Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Шрифт:
— На круговой полет у меня нет времени. Отвечайте прямо: есть у вас американский летчик?
— Летчик будет. Их очень много в наших лагерях, — мягко, с еле заметной иронией ответил Шелленберг, — но…
— Давайте его сюда!
Прошло около часа, и к чугунной ограде виллы подкатил открытый автомобиль. Из него вышла Марта Ширке, открыла дверцу и жестом приказала американскому летчику выйти из автомобиля.
Коротким движением она сняла с него
В маленькой гостиной их ждали Хейвуд, Шелленберг и Гарви. Хейвуд пошел навстречу летчику.
— Алло, мальчик! — воскликнул он с наигранной веселостью.
Летчик удивлен.
— Американец?.. — Он никак не может понять это необъяснимое зрелище: улыбающийся американец, к которому почтительно относятся все окружающие, здесь, в Берлине, в центре вражеского лагеря во время войны. Действительно, было чему удивляться.
— Конечно, американец, во имя господа, — Хейвуд продолжал улыбаться, — чистокровный американец.
— Американец, который мог бы быть твоим дядюшкой, — вставил Гарви.
Летчик нахмурился:
— Должен сознаться, я ничего не понимаю… Может быть, мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?
Гарви выступил вперед, потирая худые руки.
— Из какого вы штата, друг мой? — обратился он к летчику.
— Миннесота.
— Приятно, — Гарви продолжал потирать руки. — Мы, оказывается, земляки. Кто отец?
— Фермер.
Летчик внимательно рассматривал этого улыбающего земляка.
— С какого года в армии? — мягко, но настойчиво продолжал допрашивать Гарви.
— С тридцать девятого.
— Как попали в плен?
— Меня подбили! — Теперь летчик начал волноваться. — Я старался тянуть самолет как можно дальше. Но до линии фронта было слишком далеко. Попался… — Летчик сокрушенно опустил голову.
— Понятно. Есть награды? — спросил Гарви.
— «Пурпуровое сердце».
— Немало! — Гарви взглянул на Хейвуда. — Если к тому же он умеет держать язык за зубами…
Шелленберг посмотрел на Марту, и она, повинуясь немому приказу, сообщила обычным равнодушным голосом:
— В лагере опросили десятки людей. Отличный пилот. Политикой не интересуется. В газетах читает спортивный отдел.
— Отлично, отлично! — добродушно сказал Хейвуд. — Полетишь с нами, мальчик?
— Куда, сэр?
— Вопросов задавать не надо! — с ласковой укоризной сказал Гарви.
Летчик пожал плечами.
— Что ж, просто полетим вверх?
— В Лондон! — веско сказал Хейвуд. — По окончании работы получишь пять тысяч долларов и свободу!
— Разумеется, — вставил Гарви, — если язык будет плотно сидеть за зубами.
— Само собой разумеется, — сказал Хейвуд.
Постепенно
— Надо понимать, германские батареи нас не обстреляют? — спросил он.
— Ни в коем случае! — заверил его Гарви.
— А что будет, — теперь летчик в упор рассматривал Шелленберга, — когда мы полетим над французской или английской территорией?
Шелленберг собрался ответить, но Гарви снова поспешно вмешался:
— Вас встретят, как родных братьев.
— Забавно, — сказал летчик. — А дальше что?
— Потом вы вернетесь обратно, — в голосе Гарви был просто восторг от перспективы, открывавшейся перед летчиком. — Набьете карманы хорошими зелеными бумажками и отправитесь в Штаты или… Париж.
— Не так плохо?.. — Хейвуд подмигнул летчику.
— Не так плохо… — Интонация летчика была неопределенной.
— Значит, по рукам? — спросил Гарви.
— Еще один вопрос, — летчик заложил руки за спину и плотно сплел пальцы. — Каким образом вы, два американца, очутились здесь, у наших заклятых врагов?
Хейвуд усмехнулся, подошел к летчику поближе, отечески положил руку ему на плечо:
— Послушай, мальчик, — сказал он, — когда у тебя обсохнет молоко на губах, ты поймешь, что у нас есть только одни враги — красные! Это наши враги на всю жизнь, а с остальными у нас бывают короткие размолвки…
По выражению лица летчика трудно было что-нибудь определить. Летчик задумчиво смотрел на Хейвуда.
— Значит, русские ребята, которые заправляли мою машину под Полтавой, когда я садился у них, мои враги?
— Конечно, мальчик! — сказал Хейвуд. — Это истинная правда, как то, что есть господь на небесах.
— Я довольно долго болтался в небесах, — все так же задумчиво сказал летчик, — и не заметил этого…
Затянувшийся разговор начал раздражать Хейвуда.
— Ну вот что, дружок, — резко сказал он. — Довольно разговоров. Да или нет?
— Надо ответить? — медлительно спросил летчик.
— Немедленно! — сказал Хейвуд. — Должен сознаться, ты мне надоел.
— Хорошо, — еще медленнее протянул летчик.
И раньше, чем кто-нибудь успел опомниться, он коротким, точным движением выбросил руку вперед, и сенатор во весь рост растянулся на полу. Все напускное равнодушие слетело с летчика. Он бросился вперед, но наткнулся на пистолет Марты.
— Спокойно, — прозвучал равнодушный голос. — Подними руки… Подними руки, говорят тебе. Стреляю.
Столько убедительности было в этом равнодушии, что летчик опомнился. Медленно, нехотя он поднял руки, потом резко отвернулся.
— Так-то лучше, — одобрительно сказала Марта. — Теперь опусти руки за спину.