Избранное
Шрифт:
— Ветер, правда, немного мешает... Но все-таки чья стрела улетит дальше? Давай состязаться в стрельбе из лука.
— Что же, давайте.
По-видимому, в искусстве стрельбы из лука Асихарасикоо тоже чувствовал себя уверенно.
— Готов? Стрелять будем одновременно!
Стоя рядом, они изо всех сил натянули тетиву и одновременно отпустили ее. Стрелы полетели над волнующейся равниной по прямой линии. Не обгоняя друг друга, они сверкнули на солнце и, вдруг подхваченные ветром, одновременно скрылись
— Ну как, чья взяла?
— Трудно сказать. Давайте попробуем еще раз.
Сусаноо, нахмурив брови, с раздражением покачал головой.
— Сколько ни пробуй, результат будет тот же. Лучше не сочти за труд, сбегай принеси мою стрелу. Я очень дорожу этой лакированной стрелой, она из Страны Высокого неба.
Асихарасикоо послушно бросился в заросли шумевшей на ветру высокой сухой травы. А Сусаноо, как только он скрылся из виду, быстро достал из висевшего на поясе мешочка камень и огниво и зажег сухой терновник над скалой.
В мгновение ока над бесцветным пламенем поднялись густые клубы черного дыма. А под дымом громко трещал терновник и загоревшиеся побеги бамбука.
— На этот раз я покончу с ним!
Сусаноо стоял на высокой скале, опершись на лук, и губы его кривились в жестокой усмешке.
Огонь распространялся все дальше и дальше. Птицы с жалобными криками взлетали в красно-черное небо. Но тут же, охваченные пламенем, падали на землю. Издали казалось, будто это опадают с деревьев бесчисленные плоды, срываемые набежавшей бурей.
— На этот раз я покончу с ним! — еще раз удовлетворенно вздохнул Сусаноо, но при этом на него нахлынула неизъяснимая грусть...
Вечером того же дня, довольный своей победой, Сусаноо стоял у ворот дворца со скрещенными на груди руками и смотрел на небо, по которому все еще плыли клубы дыма. Подошла Сусэри-химэ, чтобы сказать, что ужин готов. На ней было выделявшееся в сумерках белое траурное одеяние, как если бы она похоронила близкого родственника.
При виде опечаленной Сусэри-химэ Сусаноо вдруг захотелось поиздеваться над ее горем.
— Посмотри на небо. Асихарасикоо сейчас...
— Я знаю.
Сусэри-химэ стояла, потупив взор, и твердость, с которой она прервала отца, была неожиданной.
— Вот как? Тебе, наверное, грустно?
— Да, очень. Даже если бы вы, отец, скончались, мне не было бы так грустно.
Сусаноо изменился в лице и злобно взглянул на дочь. Но почему-то он не смог наказать ее за дерзость.
— Если тебе грустно, плачь.— Он резко повернулся и, широко шагая, направился во дворец. Поднимаясь по лестнице, он раздраженно щелкнул языком: — В другой раз я бы и говорить не стал, просто побил бы...
После его ухода Сусэри-химэ некоторое время смотрела полными слез глазами на охваченное заревом вечернее небо, а потом,
В эту ночь Сусаноо никак не мог уснуть. Гибель Асихарасикоо терзала его душу.
— Сколько раз замышлял я его убить! Однако не испытывал еще такого странного чувства, как сегодня...
Он без конца ворочался на зеленой благоухающей сугадатами. Но сон все не шел.
А тем временем над темным морем уже занималась печальная холодная заря.
Это случилось на следующий день, когда утреннее солнце полностью осветило море. Невыспавшийся Сусаноо, щурясь от яркого света, медленно вышел из дома и на ступеньках — вот чудо! — увидел Асихарасикоо, который, сидя рядом с Сусэри-химэ, о чем-то весело с ней болтал.
Увидев Сусаноо, молодые люди испугались. Но Асихарасикоо вскочил со своей обычной живостью и, протягивая лакированную стрелу, сказал:
— Вот. Я нашел вашу стрелу.
Сусаноо еще не оправился от изумления. Но он почему-то почувствовал радость, видя Асихарасикоо невредимым.
— К счастью, ты не пострадал?
— Да, я спасся совсем случайно. Пожар настиг меня, как раз когда я подобрал эту стрелу. Я бросился бежать сквозь дым в ту сторону, где еще не было огня. Но как ни спешил, так и не смог обогнать пламя, раздуваемое западным ветром...— Асихарасикоо на мгновение остановился и улыбнулся слушавшим его отцу и дочери.— Я уже решил, что пришел конец. Но в это время неожиданно провалился, и очутился в большой пещере. Сначала вокруг была непроглядная тьма, но когда сухая трава по краям загорелась, пещера осветилась до самого дна, и я увидел множество полевых мышей. Их было столько, что под ними скрывалась земля...
— Хорошо, что мыши. А окажись это гадюки...
В глазах Сусэри-химэ сверкнули одновременно и слезы и улыбка.
— С мышами тоже шутки плохи. Видите, на стреле лет перьев. Это мыши отгрызли. Но, к счастью, пожар благополучно прошел над пещерой.
Слушая рассказ, Сусаноо снова почувствовал, как растет в нем ненависть к этому удачливому юноше. И еще почувствовал, что, пока он, однажды решивший убить этого юношу, не добьется своей цели, его гордость, гордость человека, ни разу в жизни не знавшего поражений, будет уязвлена.
— Что же, тебе повезло. Хотя, знаешь, удача как ветер: неизвестно, когда изменит направление... Впрочем, это не важно. Главное — ты спасся. А теперь пойдем во дворец, поищи мне, пожалуйста, в голове.
Асихарасикоо и Сусэри-химэ ничего не оставалось, как последовать за ним в залу, за освещенную солнцем белую занавеску.
Сусаноо, не в духе и злой, сел, скрестив ноги, посреди залы и распустил свою прическу «мидзуры». Волосы его, цветом напоминавшие сухой камыш, были длинные, как река.