Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Шрифт:
— Кое-кто понял это давно, — он яростно смотрит на Гиммлера, — и пытается спасти шкуру в одиночку!
Гиммлер молчит. Его лицо ничего не выражает. Маленькая рука снимает пенсне и тщательно его протирает. Молчит и Борман. Он сидит в кресле, наклонив голову. Вывороченные ноздри вздрагивают, под торчащими скулами перекатываются желваки. Когда он поднимает голову, выражение жестокости и хитрости на его лице становится еще отчетливее.
— Спокойно, спокойно, — говорит он. — Не нужно ссориться, ведь мы все здесь друзья! — Он пристально смотрит
— Не понимаю, о чем идет речь! — В голосе Гиммлера звучит недоумение. — Какие американцы?
— Те самые американцы, — Кальтенбруннер охрип от волнения, — с которыми ты договорился об открытии Западного фронта.
— Первый раз слышу, — Гиммлер пожимает плачами. — Разве Западный фронт открыт?
Во взгляде и голосе Кальтенбруннера издевательство:
— Разумеется, ты, как всегда, в стороне. В крайнем случае, изменником и предателем окажется один Рундштедт!
Гиммлер резко поворачивается к Кальтенбруннеру:
— Как?..
Борман снимает трубку мегафона:
— Генерал-майор Шитте здесь?
— Уже больше часа, господин рейхслейтер, — почтительно отвечает сидящий в его приемной адъютант.
Борман продолжает улыбаться.
— Очень нервничает? — спрашивает он.
— Колоссально, господин рейхслейтер, — отвечает адъютант.
— Попросите его сюда.
— Слушаюсь!
Вниз по бетонной лестнице спускается генерал-майор Шитте.
Шитте крайне взволнован. Его лицо с крупным картофелеобразным носом и обвислыми щеками дергается от нервного тика. Он рывком открывает дверь в кабинет Бормана.
— Хайль Гитлер! — хрипло выкрикивает генерал, входя в кабинет.
— Хайль! — хором отвечают Гиммлер, Кальтенбруннер и Борман.
Борман протягивает Шитте бокал можжевеловой водки.
— Пей, пей, дорогой. Ты чем-то взволнован? Говори откровенно.
Шитте ставит бокал на стол:
— На фронте происходит предательство!
— Что ты! Опомнись, — успокаивающе говорит Борман.
— Мы могли держать Западный фронт не менее года! — еще более раздраженно выкрикивает Шитте. — Я утверждаю, что Рундштедт предатель. Я утверждаю, что его поддерживали предатели здесь. Я утверждаю, что Гальдер и Гудериан продались американцам. Мюнстер был занят ротой пьяных американских солдат, в то время как там стояла вполне боеспособная дивизия. Белый флаг на ратуше Висбадена провисел два дня, и только после этого американцы подошли к городу. Американцы даже и не собирались итти на Висбаден!
Борман успокаивающе поднял руку:
— Не надо так волноваться, — он обращался к Шитте, но испытующе смотрел на Гиммлера.
Но Шитте продолжал кричать:
— Здесь все продают ради себя, и только ради себя!.. — Он задохнулся.
— Зачем же, мой милый, — ласково и вкрадчиво проговорил Борман, наливая вино, — ты переходишь на личности. Если кто-нибудь и занят собой, то во всяком случае не мы…
— Отставка? — отрывисто спросил Шитте.
Борман взглянул на Гиммлера.
— Нет! — Гиммлер сказал это быстро и многозначительно.
Борман его понял.
— Ни в коем случае! — Борман укоризненно посмотрел на Шитте. — Тебе предстоит выполнить очень важное поручение фюрера. — Он повернулся к Кальтенбруннеру. — Кальтенбруннер, позаботьтесь о том, чтобы генерал-майор Шитте был немедленно доставлен к месту своего нового назначения.
Шитте хмуро огляделся.
— Куда это? — подозрительно спросил он.
— Ты узнаешь. Иди, дорогой, — Борман поднялся, провожая Шитте до дверей. — Скоро ты оценишь мои заботы о тебе.
Шитте хмуро оглядел всех присутствующих.
Кальтенбруннер и Шитте вышли из кабинета. Захлопнулась тяжелая дверь.
Борман подошел к двери, запер ее на ключ. Улыбаясь, вернулся к Гиммлеру.
— Благодарю! — коротко сказал Гиммлер.
— Не за что… — Борман добродушно кивнул. — Надеюсь, ты не забудешь об этой маленькой услуге? — Он сел рядом с Гиммлером. — Теперь мы можем поговорить без помех.
— Я слушаю.
За поблескивающими стеклами пенсне глаз Гиммлера нельзя было разглядеть.
Борман придвинулся ближе.
Кальтенбруннер и Шитте, миновав приемную, длинный коридор, вошли в помещение охраны Бормана.
— Шарфюрер Берг! — отрывисто пролаял Кальтенбруннер.
Этот окрик заставил вскочить удобно расположившегося в кресле белесого блондина.
— Шарфюрер! — Кальтенбруннер кивком указал на стоящего рядом с ним Шитте. — Вы доставите генерал-майора Шитте на моей машине в пункт номер восемь!
— Слушаюсь, господин обергруппенфюрер! — Окруженные белесыми ресницами глаза сузились. — Прошу вас, господин генерал-майор.
Кальтенбруннер, поглядев им вслед, поворачивается и идет обратно. Спускаясь по лестнице, он ударяется головой о свод и со злостью плюет. Подойдя к стальной двери кабинета Бормана, хочет открыть ее, но дверь заперта.
Борман сидел так близко к Гиммлеру, что их колени почти соприкасались. Он говорил совсем тихо:
— Мы кончены, милый…
— Возможно, — Гиммлер настороженно посмотрел на Бормана.
Страх, который владеет загнанными в угол крысами, невидимо присутствовал в этой комнате. Гнетущая атмосфера сгущалась.
— Ты абсолютно прав, цепляясь за этих американцев. — Борман короткими движениями потирал пальцы рук. — Я понимаю тебя. Но ты не продумал все до конца. — Он угрожающе осклабился. — Нельзя так просто сбрасывать со счетов Мартина Бормана!..
— А я попробую, — в голосе Гиммлера появились шипящие моты.
Этот разговор без свидетелей позволял немножко распоясаться. В этом было какое-то облегчение. Они оба были вне себя и все-таки говорили тихо.