Избранное
Шрифт:
— У меня есть немного денег, — сказал он друзьям, — они нам пригодятся. Мы должны привлечь на свою сторону каждого достойного доверия жителя нашей улицы. Ведь там много бедняков, которые желают нам победы, но их останавливает страх перед футуввами.
Вскоре Хасан с Садеком ушли по своим делам, и Касем остался один. Он решил обойти улицу и приглядеться к жизни людей. Он прошел мимо играющих ребятишек, но никто из них не обернулся на него, зато все женщины с улыбками приветствовали его. Его внимание привлекла старуха с совершенно белой головой, затянутыми мутной поволокой глазами и трясущимся подбородком. Касем подошел к ней, приветливо поздоровался и спросил:
— Кто
— Я мать Хамруша, — ответила старуха голосом, подобным шелесту сухих листьев.
— Приветствую тебя от имени всех сыновей. Как же ты решилась покинуть нашу улицу?
— Лучшее место для меня — рядом с сыном. И, немного помолчав, добавила:
— И подальше от футувв.
Ободренная улыбкой Касема, старуха похвасталась:
— В молодости я видела Рифаа!
— Правда?!
— Да, клянусь твоей жизнью! Он был красив и приветлив, но мне и в голову не могло прийти, что именем его будет назван квартал, а поэты станут воспевать его.
Касема очень заинтересовал рассказ старухи.
— А ты не стала его последовательницей, как другие?
— Нет. Ведь тогда и нас никто не знал, и мы сами себя не знали. Если бы не ты, о бродягах так никто и не вспомнил бы.
С любопытством глядя на старую женщину, Касем подумал: «Интересно, как выглядит сейчас наш дед?» Он распрощался с нею ласково, а она долго молилась ему вслед.
Он дошел до того места на вершине горы, где начиналась ведущая вниз тропа, и остановился, глядя на простирающуюся у подножия горы пустыню. Вдали виднелись купола и плоские крыши домов. Отсюда они выглядели как разные черты одного лица. Касем сказал себе, что иначе и быть не может, все это и должно стать единым. Каким маленьким кажется все с высоты! И что такое управляющий Рифат или футувва Лахита?! Если смотреть с высоты, исчезает разница между Рифатом и дядюшкой Закарией. Отсюда трудно разглядеть нашу беспокойную улицу. Ее и не найти, если бы не дом владельца имения, который виден с любого места, дом нашего деда, окруженный высокой стеной, из–за которой выглядывают лишь кроны деревьев. Но дед очень–очень стар и не вызывает прежнего боязливого почтения. Он как солнце, клонящееся к закату. Где ты? И каков ты? Почему кажется, что ты уже совсем не тот? Нарушающие твои заветы живут в двух шагах от твоего дома. А эти женщины и малые дети, укрывшиеся на горе, разве они не ближе твоему сердцу? Ты снова займешь достойное место в глазах людей, когда будут исполнены твои заветы. Мы исполним твои заветы, не убивая управляющего и не трогая футувв. Это так же несомненно, как то, что завтра снова взойдет солнце. Если бы не ты, не было бы у нас ни отца, ни улицы, ни поместья, ни надежды.
Из раздумья его вывел приятный голос:
Кофе, муаллим Касем. Обернувшись, он увидел Бадрийю. Взяв чашку из ее рук, он сказал:
— Ты слишком утруждаешь себя.
— Я рада услужить тебе, господин.
Он с грустью вспомнил Камар и принялся отхлебывать кофе. Бадрийя ждала, пока он допьет, и, глядя друг на друга, они улыбались. Как вкусен кофе на вершине горы, над пустыней!
— Сколько тебе лет, Бадрийя?
— Не знаю.
— Но ты знаешь, почему мы очутились здесь, на горе? Она смущенно пожала плечами.
— Это ты нас сюда привел.
— Я?!
— Ты хочешь победить управляющего и футувв и отдать имение нам. Так говорит мой отец.
Касем улыбнулся и спохватился, что чашка его уже давно пуста. Возвращая ее девушке, он промолвил:
— Уж не знаю, как тебя и благодарить. Зардевшись, она молча пошла прочь. А он глядел ей вслед, тихо говоря:
— Будь счастлива.
84.
Вечернее время отводилось для занятий
Касем всегда начинал первым. Его радовало воодушевление, с каким люди готовились к решительному дню. Среди мужчин было много силачей, но все они относились к Касему с любовью, которой никогда не знала наша улица, раздираемая ненавистью.
Дубинки поднимались и опускались, сталкивались с оглушительным стуком. Мальчишки, всегда толпившиеся вокруг, глядели на взрослых и подражали им. Женщины в это время отдыхали или готовили ужин.
Ряды хижин на новой улице становились все длиннее, на нее каждый день приходили новые люди. Садек и Хасан оказались умелыми проповедниками. Они знали настроение всех жителей улицы и настойчиво убеждали тех, кто не привык ни на что надеяться, присоединиться к ушедшим на гору ради того, чтобы надежды осуществились. Садек говорил Касему:
— Мы действуем так активно, что это может побудить наших врагов напасть на нас.
— К нашему лагерю ведет лишь одна узкая тропа, — отвечал Касем. — Если они пойдут по ней, их ждет гибель.
Единственной радостью в его жизни была Ихсан. Он играл с ней, ласкал ее, сам укладывал спать. Но радость эта омрачалась печалью, которую вызывало в Касеме сходство дочери с матерью, с любимой, так рано покинувшей его. Тоска и чувство одиночества охватывали его всякий раз, как он оставался один. А иногда чувство раскаяния, как это случилось на обрыве в день, когда он пил там кофе, в день, когда ощутил на себе ласковый, как дуновение ветерка, взгляд.
Однажды ночью, когда сон бежал от его глаз, гонимый мучительной тоской, он долго ворочался с боку на бок во тьме своей хижины, а потом вышел наружу. Он пошел вдоль рядов хижин, освещенных сиянием звезд, вдыхая живительный воздух летней ночи, такой прохладный на вершине горы. Вдруг кто–то окликнул его:
— Куда ты направляешься в столь поздний час? Касем оглянулся и увидел Садека.
— А почему ты еще не спишь? — спросил он друга.
— Я сидел на пороге и вдруг заметил тебя, а твое общество мне слаще сна.
Шагая бок о бок, дошли до обрыва и остановились там.
— Одиночество временами невыносимо, — признался Касем.
— Надо изгнать его навсегда, — засмеялся Садек. Касем обвел взглядом горизонт. Небо над ним жемчужно светилось, а земля была погружена во мрак.
— Все твои друзья женаты и не знают одиночества, — продолжал Садек.
— На что ты намекаешь? — неодобрительно отозвался Касем.
— Такой мужчина, как ты, не может жить без женщины. Касем чувствовал, что друг его говорит правду, тем не менее слова эти вызывали протест в его душе.
— Как я могу жениться после Камар?! — воскликнул он.
— Если бы она могла слышать то, что я сказал, она согласилась бы со мной, — уверенно заявил Садек.
Касем умолк в замешательстве, противоречивые чувства обуревали его.
— Мне это кажется предательством — жениться после такой любви и преданности.
— Мертвым наша преданность ни к чему!
Что он думает на самом деле, этот добряк? Говорит ли он искренне или просто хочет оправдать друга? Ведь истина иногда имеет такой горький привкус! Да и сам ты не до конца откровенен с собой, не хочешь разобраться в своей душе так же прямо и честно, как разбираешься в делах своей улицы. А ведь мир души твоей создал тот же, кто создал звезды в небе. И ты должен себе признаться, что сердце твое бьется, как оно билось и в первый раз. Касем громко вздохнул, а Садек сказал: