Избранное
Шрифт:
Дом Бондай-Шо, как и все дома в Дуобе, был с плоской крышей и без окон. Стоя у стены, Ниссо ничего не могла увидеть. Ловко цепляясь за выступы камней, упираясь в тутовое дерево, приникшее к дому, Ниссо выбралась на глинобитную крышу, подползла к дымовому отверстию. Она очень хорошо понимала, что если тетка или Бондай-Шо обнаружат ее, то ей несдобровать, но еще лучше знала, что успеет вовремя ускользнуть. Отсюда она услышала их разговор:
— Они сидели кругом и пили чай: какой это был чай! В нем было много соли, и сала, и молока; мои ноздри слышали его запах, я не помню, когда я пил такой чай! Азиз-хон сказал, что всех нас угостит, если ему будет весело.
— А кто еще был? — услышала Ниссо голос тетки.
— Много
— Он дал мне восемь тюбетеек зерна патука.
— Что сказал?
— Сказал: молоком отдай.
— А гороху не дал?
— Жди от него! Посеяла один патук.
— А вот мне Азиз-хон дал гороху, смотри — полмешка. Посеем его, хорошая мука будет.
— За что дал?
— Очень смешно. Новую игру Азиз-хон придумал! На меня овчину изнанкой надели, на спине горб из камня, в руках палка, очень дряхлый старик из меня получился. Зогара одели женщиной. Лицо белым платком закрыли, даже шерстяные косы привязали. Вот я ухаживаю за «ней», «она» гонит меня. Очень ловко играл… Так смеялись, чуть животы не порвали.
— А мясо откуда взял?
— Мясо? Всадники риссалядара съехались. Козла драли…
— И сам риссалядар был?
— Сам не был, не дружит с ханом… Козла драли, каждый хотел удаль свою показать, первым козла к ногам Азиз-хона бросить! Ха! Я думал, друг друга они разорвут! А от козла только рваный мешок остался. Потом выбросили козла; я и другие такие взяли его, сварили. А этот мальчишка, ханский змееныш, Зогар, Азиз-хону пожаловался, хан выгнал меня… Все-таки мясо осталось!
— Ничего, хорошее мясо!… А э т о г о много принес?
— Вот видишь!…
Ниссо слушала, затаив дыхание. Ей очень хотелось узнать, про что они сейчас говорят? Она заглянула в дымовое отверстие. Тура-Мо сидела у очага, обняв Бондай-Шо, и держала большой кусок вареной козлятины. Увидев мясо, Ниссо почувствовала такой неукротимый голод, что забыла об осторожности: она пододвинулась ближе к дымовому отверстию и нечаянно столкнула сухой кусочек глины. Он со звоном упал на чугунный котел. Ниссо отпрянула назад, подползла к краю крыши, схватилась за ветку дерева, соскользнула вниз и — бросилась бежать.
Бондай-Шо и Тура-Мо весь день не выходили из дому. Полевая работа была забыта. Вечером Ниссо еще раз прокралась к дому Бондай-Шо и услышала хриплое пение Тура-Мо.
«Опять! — сказала себе Ниссо. — Опять с нею началось это!»
Наутро жители собирались гнать овец и коров на Верхнее Пастбище, чтобы оставить там скот на все лето. Голубые Рога надо было присоединить к стаду. Ниссо знала, что гнать корову придется ей, и с нетерпением ждала этого дня. Ниссо помнила прошлое лето, проведенное на Верхнем Пастбище, — там было хорошо: целый день пасешь среди сочной травы корову, а вечером вместе с другими девочками и женщинами делаешь кислый сыр. Тетки нет, никто не понукает, никто не ударит, а если и покричат, то и пусть кричат, — совсем не страшно, когда на тебя кричат чужие.
Придет или не придет тетка к утру? Велит идти на Верхнее Пастбище или нет? Без приказания тетки разве может Ниссо пойти завтра со всеми!
Всю ночь не спит Ниссо, тревожится, думает. А еще больше думает о козлятине: съедят всю или не съедят? Ниссо кусает губы от голода. Меджид и Зайбо с вечера наелись сырых зерен патука и спят теперь как ни в чем не бывало. А Ниссо боится есть патук: все девочки кругом говорят, что нельзя его есть. Ниссо не хочет, чтоб у нее скривились ноги,
У Ниссо нет никакого плана действий, просто неукротимый голод влечет ее из дому. Погладив бок спящей коровы, Ниссо осторожно выходит за дверь. Только б не залаяла собака соседа! Босые ноги легко ступают по камням, — ни один камень под ногою не шелохнется. Через каменную ограду, через другую… Луны нет, темно, но Ниссо помнит каждый камешек, их не надо даже ощупывать. Вот и вход в дом Бондай-Шо! Кто-то дышит справа от входа, и Ниссо замирает у стены. Прислушивается. Это дышит осел; значит, вечером он сам пришел с поля, — конечно, ведь о нем забыли! Они спят: чуть доносится храп Бондай-Шо, а тетки совсем не слышно, только бы не наткнуться на нее! Осел с шумом поворачивается к Ниссо; с упавшим сердцем она замирает снова, но, собравшись с духом, протягивает руку, гладит осла, — как бы не затрубил! Но осел узнает ее, щиплет ее руку шершавыми губами, молчит. Ниссо становится на четвереньки, вползает внутрь жилища, присев на корточки, затихает. Когда дыхание ее успокаивается, она осторожно втягивает воздух ноздрями, — мясо должно вкусно пахнуть. Но в доме пахнет совсем иначе, — что это за острый, пряный запах? Он щекочет ноздри, хочется чихнуть, — только бы не чихнуть! Это совсем не запах еды, все пропитано этим запахом! Что они жгли тут?… Ниссо очень боится чихнуть, но терпеть больше невозможно. Забыв осторожность, Ниссо крадется к очагу, тянет руки вперед, натыкается на деревянную чашку. В ней кость, большая кость с мясом! Сердце Ниссо колотится, но кость уже зажата в руке. Ниссо пятится, поворачивается о опрометью кидается из дома. Никто в доме не шелохнулся, но Ниссо все-таки бежит, не разбирая пути, больно ударяясь ногами о камни, а кусок козлятины уже во рту, и никакая сила не вырвет его из зубов Ниссо! Перепрыгнув через ограду, через вторую, Ниссо спотыкается о камень и падает. Ей больно, но ей не до боли. Она остается лежать и, ухватив руками кость, с жадностью, по-звериному запускает зубы в кусок мяса и рвет его и проглатывает не разжевывая. Потом она начинает есть медленнее, уже не глотает куски. Постепенно приходит сытость, и Ниссо садится удобней на камень. Она вспоминает о Зайбо и Меджиде, — может быть, пойти домой, разбудить их и дать им по кусочку тоже? Конечно, надо им дать, только не все, — немножко! А может быть, не давать? Ведь если там осталось еще мясо, то тетка утром, наверное, их не забудет? Она всегда дает им все, что достанет сама.
В таких размышлениях Ниссо поднимается и медленно бредет к дому. Входит в дом. Голубые Рога спит, Меджид и Зайбо спят тоже. Нет, не надо будить их: раз они спят, значит им хорошо значит они не голодны. И ведь они с вечера наелись патука. Лучше всего подождать до утра. Если Тура-Мо ничего не принесет им — ну, тогда можно будет им дать по кусочку. А вдруг тогда они расскажут тетке, что Ниссо кормила их козлятиной? Конечно, они могут рассказать! Пусть лучше Тура-Мо думает, что кость украла собака соседа, ведь могла же она украсть?… А вдруг, если Ниссо сейчас заснет, собака в самом деле прибежит и съест то, что у нее осталось?
Ниссо раздумывает: куда спрятать мясо? На дворе, под камнями? Но собака может пронюхать, разрыть. Дома? Но вдруг тетка придет, пока Ниссо будет спать. Нет! Лучше совсем не спать, держать добычу в руках, а утром съесть ее всю. Конечно, так лучше!
Ниссо пробирается к корове, садится рядом, приникает к ней, зажимает обглодыш между колен, сидит, старается не заснуть. Но она сыта, и ее клонит ко сну. Через несколько минут она уже спит сидя, склонив голову и ровно, безмятежно дыша.
Утром никто не приходит. Ниссо, проснувшись, испуганно шарит руками вокруг себя. Но мясо лежит тут, и Ниссо съедает его одна.