Избранное
Шрифт:
Учиться трудно еще и потому, что ни один из педагогов совпартшколы не знает языков северных народов. (Следует вспомнить еще одно затруднение, ослабляющее восприимчивость курсантов: какие-то петропавловские чиновники вздумали посадить северян, приезжающих в школу и привыкших к свежему моржовому, нерпячьему мясу, на суточные щи и соленую сельдь.)
Чуванцу Андрею Плиско пятьдесят лет. Он случайно попал в Петропавловск, опоздал на пароход, идущий на север, и, чтобы зима не пропала даром, согласился учиться в совпартшколе. Педагоги, учившие старого каюра, рассказывают, что в жизни они не видели более упорного человека. В классе, на улице, в общежитии он не расставался с букварем, все время повторял по слогам самостоятельно прочитанные слова. Когда урок плохо укладывался в голове, старый чуванец бил себя кулаком. Он находил, что человеческий череп слишком тесен, и часто жаловался на какую-то черную птицу, мешающую запоминать урок. Прочтя новое слово, он смеялся от радости, заставлял слушать товарищей. Выучившись писать, он стал расписываться с необычайной важностью.
Дети Андрея Плиско учились в одной из чукотских школ. Весной, уезжая на родину, каюр сказал своему учителю:
— Надо, однако, ребяткам книжки купить.
Он отыскал в магазине самые толстые, самые умные книги — теоретическую физику, журнал «Под знаменем марксизма». Когда старики стали отговаривать его, он резонно ответил:
— Сегодня трудно, завтра легко. Надо немного привыкать.
Первый год учебы в Петропавловске встретил курсантов влажными весенними ветрами и летней пылью. Большинство курсантов тоскуют по Северу. Чукчи, тоскуя, ходят в местный музей и часами простаивают возле моделей яранг и нарт… Поборов тоску по Северу, они занимаются с огромным упорством.
Никула Тумчакай, каюр-пастух, пошел в совпартшколу неграмотным. Теперь на третьем курсе он, осилив дроби и спряжения, читал «Капитанскую дочку», «Гавроша», «Гулливера», «Рассказ о великом плане». Он — член петропавловского аэроклуба и страстно мечтает быть первым летчиком-чукчей.
Маленькая эскимоска, повариха из одной школы, выглядит совсем подростком, но какая-то чукотская франтиха уже успела испортить прекрасное смуглое лицо: две мушки, тонкие синие линии рассекают подбородок и нос девушки. Несмотря на молодость, она видела значительно больше, чем ее старшие товарищи, успела побывать во Владивостоке, куда она ездила как «ворошиловский стрелок» — делегат Петропавловска. Необычайно разнообразен круг интересов молодых эскимосов и чукчей. Ламут Черкасов прочел Конституцию, «Избирательные права», «Я люблю», книжку «Борьба за огонь», сказки Пушкина, сочинения Лермонтова. Это очень много, потому что зачастую в книгах курсанту непонятно каждое пятое слово. Толстые книги в совпартшколе читают с трудом. На таких читателей, как коряк Аппа, одолевший самостоятельно «Цусиму», смотрят с большим уважением.
Упорно читают в школе сказки Пушкина. Почему-то особенно привилась «Сказка о попе и работнике его Балде». Обаяние лукавого юмора с одинаковой силой действует и на маленькую уборщицу из полярного кооператива, и на бывалого охотника, только вчера снявшего с себя амулет — какого-то лесного зверька. И когда олений пастух Никула Тумчакай, бронзовый крепыш с пушистыми бровями, начинает вслух читать пушкинскую сказку, несколько голосов подхватывают знакомые строки: «С первого щелчка прыгнул поп до потолка». Один из художников даже изобразил эту сцену в красках. На берегу моря в пиджачной паре, в ослепительном галстуке, вытянув руку, стоит Балда. Возле него с желтым крестом на шее поп. Сзади из воды высовывают головы моржи, без которых не существует для чукчей ни одного пейзажа.
В библиотеке совпартшколы хранится около сотни других интереснейших рисунков. Люди, впервые взявшие в руки карандаш и кисть, удивляют лаконичностью, точностью рисунка, острым чутьем объемов, красок. Охота, любимая тема художников, представлена в сотнях вариантов. Пестрые горы со снежными гребнями, фантастические деревья, обросшие корнями, каменистые склоны.
Чукча рисует моржей. Их широкие сжатые морды и клыки, жирные складки и шея, контуры могучего тела — все анатомически безупречно.
Честность — замечательное качество, присущее народам Севера, — сказывается в рисунках. Если на пароходе, который видел чукча, было полсотни иллюминаторов, ровно столько же будет на рисунке.
Одному художнику, рисовавшему китобойное судно, посоветовали нарисовать флаг на корме.
— Так будет красиво, — сказал советчик.
— Так будет неверно, — ответил художник. — Я думаю, ты видел другой пароход.
Пастухи и охотники за моржами и нерпами, рыболовы, каюры собачьих упряжек, люди, выросшие среди привычного однообразия тундры, меняют ремесло: они хотят быть тем, что в их глазах олицетворяет на Севере человеческое могущество — учителями, врачами, героями-летчиками, мотористами катеров, капитанами.
На днях в Петропавловске ожидаются пароходы, идущие на Север, единственные, с которыми можно в этом году вернуться на родину, но все сорок семь курсантов твердо решили: пароходы увезут только письма родным, написанные по возможности без ошибок. Их авторы останутся в Петропавловске.
Впрочем, новички несколько раз поднимаются на сойку, откуда далеко видна гладь Авачинской бухты.
Если нельзя увидеть берег родной Чукотки, кто может осудить человека, молчаливо следящего за корабельными мачтами?
Пароход «Алеут»
Июль 1937
Герой школы
Утро. Хлопают ставни, скрипят деревянные тротуары. Высокая озабоченная женщина, в черной шапочке на седеющей голове, торопливо проходит по улице.
— Здравствуйте, Клавдия Ивановна!
— Тетя Клава, доброе утро!
Домашняя хозяйка с ведрами, милиционер, стрелочник с медным рожком, швея за окном мастерской, шофер, монтер на телеграфном столбе, молодой командир с петлицами летчика, стайка школьников — все они, старые и молодые жители города Алатыря, с одинаковой радостью встречают пожилую женщину.
Она кивает головой, улыбается горожанам, как старым друзьям, но не останавливается по дороге. Нельзя останавливаться, если через полчаса начнется урок.
День второклассников Алатырской начальной школы открывается диктантом. Сорок три головы склонились над партами.
— Наступила холодная, суровая зима, — диктует учительница, — ветви деревьев покрылись серебристым инеем.
Улыбаясь одними глазами, высокая седеющая женщина проходит по классу, поправляет тетради и ручки, выпрямляет плечи у сутулящихся. Слово за словом шлифует она каждую фразу диктанта.
Молодые педагоги из соседних средних школ часто заглядывают в класс Клавдии Ивановны Муравьевой, чтобы разведать секрет успеха ее учеников. Ученые-методисты, педагогические институты просят скромную алатырскую учительницу написать о методике ее работы. Она шлет ответы, очень краткие и настолько простые, что любители сложных формулировок разводят руками. Клавдия Ивановна Муравьева — член Совета при наркоме просвещения — напоминает о самых простых вещах. Советует не спешить, добиваться полного усвоения урока, не бояться повторений пройденного. Пусть это будет простая арифметическая задача или беседа о деепричастиях — ученик должен разрешить все сомнения в классе.