Избранное
Шрифт:
— Значит, видишь плохо, — нашлась Филомена. — В наших местах у самых важных барчат такие курточки, только по воскресеньям и надевают, к службе идти.
— Романо обожал такие ткани, — сказала Агеда. — Помнишь его летние куртки?
Она посмотрела украдкой на Филомену и прибавила:
— И вообще, сейчас воина, надо привыкать к тому, что есть. Вот посмотри на мои туфли, они из шины. Устраиваемся как можем, и никто ничего не говорит.
— А я не хочу привыкать.
Тот Авель, в зеркале, был на редкость жалкий и некрасивый.
— Я буду в своем ходить, и все.
Он сидел в плетеном кресле и с явным отвращением рассматривал свои голые ноги.
— Не болтай! — одернула его Агеда. — Воспитанные мальчики не знают никаких «не хочу». В военное время надо довольствоваться тем, что есть.
— Военное! — ворчал Авель. — Все военное да военное. Вы только и знаете, что про войну, а я вот ее нигде не вижу. — Он ткнул пальцем в сторону тихого, сонного дворика. — Это, что ли, у вас военное время?
Филомена с ужасом уставилась на него.
— Господи милостивый! Ну и мальчишка! Мало ему! Забыл, что дома перевидал? Побойся бога!
Авель зашагал по комнате.
— Ничего не случается, — настаивал он. — В газетах фотографии, происшествия всякие, а тут…
Филомена взяла утюг с плиты, поднесла к щеке и, сама того не замечая, принялась разглаживать складки на юбке.
— Как это не случается? — обиделась она. — Мало тебе, что люди все с ума посходили, друг друга убивают?
— Это в газетах, — сказал Авель. — А тут мы ничего такого не видим.
— Что ж ты видеть хочешь, господь с тобой?
Авель с ненавистью посмотрел на бледное привидение в зеркале.
— Бомбежки, — ответил он. — И военные корабли, и самолеты, и танки.
— Нет, вы послушайте! — Филомена взывала к Агеде. — Винтика в голове не хватает. Что выдумывает, когда люди мрут и все с ума посходили! Сохрани господи!
— Не слушайте вы его. Сопливый мальчишка, сам не знает, что говорит.
Авель снова сидел в плетеном кресле, слюнил палец и водил им по ссадинам и царапинам на голой ноге.
— Нет, я знаю, что говорю, — ответил он. — Я хочу, чтобы тут шли бои и чтобы были танки, и самолеты, и бомбежки.
Филомена скрестила руки на груди.
— А к чему это тебе понадобилось?
Авель содрал корочку с засохшей ранки и положил ее на ладонь.
— Потому что мне скучно, — сказал он. — Потому что все дни одинаковые и ничего не случается. А в Теруэле бои, развалин целые горы, через каждые пять минут уходит поезд с убитыми, и у них ярлычки на гимнастерках, на груди приклеены.
Филомена смотрела на него со страхом.
— По-твоему, значит, если тебе скучно, пускай война идет?
— Да, — сказал Авель. — Здесь все дни одинаковые и ничего не случается.
Филомена взяла утюг с плиты я разложила на куртке мокрую тряпку.
— В жизни не слышала такой глупости! Если тебе скучно, значит, пускай идет война. Нет, в жизни не слышала…
— Если тебе скучно, — сказала Агеда, — можешь играть, учиться… Ну, не знаю, что там еще. Умным мальчикам некогда скучать.
— Играть… — проворчал Авель. — А я не знаю, с кем играть. И потом, ничего мне не надо учиться. Я за первый класс все наизусть знаю: и арифметику, и географию, и историю…
— Тогда учи за второй. На чердаке целый чемодан учебников, остался от Романо.
— Как же мне учиться, когда учителей нет? — насмешливо спросил Авель. — Хоть все, что есть, выучи, толку не будет.
— Интересно узнать, что же ты делал в Барселоне?
Его глаза сверкнули.
— Ничего. Вот совершенно ничего! Каждый день ходил в киоск и читал газеты. Потом я шел на пустырь у нас рядом, и мы все играли в войну.
— Матерь божья! Сколько за это время горя, сколько людей перебито, а ему мало!..
— Ах, не обращайте внимания! — сказала Агеда. — Говорит чепуху, сам не понимает.
— Хорошо бы так! — воскликнула Филомена. — Только б беды не накликать…
Авель ушел из кухни, он был недоволен собой. Он не знал, что ему делать и о чем думать. Никому он не нужен, никакой от него пользы. Проходя через вестибюль, он увидел в тусклом зеркале дурацкого, белого Авеля; в электрическом свете лицо было длинное и щеки зеленые. Сам не зная почему, он принялся размахивать руками, строил жуткие гримасы, растрепал себе волосы. Ему было неудобно и плохо в рубашке, хотелось выскочить из себя, стать кем-нибудь другим.
— Авель, несчастный дурак, настал час твоих похорон.
Когда-то, где-то он слышал такую фразу и теперь произнес ее громко, с удовольствием. Двойник в зеркале кривил рот и выкатывал глаза. Авель обменялся с ним недовольным взглядом. Ему очень хотелось стать солдатом. Вот кому хорошо, думал он. На фронте происшествия, герои сражаются врукопашную, самолеты летают над войсками противника и возвращаются с астрономической скоростью.
Мимо тетиной спальни надо было идти тихо — у нее, чуть что, болела голова, от любого шума мог начаться приступ. Он прошёл по коридору на цыпочках и только в своей комнате вздохнул с облегчением. Кровать была завалена номерами журнала, он их полистал. Через несколько минут ему надоело, он лег на кровать и уткнулся носом в подушку.
После обеда он обычно заходил к Агеде, послушать сводку. Когда он проснулся, было как раз время. Еще не совсем очнувшись от сна, он пошел в ту комнату.
К большому его удивлению, Агеда, в оранжевом халате, сидела у приемника.
— Садись, — сказала она и милостиво ему улыбнулась.
Она очень старательно ловила какую-то волну; резкой струей врывалась музыка, потом — пи-и-и — треск — «…'ecouterez maintenant» [17] — «наши войска продолжают наступление в секторе…».
17
«… прослушаете сейчас» (франц.).