Избранные Истории

Ли Эдвард

Безрадостный смешок, потом еще глоток.

– Ну ясно, тебе так не кажется, дорогая. Тебе скока - двадцать, двадцать один?

– Не, еле восемнадцать.

– Надо ж!
– вскрикивает старшая, чуть громковато.
– А ты цветешь, девочка! Это даже плохо - быть насколько красивой. Ты еще поймешь, что это проклятие, как поняла когда-то я. Лучше бы Бог нас сделал жирными и страшными. Моя сестра Люси это поняла, и нелегким образом.

Тебя терзает вопрос, поднявшийся из самых темных закоулков твоей души. Почему ты хочешь это знать? Как может быть приятно говорить об убийстве твоей сестры?

– Ты ведь чуток знала Люси, да? Она тоже была красива, на двадцать лет младше меня. Да... Наша мамаша сначала меня родила. Но внешность и принесла бедняжке Люси столько горестей. Парни ей проходу не давали и, что еще хуже, ей это нравилось. Реднеки трахали ее с пятнадцати-шестнадцати, да внутри у нее что-то не так было, она все время выкидывала. Но полтора года назад получился у нее малыш Кейд, так она его назвала. Но кто отец, не говорила...

Ты не знаешь, почему Дори Энн замолкла, но замечаешь, что слушаешь ее, вытянувшись на стуле от напряжения. Твое сердце колотится.

Снаружи садится солнце. Ты слышишь, как сверчки и лягушки заводят песни.

– Толком не знают, в какую это было ночь - пятницы, субботы, типа того. Парни из департамента шерифа так сказали. Кто-то пришел и изнасиловал ее, прямо возле колыбельки с младенцем. Пару раз изнасиловал, как сказали, и в зад тоже. Попользовал, чтобы кончу сбросить. Девчушку вроде тебя, Марла. Ты должна это знать. От большинства парней добра не жди. Говорят они приятно, выглядят хорошо, но в конечном итоге, ты для них только теплая дырка, куда можно кончить. Как Люси была для того парня. Натрахавшись, он перерезал ей горло. А затем, как говорят, насрал на пол и нассал на малыша Кейда в колыбельке. И ушел.

Желудок твой возмущается от этих слов, но еще сильней тебя беспокоит, что она сказала раньше: ты просто теплая дырка, куда можно кончить. Так вот, что ты в глазах мужчин?

Все, что ты можешь, - глотать.

– Но, видишь ли, он оставил дверь открытой - нарочно. Люси жила там дальше, по старой дороге, за буреломом, где раньше обитал старый башмачник Джейк Мартин. Туда почти не ходят, даже почту не носят, ведь Люси вселилась в дом старой Марм, а старая Марм разрешила ей, сама она сейчас в том мерзком доме престарелых.

Твое сердце, кажется, бьется с перебоями.

– Что... что случилось с ребенком?

– А ты че думаешь? Три, четыре дня прошло, пока кто-то решил дом проведать. Ясное дело, звери туда уже забрались и добрались до дитя. Скунс, опоссум, дикая собака. Кто знает? Бедняжку нашли снаружи - то, что от него осталось.

От этих слов тебе дурнеет.

– И все это он сделал с моей сестрой, просто чтоб кончу сбросить, - но Дори как-то странно говорит об этой трагедии.

Она не кажется особо расстроенной, замечаешь ты. А сама ты расстроена, это точно.

– Понимаешь, Марла, от мужчин не просто добра не видать. Большинство из них - зло. Почему-то когда трахают девок, они становятся злом.

Зло, – думаешь ты.

Она смотрит на тебя, сузив глаза.

– Ты знаешь, о чем я.

Ты пялишься в ответ. Да, ты знаешь. Первым с тобой это сделал парень твоей матери. Тебе было... одиннадцать, двенадцать? Так больно было, и столько крови. Твоя мать притворилась, что это ты из девочки превратилась в женщину, получила "Проклятие Евы", как она выразилась, но ты понимала: она знала, в чем дело. Если подумать, она и сама не была особо хорошей, но хотя бы не причиняла тебе вреда. Кое-кто из учителей тоже, пока ты не бросила школу, потом пару раз твой брат, Флойд, тоже сделал это с тобой, и сукин сын до сих пор тебе толком в лицо не смотрит, а всегда отворачивается и лыбится. А кроме всего этого, однажды вечером, прошлой зимой, тебя просто изнасиловали, когда ты шла домой короткой дорогой из магазина Хaллa, где работаешь. Какой-то выродок прятался в лесу, и вонял он до самых небес.

Да, похоже, все, что могут предложить мужчины, это сперма и боль. Ты решила не иметь с ними ничего общего, никогда.

– Я так и думала, - говорит Дори Энн, видя твое лицо. Затем отхлебывает еще немного чистого ликера.
– Но видишь ли, я знаю больше других, мне Люси сказала.

– Что сказала?
– спрашиваешь ты пересохшим горлом.

– Она была снова беременна, от того же мужчины, от которого у нее малыш Кейд, и я говорила, что она не сказала, кто он, но я все равно узнала...

– Кто?
– спрашиваешь ты, едва не срываясь с места.

– Ты погоди, - говорит она с тончайшей улыбкой.
– Это был тот же, кто грохнул ее, ведь она требовала жениться, а иначе пойдет в окружной суд, подаст на него и потребует сделать какой-то ДНК-тест. Видишь? Мужчин волнует только их конча, и все. Короче, знаешь Ронду Коннер из "Перекресткa"? Думаю, не, в твоем-то возрасте еще рано пить, а если ума хватит, то и не начнешь, - мутные глаза Дори Энн покосились на ее чашку.
– Она держит там бар, хотя сама с папашей живет в Крик-Сити, и вчера, придя на работу, услышала голоса сзади, на парковке, два парня сидели в пикапе. Ронда врубилась, что они косяк смолят, но остановилась у черного входа, заслышав, как один из них сказал: Грохнул суку, да, сэр. И Ронда прислушалась, не пошла внутрь. Потом один из них говорит: ...перерезал залетевшей суке горло, так и сделал. Засудит она меня, сказала, чтоб ребенка содержал. Так и сказала, прошмандовка.

Глаза Дори Энн смотрели на мили вперед.

– Так я и поняла, что это тот же парень. А потом он говорит: Черт, я так ненавидел эту суку, что прежде чем грохнуть, высосал все молоко из ее сисек, понимаешь, она все еще кормила первого, которого я ей в брюхо засунул. А потом он рассмеялся и сказал: Сладкое, это да. И знаешь, что тогда сделала Ронда?

– Что?
– шепчешь ты.

– Пошла и выложила все своему папаше, Уинчеллу Коннеру. А видишь ли, Уинчелл Коннер - сын Сизаля Коннера. Слыхала о таком?

Ты копаешься у себя в голове.

– Имя вроде чуток знакомое, но толком не уверена.

– Знакомое, милая. Коннеры - одна из немногих достойных семей в этих местах. Коннеров тут куча, но эти вроде с Кентукки приехали. И вот что я скажу...

Ты ждешь, ждешь, напряженная, елозишь.

А потом Дори Энн спрашивает:

– Ты про головач слышала?

Ты пялишься на нее в ответ. И повисает молчание.

Дори Энн кивает.

– Все об этом слыхали, но никто не говорит. Неудивительно. Не любят люди признаваться, что знают о таком.