Избранное
Шрифт:
Да! Братец, не посылай эти советы в «Работницу». Пусть это останется между нами, мужчинами.
Мы сидели за столом и собирались пить черный кофе и кушать сандвичи.
— Да, Ватсон, — сказал Холмс, — и у меня бывали ошибки, но эти ошибки стоили побед.
Я воспользовался его дедуктивным методом и пришел к выводу, что у Холмса хорошее настроение. Действительно, он взял скрипку, а также смычок.
Но чарующим звукам не суждено было вырваться из-под его длинных и
— Сэр, я хочу просить вашей помощи, — обратился он к Холмсу.
— Садитесь, — сказал Холмс, сцепил пальцы и схватил его глазами, как ястреб хватает пташку. — А вы, дружище, по утрам пьете имбирное пиво? Помните, Ватсон, мою работу о запахах ста восьмидесяти алкогольных напитков?
Я кивнул, так как внимательно прочел этот интересный труд.
— Нет, сэр, но вечерам я выпиваю кружку плодоягодного, — скромно ответил джентльмен.
Плодоягодное среди ста восьмидесяти напитков не значилось.
— Итак, — продолжал слегка уязвленный Холмс, — вы не горожанин и сегодня приехали первым поездом, иначе бы не пришли в такой ранний час.
— Что вы, сэр! Коренной горожанин, но эту ночь я провел не совсем дома, а к той особе утром должен был вернуться муж. И вот в пять утра я на улице, а это очень унизительно для мужчины, сэр.
— Но вы не будете отрицать, что были на ферме. На ваших брюках я вижу свежий силос! — громко сказал Холмс, и я впервые услышал такой раздраженный тон в разговоре с клиентом.
— Буду отрицать, сэр, — опять не согласился ранний гость. — Я вам не сказал, что к той особе муж все-таки вернулся, и в пять часов мне пришлось прыгать в окно. Я попал в бачок с нечистотами, а это, сэр, очень унизительно для мужчины.
Лицо Холмса дернулось, и я отвернулся, чтобы не видеть его. Минутная пауза показалась часом.
— Может быть, вы скажете, что у вас не болит зуб и вы беспричинно хватаетесь за щеку? — с вымученной иронией спросил Холмс.
— Хуже, сэр. У меня перебита ключица. Я не сообщил, что в бачок прыгнул не совсем добровольно, а с помощью мужа той особы. Скажу вам, сэр, это очень унизительно для мужчины.
— Почему же вы держитесь за щеку?
— Видите ли, сэр, у меня болит, извините, живот. Как съем два фунта грудинки и запью плодоягодным, так обязательно болит живот.
Лицо Холмса, и без того бледное, совершенно побелело, будто он сразу лишился всей крови. Длинные тонкие пальцы облепили смычок.
— Но почему вы все-таки держитесь за щеку? — но удержался и я.
Ранний гость с уважением посмотрел на скрипку:
— Не могу же я, джентльмены, в вашем обществе держаться за живот. Это унизительно для мужчины.
— Может, у вас нет и плоскостопия? — отрывисто бросил Холмс.
— Сэр, у меня нет ботинок, и мне с непривычки щекотно, поэтому я так и хожу.
Он
— Что вам угодно? — не сдержался Холмс.
— Сэр, говорят, что вы мировая ищейка. Я не знаю ни адреса, ни имени, да и в лицо бы не узнал особу, с которой провел ночь. Прошу вас, проявите свои способности, найдите эту особу и верните мне ботинки. У нее под мышкой бородавка. Вам-то этой приметы хватит за глаза. Поверьте, сэр, вернуться домой без ботинок — это очень унизительно для мужчины.
Смычок, как сухарик, переломился надвое в руках Холмса, в тех руках, которые могли завязать бантиком каминную кочергу.
— Ватсон, — сказал он, — дайте ему мои самые лучшие ботинки и спустите его с лестницы, иначе ему уготована судьба этого смычка.
Я это сделал. Но признаюсь: джентльмен без ботинок показал всю несостоятельность методов моего друга. Я навсегда порвал с Холмсом.
Возможно, у Холмса было много блестящих дел, но я уже писать не мог. Если же о герое не пишут, то о нем не знают. А если о нем не знают, то он остается просто заурядным сыщиком.
Лицо, отбиравшее певцов и певуний для вокально-инструментальных ансамблей… Кое-кто думает, что такого лица нет. А оно есть, потому что откуда же берутся тогда ансамбли, которым гитар даже не хватает — фабрики струны не успевают натягивать.
Так вот это лицо задумчиво барабанило торчащими из босоножек пальцами по полу и рассматривало сидящую перед ним девицу, которая в свою очередь рассматривала его пальцы в босоножках.
— Ну что ж, — сказало лицо, — мордашка у вас есть?
Девушка перевела ее из фаса в профиль, чтобы заодно показать носик, изящный, как обтаянная сосулька.
— Так, — сказало оно. — Ноги у вас есть?
Она нервно поднялась. На юбке автоматически распахнулась прорезь, в которой застыла высокая стройно-белая нога, похожая на березку без сучка и задоринки. Лицо даже перестало барабанить пальцами по паркету.
— И вторая… есть? — хрипло спросило оно, не в силах оторваться от первой.
Девица сработала коленками, как переключателем, выставив в макси-прорезь другую ногу.
— А то бывает, — извиняюще сказало лицо, — что вторая деревянная.
Лицо помолчало, приходя в себя после березовых ног.
— Краситься со вкусом умеете?
Она закрыла глаза, и ответственное лицо с интересом вытянуло шею: было полное впечатление, что пропали ее карие и открылись другие, громадно-синие — так выглядели издали синюшные веки. Показывая сорт помады, девица турбулентно повертела губами.
— Одеваться тоже умеете?
Девушка перевернулась вокруг собственной оси, отчего ответственное лицо опять впало в нирвану, потому что того макси, которое было спереди, сзади не оказалось, а что там висело, лицо определить не могло — то ли тюль, то ли оренбургский платок.