Избранное
Шрифт:
Он встал, прошелся и вдруг пнул дядю Сашу. Дядя Саша поднялся и завернул Бедняге руку за спину.
Бедняга извернулся и укусил дядю Сашу в подбородок.
Дядя Саша отпустил Беднягу и ударил. Бедняга сел в траву, зло посмотрел на всех и заплакал.
— Чистый фашист, — сказала Санька.
— Давайте лучше петь, — сказала Мария, — бог с ним, очухается. Пьян ведь он.
Мария зычно затянула «Ермака». Все подхватили. Бедняга вытер слезы и тоже начал подпевать.
— Нинка идет, — сказала шепотом Саня.
И все смолкли.
Нинка шла в маковом платье, и солнце переливалось по нему, Нинка шла из-под
— Садись, Нина, — сказала Мария.
— Присяду, — сказала Нинка и осталась стоять, сверху пристально всех рассматривая.
— Нет нам весточки? — спросила бабушка.
— Налейте мне, бабы, самогону в стакан, — сказала Нинка.
Мария из бутыли налила ей стакан доверху.
— Ну, кого с чем, — сказала Нинка и выпила самогон. — Ух, — сказала она, — какую ворвань нынче бабы пьют.
Нинка постояла не закусывая, поглядела на дорогу, которой сюда пришла, и спросила:
— Калина где же?
— Домой пошла, — сказала настороженно Санька. — Дома она.
— Туда иди, — сказал Гришка Останин. — За хорошую весть озолотит в честь Троицы.
— Нет ее дома. По полю, поди, похаживает вдоль Ключа, — сказал Бедняга. — Ну-ко в такой день така баба дома одна будет сидеть.
Нинка достала из сумки треугольное письмо и отдала Гришке, как соседу.
— А тебе, Мария, весть есть, — сказала Нинка и посмотрела на Марию прямым взглядом.
Мария встала с земли и тоже посмотрела на Нинку, вытянулась перед ней, как перед начальником. Нинка подала Марии длинную и тонкую бумажку. Мария взяла бумажку, повернулась и, подняв плечи, пошла в избу.
Енька видел издали, от Ключа, как Нинка прошла в деревню. Наташа в это время стояла у самой воды и опускала на речку венок. Он тихо закачался на воде и поплыл по теченью. Потом опустила на воду свой венок Зина, и тот тоже поплыл. Наташин венок вышел на середину и заторопился. Все бежали за венками и видели, что другим берегом далеко от реки шла Калина. Потом Енька с высокого берега заметил, как переходит конем вброд на ту сторону всадник в синей гимнастерке. Конь высоко поднимал над водой голову, и раскачивал ею, и смотрел большими вздутыми глазами. Венок Наташин плыл прямо на коня. Всадник наклонился, вытянул руку и прутиком поддел венок из воды.
Енька же оглянулся и хотел окликнуть Наташу, но увидел, как на краю деревни встала с земли мать, как она подняла плечи и зашагала в избу и как Нинка из деревни пошла назад в село.
Луг был цел. Он стоял стеной. Над лугом плавился низкий зной солнца, но травы были холодны, травы были молоды, и цветы неистовыми запахами дышали в лицо. У Еньки в руках росилась большая ликующая литовка, и Енька, широко замахнувшись ею, шагнул навстречу лугу.
Правее шла Санька, дальше — Гришка Останин. А с другой руки шагали старуха Епифаньева, Калина, Бедняга и мать. И так далеко было до леса, до конца луга, что казалось, нет травам предела и даже самого леса не видно, а потонул он в тумане.
Енька прошел несколько шагов и почувствовал, что плечи раздались, наполнились ветром жгучим, руки стали длиннее, а ноги выше. Он посмотрел на Саньку: и верно, ее он уже перерос. Перерос на полголовы. А ведь всего лишь прошлым летом ходил Саньки поменьше.
Санька шла в туче травяной сверкающей пыли, жмурила на пыль пронзительные ласковые глаза и сама себе улыбалась. Литовку она держала ровно и только слегка водила из стороны в сторону обтянутую майкой спину. Впереди Саньки стояла и горела на весь луг царская свеча. Цветок стоял вытянут, полыхающ, и тверд среди трав. Санька шла и смотрела на эту свечу.
Уже издали побежал по густой траве к цветку шелест, листья заходили вокруг, обступая его. Они ложились под литовкой, вскидываясь и беззвучно охая. И шагах в трех от Саньки цветок сам затрепетал. Он только теперь почувствовал страх, понял, что должно случиться, и хотел кинуться к лесу. Но не смог и только метнулся на месте. А Санька вдруг оробела. Она зачастила и вроде решила уйти вправо. Но там был Гришка. Слева шел Енька, оглядывался на нее весело и снисходительно. И Санька пошла прямо на царскую свечу. Санька широко занесла литовку; там, в стороне, наполнила ее яростным блеском солнца и, боясь расплескать этот блеск, ровно пустила косу по кругу. Свеча замерла, слыша приближающийся посвист стали, потом чуть наклонилась вперед, торопясь заглянуть Саньке в лицо, но не успела. Она всем золотым длинным своим огнем колыхнулась, вспыхнула как молния, постояла в воздухе и стоймя опустилась на землю. А потом легла Саньке под ноги.
— Енька! — крикнул из лесу Олег. — Енька! Эге-гей! Малина!
Енька шел и не откликался, а работал плечами.
— Стервец-то какой, аж глаза ломит, — сказала старуха Епифаньева хрипло, не глядя на цветок, но явно о нем. — Чистое золото!
— Ничего, — сказал Енька. — На то оно и золото.
Старуха дышала шумно, что-то посвистывало у нее в груди. От Еньки она отставала, но недалеко. За старухой покосивом шла кошка, пестрая, облитая ржавыми и белыми пятнами. Кошка иногда взмахивала лапой и била воздух вслед осе или катилась по земле за бабочкой.
— Енька! — крикнул из лесу Олег. — Енька! У-у! Лебеди!
Енька шагал и уже знал, что лес приближается. Дыхание погорячело, жар тек вдоль плеч по груди, идти тяжело, но Енька чувствовал, что до лесу дойти можно.
— Ух и звери! Как мельницы молотят! — крикнула Калина.
Она стояла впереди всех, обернувшись. Она подвязывала белую косынку над красным от солнца и дыхания лицом.
— Сатана какая! Вот баба! — просвистела старуха Епифаньева. — Черт ее не берет!
По лицу старухи катился пот, она не утиралась, а шла по лугу, как сквозь дождь. От нее сильно несло запахом крепкого кислого кваса. Иногда ближе подходила Санька, от нее тоже пахло. Пахло свежим теплым хлебом, не ржаным, а пшеничным. Саня все щурилась и улыбалась чему-то. Луг уже кончался. Идти стало легко, и жаль было, что лес близко.
Из лесу шел Олег и тащил полную кепку малины. Он шел и раскачивал головой: видно, пел. Вдруг Енька почувствовал, что литовка пошла по чему-то мягкому. Енька чуть вскинул ее и увидел перед собой в ямке зайчонка. Зайчонок, уже большой, пепельный, лежал на земле. Он припал к земле и закрыл глаза. Самые кончики длинных вздрагивающих ушей сбрила сталь, и мелкими капельками быстро выступала кровь. Енька присел, взял зайчонка на руки. Зайчонок прижался к нему и мелко дрожал.
— Олег! — позвал Енька.