.

— Да разве может кто-нибудь из них сравниться с Хо Ши Мином! Заслуги его огромны. И я убежден, что даже с таким темным народом, как наш, Старик сумеет преодолеть все трудности и добьется независимости страны. Когда шестого марта было заключено предварительное соглашение, все были поражены, даже американцы и те не могли прийти в себя от изумления и поняли, что Старика не перехитришь. А что такое французы? Это просто ничтожества! Если бы американцы не подстрекали их, они никогда не посмели бы нарушить соглашение. Впрочем, по-моему, оно французам очень выгодно. Им следовало бы свято соблюдать перемирие…