Избранное
Шрифт:
И вот тогда она вся вдруг почувствовала, что на нее смотрят. Она оглянулась и увидела на вершине Буйбы человека, который смотрел в ее сторону. И хотя самого этого человека трудно было разглядеть в такой дали и в красном свете начала дня, Майка поняла, что это проезжий. Она шагнула в сторону, ища укромности от этого непосильного в его неожиданности взгляда. Но вершина была открытой, и спрятаться было некуда. Тогда, облегченно рассмеявшись и радостно бросившись всем телом на встречный утренний ветер, Майка счастливо пустилась бежать с горы вниз мимо Буйбы, к перевалу.
На тракт к перевалу Майка вышла, когда солнце уже светило в полную силу. Машины шли одна за одной, и слышно было, что они очень спешат и в Туву, и из Тувы, и Майка боялась не успеть к Митькиной машине. Тетя Тася и Полина сидели за обочиной, пили молоко из нутра зеленой бутылки и поджидали Майку.
— С какой машиной приехали? — спросила Майка, присаживаясь рядом.
— С какой бы ни приехали, да не с Митькиной, — ответила тетя Тася, ухмыляясь. — Он-то чичас подкатит, держись, девка.
Скоро Митька вывернул с перевала в долину, лихо срезая петли, и Майка, сама не зная для чего, поднялась и поправила прическу. Сердце ее билось ровно, усиленно, до гула в ушах. «А вдруг Митька не остановит», — подумала она со страхом. Но, поравнявшись с женщинами, Митька круто остановил бензовоз. Майка подошла к машине. Дверца кабины отворилась, вылез дорожный мастер Андрей Панфилыч. Он поздоровался с Майкой и спрыгнул на дорогу.
Только тогда Майка увидела за стеклом внимательно глядевшее на нее и напряженное в ожидании лицо проезжего. Митька курил и смотрел в небо с миной человека, держащего над рекой за узду коня и ждущего, когда тот напьется. Майка шагнула к проезжему, чтобы попрощаться, но вместо этого протянула руку и сказала:
— Здравствуйте.
Проезжий пожал ей руку и сказал:
— У вас в глазах поют птицы. Впрочем, ведь вы никуда не уезжаете… Да и я уезжаю всего до Куярта. Мы на одном тракте…
Митька тронул машину. Майка зажмурилась, но быстро открыла глаза и стала смотреть вслед.
К ней подошла Полина, взяла за плечи, заглянула в лицо и удивленно спросила:
— Господи, откуда у тебя сегодня такие глаза? Милая, — она обняла Майку.
— Какие у меня глаза? — сказала Майка. — У меня всегда такие глаза. Я и сама не знаю, какие у меня глаза, — сказала Майка.
ТАЙГА
Тайга дрожит: по всем горам шумит ветер.
Река поблескивает густой вязью волн. Поблескивают на солнце и мелкие камешки под этой густой вязью.
Бережными камешками играет мальчик лет десяти. Он сидит на коряге ко мне спиной, и я вижу только его голубую рубашку да рыжий хохолок нестриженого затылка.
— Ты чего тут делаешь? — спрашиваю я, подойдя ближе.
— Смотрю.
— Куда смотришь?
— В тайгу.
— Так ведь тайга в горах, а ты в речку уткнулся.
— А речка-то из тайги бежит.
— И это правда, — соглашаюсь я и присаживаюсь на корягу.
— А ты чего делаешь? — спрашивает мальчик.
— Я машину жду.
— Дождешься. Машин на тракте хватит.
Мы с минуту оба глядим в горы.
— Пойдем в тайгу, — просит мальчик.
— А чего там, в тайге?
— У меня там дед. Я за дедом сходить хочу, а меня никто не берет.
— Придет дед, дождешься.
— Не придет. Не придет дед. Его уже три года нету.
— Три года?
— Три года. Взял ружье, говорит, завтра к вечеру вернусь. И все нет.
— А его искали?
— Искали, да не нашли. Вот братан теперь пошел на охоту. Может, он найдет.
На тракте взвывает с приближением машина. Я вскакиваю, выбегаю на дорогу и «голосую». Шофер бензовоза круто тормозит и открывает мне кабину. Я машу мальчику на прощание кепкой и кричу:
— Ничего, дождешься брата, тот тебе что-то да расскажет.
Машина круто взмывает по тракту в горы. Мальчик долго следит за ней, пока мы не скрываемся за поворотом.
— А ты что, знаешь этого пацаненка? — спрашивает шофер.
— Нет. Вот пока машину ловил. А что?
— Я брата его месяц назад на охоту подвез, а теперь беды не оберусь.
— Как же это?
— Подвез, а тот не вернулся с охоты. Вот уже два раза к прокурору вызывали.
Машина мчится в горы, а впереди вся тайга и все поселки, и от поселков люди с ружьями идут в тайгу.
МАЛИНОВЫЙ САЯН
Окно в сенях было выбито градом. Вдоль сеней висели на тонкой жердине веники. Веники были сухие. В окно с утра дул ветер и шумел вениками. Ваня сидел в комнате перед окном, поглядывая в долину и прислушиваясь через стену к шуму веников. Сегодня он был один. Начальник уехал в отпуск, а младший метеоролог Петька ушел с ружьем и удочками вниз к реке.
Веники шумели крупно, быстро, отчего казалось, будто кто-то едет на телеге по каменистой дороге. Но Ваня знал, что на много километров вокруг нет ни телег, ни дорог. Шум нравился Ване, по шуму он мог бы, не выходя из комнаты, давать сводки. Сегодняшний шум говорил о том, что сводки можно давать добрые, и далекие многолюдные аэродромы не будут томиться, пассажиры нервничать, а огромным белым моторам не придется помалкивать на площадках. Под такой шум Ваня часами мог полулежать на лавке перед окном, не то дремать, не то просто раздумывать, упершись локтями в подоконник, потирая рыжую небритую щетину, здесь и там насквозь пробитую сединой. И можно думать о Петьке, как он вернется перед заходом солнца с толстогубой краснощекой улыбочкой, по-взрослому вышагивая, чтобы подчеркнуть свою коренастость, потряхивая издали в воздухе мешком с шелковистым розовым хариусом.
Порой появлялся вдалеке самолет. Он шел неторопливо, как бы размышляя на ходу. Он шел осторожно, словно боялся сбиться с тропинки. Ваня поглядывал на самолет и говорил вслух: «Этот в Абакан». Потом проходил другой самолет. Такой же синеватый, осторожный, но в обратную сторону. Ваня поглядывал на него и тоже спокойно бурчал: «Этот в Кызыл».
Так время шло к вечеру. Перед вечером далекий простуженный голос раздавался в углу комнаты. Сквозь шипение и треск произносил голос короткие вопросительные слова. Ваня поднимался с лавки и выходил на площадку. Потом он возвращался и отвечал голосу. Так же хрипловато, строго Ваня произносил добрые слова. Теперь Ваня садился за стол есть из алюминиевой тарелки красноватую жирную медвежатину с картошкой. Медвежатина была холодная, разогревать ее Ване не хотелось. Он запивал медвежатину водой из граненого зеленого стакана. От воды пахло кедром.